стон внезапно услыхал:
«Потише, друг, не рой с такою силой!
Здесь голова моя, лицо здесь было!»
*
Я, на ночлеге пробудившись рано,
Пошёл за бубенцами каравана.
В пустыне налетел самум, завыл,
Песком летящим солнце омрачил.
Там был старик, с ним дочка молодая,
Все время пыль со щек отца стирая,
Она сама измучилась вконец.
«О милая! — сказал старик отец.—
Ты погляди на эти тучи пыли,
Ты от нее укрыть меня не в силе!»
Когда уснем, навеки замолчав,
Как пыль, развеют бури наш состав.
Кто погоняет к темному обрыву,
Как вьючного верблюда, душу живу?
Коль смерть тебя с седла решила сбить,
Поводья не успеешь ухватить.
Глава десятая. ТАЙНАЯ МОЛИТВА И ОКОНЧАНИЕ КНИГИ
Подъемли длань в мольбе, о полный сил!
Не смогут рук поднять жильцы могил.
Давно ль сады плодами красовались,
Дохнула осень — без листвы остались.
Пустую руку простирай в нужде!
Не будешь ты без милости нигде.
И пусть ты в мире не нашел защиты,
Ты помни — двери милости открыты.
Пустая там наполнится рука,
Судьба в парчу оденет бедняка.
РАССКАЗ
В мечеть однажды пьяный ворвался
И пал перед михрабом, голося:
В небесный рай возьми меня отсюда!»
«Ты осквернил мечеть, собачий сын.
Взгляни, на что лицо твое похоже?
Не пустят в рай с такою гнусной рожей!»
Заплакал тут навзрыд хмельной буян:
«Не тронь меня, ходжа, пускай я пьян!
Ты милости творца понять не можешь,
Ты грешника надежд лишить не можешь!»
Я не молю прощенья, но открой
Мой грех велик в сравнении с прощеньем
И пристыжен твоим благоволеньем.
Старик, от слабости упавший с ног,
Без помощи подняться бы не смог.
Я старец ослабевший… О, внемли мне,
Дай руку и подняться помоги мне.
Ты слабость и грехи мои прости!
Пусть люди, что грехов моих не знают,
Меня в неведении прославляют.
Но ты — всевидящий, ни за какой
Завесою не скрыться пред тобой.
Пусть мир людской шумит и суетится,
Дай за твоей завесой мне укрыться.
Коль раб зазнался, возгордится он,
Но может быть владыкою прощен.
Коль ты прощаешь людям щедрой мерой,
Пройду легко свой путь, исполнен верой.
Но на Суде не надобно весов,
Коль будет Суд безжалостно суров.
Поддержишь — к цели я дойду, быть может,
А бросишь — то никто мне не поможет.
Кто сделает мне зло, коль ты мой щит?
Кто помощи твоей меня лишит?
В тот день, когда из праха я восстану,
Как могут указать мне путь прямой,
Когда я в мире шел кривой стезей?
Не верю я, что сжалится Единый,
Увидя на Суде мои седины!
Не устыжусь его, как солнца дня,
Страшусь — не устыдился б он меня.
Ведь не Юсуф зиждитель мирозданья,
Юсуф изведал цепи и страданья.
Глубокий духом — он прекрасен был,
Великодушный — братьев он простил.
Он им не мстил, в тюрьму не заточил их,
Он одарил — и с мнром отпустил их.
Как те к Юсуфу — брату своему,
К тебе в мольбе я руки подыму.
Лет прожитых я раскрываю свиток,
В нем сплошь пестрит грехов моих избыток.
Когда б не всепрощение твое,
То я перечеркнул бы бытие.
Припал я — ниц… Прости мне прегрешенья,
Не отнимай надежды на прощенье!
КАСЫДЫ
* * *
Не привязывайся сердцем к месту иль к душе живой.
Не сочтешь людей на свете, не измеришь мир земной.
Бьет собаку городскую деревенский псарь за то, что
Не натаскана на птицу и на зверя нюх дурной.
Знай: цветок ланит прекрасных не единственный на свете,
Каждый сад обильным цветом покрывается весной.
Что ты квохчешь в загородке глупой курицей домашней?
Почему, как вольный голубь, не умчишься в край иной?
Вот запутался, как цапля, ты в сетях у птицелова,
А ведь мог порхать свободным соловьем в листве лесной!
Ведь земля копыт ослиных терпит грубые удары,
Потому что неподвижна, не вращается луной.
Встреть хоть тысячу красавиц всех равно дари вниманьем,
Но удел твой будет жалок, коль привяжешься к одной.
Смейся и шути со всеми, беззаботный собеседник,
Только сердце от пристрастья огради стальной стеной.
Человек ли, в шелк одетый, привлечет тебя, ты вспомни —
Шелку много на базаре и за деньги шьет портной.
Лишь безумец доброй волей оковать себя позволит,
Совесть чистую захочет отягчить чужой виной.
Сам виновен, коль заботой ты охвачен за другого
Или тяготы чужие искупил своей спиной.
И зачем лелеять корень, зная впредь, что будет горек
Плод его и что сладчайший плод возьмешь ты в миг любой?
Так же скорбен злополучный, в рабство угнанный любовью,
Как за всадником бегущий заарканенный немой.
Нет, мне добрый друг потребен, на себе несущий ношу,
А не тот, кому служить я должен клячей ломовой.
Ты склонись на дружбу, если верного отыщешь друга,
Если ж нет — отдерни руку, то не друг, а недруг злой.
Что болеть мне о бездушном! Он самим собою занят
И не думает о грозных бедах, стрясшихся со мной!
Если друг обидой черной на любовь тебе ответил —
Где же разница меж дружбой и смертельною враждой?
Если даже целовать он станет след твоих сандалий,
Ты не верь — то плут коварный стал заигрывать с тобой.
Он воздаст тебе почтенье — это вор в карман твой метит,
Птицелов, что сыплет просо перед птичьей западней.
Если дом доверишь вору — жизнь, как золото, растратишь:
Быстро он тебя оставит с опустевшею мошной.
Не ввергай себя в геенну ради радости мгновенной,
Не забудь о злом похмелье за попойкою ночной.
Дело каждое вначале обстоятельно обдумай,
Чтоб не каяться напрасно за пройденною чертой.
Знай: повиноваться лживым, покоряться недостойным —
Значит идолам молиться, поругать закон святой.
Темному влеченью сердца не вручай бразды рассудка,
Не кружись над бездной страсти, словно мошка над свечой.
Сам все это испытал я, вынес муки, горше смерти.
Опасается веревки кто ужален был змеей.
Если дашь ты волю сердцу — голос разума забудешь,
И тебя безумье скроет в бурных волнах с головой;
Будешь ты бежать и падать, словно пленник за арканом
Всадника, полузадушен беспощадною петлей!..»
Так однажды долгой ночью, погружен в свои раздумья,
Я лежал без сна и спорил до рассвета сам с собой.
Сколько душ людских на свете жаждут благ живого чувства,
Словно красок и картинок — дети, чистые душой!
Я же сердцем отвратился от единственного друга…
Но меня схватила верность властно за полу рукой.
«О, как низко поступил ты! — гневно мне она сказала.—
Иль забыл ты малодушно клятвы, данные тобой?
Сам любви ты недостоин, коль отвергнул волю милой.
Верный друг не отвратится от души, ему родной.
Ведь, избрав подругой розу, знал, что тысячи уколов
Перенесть ты должен будешь, — у любви закон такой.
Как сорвать ты смог бы розу, о шипы не уколовшись,
Не столкнувшись с клеветою и завистливой молвой?
Что вопросы веры, деньги, жизнь сама, все блага мира,
Если друг с тобой, когда он всей душой навечно твой!
Неужель твой ясный разум кривотолками отравлен?
Берегись доверья к лживым и общенья с клеветой!
Сам ты знаешь — невозможно обязать молчанью зависть,
Так стремись ко благу друга, прочих — из дому долой!
Не скажу я, что ты должен выносить обиды друга,
Но обиду недоверья сам сначала с сердца смой.
От любви не отпирайся. Запирательства любые,
Помни, приняты не будут проницательным судьей.
Мудрый истины не строит на одном предположенье,
Света истины не скроешь никакою чернотой.
Ты не верь словам старухи, что плодов она не любит,
Просто до ветвей с плодами не дотянется рукой.
Человек с душой широкой, но, увы, с пустой казною
И хотел бы, да не может сыпать золото рекой.
Ты же, Саади, владеешь морем сказочных сокровищ,—
Пусть же царственная щедрость вечно дружит с красотой…
Так оставим словопренья, дай залог любви высокой:
Приходи, сладкоречивый, к нам с газелью золотой!»
* * *
О роднике спроси того, кто знал пустыни желтый ад,
А ты что знаешь о воде, когда перед тобой Евфрат?
О яр моя, сахибджамал! Красавица моя, о яр\
Когда ты здесь — я как роса, а нет тебя — я словно яд…
Омиде ман, омиде ман, надежды, чаянья мои!
Хоть мы с тобой разлучены, но наших душ не разлучат.
Ман на дидам, не видел я, на шоиндам, не слышал я,
Чтобы затмили где-нибудь твоих очей горячий взгляд.
Глухая ночь моих надежд вдруг освещается тобой,
Ва субхе руе то башад, как будто блещет звездопад…
Команде ман, страшусь тебя. Калиде май, зову тебя.
Ты мой капкан и ключ к нему, ты мой восход и мой закат.
О, сколько раз, моя краса, о яр моя сахибджамал,
Испепелишь и вдруг опять переселишь в свой райский сад.
Я обоняю запах роз — курбане золъфе го башам!
Мою любовь и жизнь мою я, дорогая, ставлю в ряд.
Бывало, мир я мог воспеть, омиде ман, омиде ман!
Но вот уж год — утратил гуд моих касыд певучий лад.
Мe чашме дустам фетадам — с глазами друга разлучась,—
На произвол души врага я пал, бессилием объят.
Авах! Газели Саади не тронут сердца твоего…
Но если птицам их спою — от боли гнезда завопят!
* * *
«Не спите!» — рок сказал моим глазам.
Я приподнялся, точно буква лам…
О мои очи! не мешайте мне
Любовь делить с бесстыдством пополам.
Не без того, кто просит мира сам.
Обагрены, о яр, твои персты…
Не кровь моя ль залубенела там?
Ты овладела сердцем до конца —
Я для тебя отныне, как дервиш:
За гнев молитвой я тебе воздам.
Не изменяй мне, о сахибджамал,
Ведь мой обет — столетьям и векам!
О ветвь бана! Поток твоей листвы
Едва-едва под стать ее кудрям…
Бессмысленно таиться от любви:
Как Азраил, она приходит к нам.
Моя любовь предсказана была
В самом Коране — верь моим словам!
Оставьте же меня с моею джан…
Свечой сгорю я — говорю я вам.
Что значит грош к руке Хатама Тай?
Легко с душой расстаться беднякам.
До смертной тьмы я твой цепной бургут,
А дух навек прильнул к твоим цепям.
О гурия! Не обнажай лица,
Иначе — смерть и старцам и юнцам!
Не вслушивайся в стон мой, о душа:
Здесь не поможет никакой бальзам.
Терпения не требуй от меня:
Любовь не пост, но пир! Она — байрам!
Краса моя… Она во мне, как див,
Так что мне сплетен воробьиный гам?
Уже само мечтанье это — клад!
Пади же, Саади, к ее ногам…
ГАЗЕЛИ
* * *
В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой,
Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих искрится дух живой.
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает из петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей.
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей.
Будь неприступной, будь всегда как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой.
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой.
Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.
* * *
Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать —
Не смогу я свой мир и душевный покой отстоять.
Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира —
Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать!
О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою,
Бросим сад и в
