ввело в заблуждение внешнее сходство, другие высказывали и вовсе неправдоподобное предположение, будто переписчики постепенно так сильно исказили стихотворение Абу-Саида и приписали его Хайяму.

972.. По критерию: вес = 463, 100-ое место. Претендент на авторство: Абу-Саид

974. Псевдоним или прозвище великого поэта — Хайям — переводится как «палаточник»: либо шьющий палатки, либо живущий в палатке. В объяснение прозвища порой предполагают, что оно досталось по наследству, что отец или дед Хайяма шил палатки.

Не оспаривая этого, позволю себе поделиться одним предположением. «Омар Хайям», написанное обычной скорописью, без надстрочных и подстрочных знаков, вполне можно прочитать как «омр-е Хайям» — «век палаточный», т.е. жизнь того, кто весь свой век проводит в кочевой палатке, в шатре. Это согласуется с отношением Хайяма к собственному телу, как к временному обиталищу кочевого духа (а также и с его же образом человека как страдальца в «шатре» небес).

Впрочем, в данном четверостишии обыгрывается прямой смысл прозвища. Некоторые исследователи на том основании, что здесь о смерти Хайяма говорится в прошедшем времени, выводят, что четверостишие написано не им; но, как мы уже убеждались, это прошедшее время — один из поэтических приемов Хайяма. Жанр автоэпитафии так же древен, как и сама поэзия.

977. Храм — Бытие, две Двери его — рождение и смерть. См. также №1074.

980. Близнецы — созвездие Близнецов.

985. Гулистан – «страна роз».

Глава 9. До мерки «семьдесят» наполнился мой кубок.

Старческая усталость. Разочарование в научных трудах. Изгнание, скитанья. Сомнения в реализуемости своего учения. Одиночество. Мысли о близкой смерти.

987. По критерию: вес = 494, 75-ое место. Претендент на авторство: Абу-л Атаи Гянджеви.

994. Седобородые — коллеги-ученые, это очевидно. Судя по сведениям о биографии Хайяма, последним периодом его жизни, когда он мог дружески общаться с учеными, даже приглашать их «туда, где пьют», были годы работы в обсерватории: до смерти Мелик-шаха в 1092 году, от силы плюс еще один-два года. Позже, когда Хайям преподавал в Багдаде, он был окружен не столько коллегами, сколько преследователями, а потому вел, по свидетельству современников, жизнь замкнутую и практически ни с кем не общался. Следовательно, возраста в 70 лет Хайям достиг не позднее чем в 1094 году. Это соображение — еще один довод против того, чтобы 1048 год считать годом рождения Хайяма, — в дополнение к аргументам, высказанным во вступительной статье.

См. №№932, 1024.

997. Едва ли Хайям сокрушается здесь о том, что имел мужество переходить с устаревшей на новую систему взглядов. Скорей всего, «сто рукавов» — это труды, написанные ранее, которые, увы, не изъять из обращения, и невежды от науки будут смеяться, находя в них противоречия с трудами поздними, и утверждать, что Хайям был непоследователен.

1000 и 1001. Эти два четверостишия — заведомо авторские версии. Смысл — один, яркая завершающая строка — та же; но предыдущий текст пришлось автору, вспоминая свое рубаи, пересказать иными словами и иными образами. Эти «иные слова и образы» в обоих четверостишиях явно принадлежат одному автору. Кстати, так же воспринимали эту пару четверостиший и копиисты стихов Хайяма: пути этих рубаи по средневековым рукописям не совпадают, однако популярность их практически одинакова: №1000 — вес = 273, 373-е место. N 1001 — вес = 280, 361-ое место. Оба четверостишия впервые обнаруживаются в рукописях 1460 года. Табризи, сразу включив №1000 в свою книгу, ко второму рубаи, видимо, относился настороженно; но в конце концов и №1001 он поместил в один из вариантов «Тараб-ханэ».

1005. Это довольно редкое четверостишие присутствует в книге «Тараб-ханэ» и в некоторых средневековых выписках из нее. Текст явно подпорчен в первой строке: «В саду когда-то был незрелый виноград кислым в начале месяца Дея». По нашему календарю это конец декабря; откуда взяться в эту пору в саду «незрелому винограду»? Бессмыслица — именно благодаря слову ДЕЙ. Скорей всего в авторском тексте было слово другое, например ВЭЙ (что графически очень похоже на ДЕЙ): «…при начале его /созревания/».

Благодаря чему виноград, вначале кислый, становится сладким? Как и откуда проникает «горечь», т.е. спирт, в вино?.. Внешняя простота обманчива: это — вопросы о главных законах Бытия. Потому и завершается четверостишие предостережением от скоропалительных догадок: если кто-то валит топором дерево, чтобы сделать лютню, пусть тебе не кажется, что это срезали камыш на флейту.

Это четверостишие переводилось ранее на русский язык, видимо, только С. Кашеваровым:

Горек виноград в дее-месяце висит.

Пусть он станет сладким — да вино-то ведь горчит!

Можно из чурбана сделать лютню топором.

Но кто же твой топор во флейту превратит?

«Топор» в последней строке подсказывает, что текст, с которым работал С. Кашеваров, был еще более испорчен: БИШЕ (лес) превратился в ТИШЕ (топор), и четверостишие стало на редкость «загадочным».

1007. Вариант — см. №1015.

1008 и 1009. Об этих четверостишиях — см. вступительную статью.

1009. Известен перевод В.Державина:

Повторенье, подражанье — мира этого дела.

Если бы не повторенье, жизнь бы праздником была, —

Награждались бы старанья, исполнялись бы желанья,

Тень угрозы бесполезной навсегда бы отошла.

Разница в трактовках, как видите, огромная. Чем же это вызвано? Различным прочтением одного-единственного слова, которое может значить и «подражание», «копирование», и «следование какому-либо учению».

1010. См. №1095.

1013. Здесь уже «саки» — условное лицо, символ всего земного мира. Многозначен художественный образ в третьей строке. «Вино» оказалось настолько игристым, что постепенно выпенилось из бутыли — все! «Обмахиваемую пену» можно понимать и как звезды, «смахиваемые» с ночного небосвода к утру, и как еженощно исчезающие с лица земли человеческие жизни, и, наконец, как условия жизни, которые в древности, в легендарный Золотой век, были якобы заведомо лучше.

1014. В последней строке Хайям говорит, что хотя его жизнь ХОШ (т.е. хорошо) не протекала, единожды она ХОШ-ХОШ протекла. В Издании 1959 г. переведено так: «хоть и не всегда шла хорошо, но все же иногда проходила приятно». То есть, надо понимать, «хорошо-хорошо». Соответственно звучат и основанные на этом подстрочнике стихотворные переводы.

Между тем ХОШ-ХОШ — понемногу, мало-помалу. Тот случай, когда удвоение слова меняет его смысл чуть ли не на противоположный. Здесь переводчик использовал аналогичный пример в русском языке (правда, в негативном отражении).

1015. Последняя строка — пословица, которой Хайям придал парадоксальный смысл, трактуя «путь» как путь от рождения до смерти.

1016. Выражение «моя пола в грязи (или: в крови, в слезах)», помимо прямого смысла, может означать также: «я опозорен».

1023. Здесь это четверостишие прочитано как трагичное; обычно же его переводили как шутливое, вот перевод Глеба Семенова:

О вращенье небес! О превратность времен!

За какие грехи я как раб заклеймен?

Если ты к подлецам и глупцам благосклонно,

То и я не настолько уж свят и умен!

1024. См. №994.

1025. «Сбегу наружу» не просто из «кабака», но из жизни.

1028. Кто-то может увидеть здесь сомнение в идее метемпсихоза. Нет. Здесь — о том, что даже если и существует переселение душ, никакой конкретный человек, увы, не возрождается заново.

1032. По критерию: вес = 579, 38-ое место. Претендент на авторство: Закани.

1033. В издании Никола приведен сильно отличающийся текст этого четверостишия, имеющий другой смысл. Причем он заметно испорчен переписчиками. В частности, окончание нелепо звучащей первой строки: «Притеснений людских не домогаемся мы по ночам», — приходится реставрировать. Выглядит так, будто днем — домогаемся! Один из возможных вариантов реставрации дает такой перевод: «Страданиям сердец людских не ищем мы порицания».

Последние строки четверостишия в том издании также малопонятны, поскольку там отсутствует союз «и» в сочетании «богатство и красота», и получается так: «На богатство красоты своей не опирайся, ибо то ночью украдут и это – ночью». Чтобы оправдывалось «то… и это», в тексте должно иметься предварительное перечисление. Его там нет. Введение союза «и» (по образцу других вариантов) не улучшает картины: почему «красоту» украдут именно «ночью»? Времени, судьбе или «лихорадке» (присутствующей в других текстах) не заказан и день.

Однако слово ДЖАМОЛ — не только «красота», его можно перевести и как «верблюды», тогда и предшествующее слово читается уже не как просто «богатство», а как «имущество в виде скота»: «На достояние /в виде/ верблюдов своих не опирайся, ибо того украдут ночью и этого ночью».

Все это далеко от стиля Хайяма; но можно предположить, что именно таким запомнил кто-то это четверостишие — так и записал, придав ему новый (по-своему интересный) смысл:

Неужто бросим мы упрек ночным сердцам

За вопли: «Господи!..» — по всем ночным дворам?

Не очень-то спеши считать своих верблюдов:

Приглянется один, другой ночным ворам…

1034. В некоторых вариантах не Нишапур, а Багдад.

1037. Когда багрянник, или иудино дерево, сбрасывает кору, обнажившийся ствол приобретает багрово-красный цвет.

1046. По критерию: вес = 473, 88-ое место.

1050. Ревностные мусульмане побивают камнями нарушителей шариата.

1052. Небосвод, распластавшийся над землей, здесь похож на пьяного, который не может подняться с четверенек.

1056. В первой строке этого четверостишия заключено столько информации, что на основе ее переводчик смог вычислить дату его написания: 15 марта 1111 года. В переводе эта информация сохранена.

В этот день мусульмане от души праздновали бы Навруз, Новый год, приходящийся на день весеннего равноденствия. Однако накануне, 13 или 14 марта, начался Рамазан. Такое совпадение, почти день в день, пришлось на жизнь Хайяма лишь единожды, и не удивительно, что свою досаду он излил в едком экспромте.

1060. Иногда хайямовские стихи из разных рукописей образуют цепочку текстов, последовательно связывающих два сходных по внешней форме и по рифмам четверостишия, по сути же — различных. Когда отпадают подозрения, что одно из них — подражание или чей-то «ответ», когда ясно, что оригинальность художественных образов, язык и глубина мысли в обоих стихотворениях соответствуют стилю Хайяма, допустимо предположить, что оба они — авторские, а внешнее сходство их — естественное следствие импровизационности в творчестве Хайяма. Легко даже представить это как попытку вспомнить давнее свое четверостишие, от которого в памяти остались только ритмический рисунок, редиф и звучание рифмы. Или — отредактировать старый текст, в соответствии с новым жизненным опытом. Получалось новое стихотворение. А внешнее сходство текстов потом провоцировало переписчиков, нередко работавших по памяти, создавать промежуточные варианты, в которых и образы обеднены, и мысли упрощены, и поэтическая логика нарушена.

Даже на фоне таких не очень редких примеров выделяется куст из одиннадцати различных вариантов с рифмой на ШАРОБ (вино) и редифом ОВЛИТАР (лучше всего). Сопоставление их приводит к выводу: мы имеем здесь дело уже не с двумя, а с тремя сходными по форме, но различными по сути авторскими текстами. Два из них присутствуют в чистом виде в источниках, в этой книге они помещены под номерами 440 и 1060, третий легко реставрируется из тяготеющих друг к другу вариантов — №208.

Приняв предположение о попытках Хайяма «вспомнить давнее свое четверостишие»,