будет не отягчен звонким золотом твой карман?
Покорись мне и обнимай сребротелых дерзкой рукой!
Ты — пылинка. Значит, не мал! Так люби же! Вечно люби,
Чтоб, вращаясь, солнца достичь, постучаться в дом огневой!»
Старец-кравчий — благословен золотой напиток его! —
Так сказал мне: «Будешь блажен, коль к неверным станешь спиной.
За одежды друга держись, от врага живи вдалеке,
Пред Йезданом склонись — падет Ахриман перед тобой!»
Тут спросил я у ветерка на тюльпанном свежем лугу:
«Эти, в саванах, для чего здесь стоят кровавой толпой?»
Он ответил: «Полно, Хафиз! Нам с тобой — не все ли равно?
Пей рубиновое вино! Среброшеих девушек пой!»
* * *
В этом городе немало счастья взыскан я звездой,
Время бросить этот омут, взяв достаток мой худой!
Пальцы я грызу в досаде и вздыхаю без конца,
Что горю я весь, как роза, страсти огненной бедой.
Был вчера я очарован песней звонкой соловья,—
Роза уши распустила и бутон свой молодой.
Сердце, радуйся! Подруга, что жестокою была,
Ныне, связана сурово рока жесткою уздой.
Чтоб ты слабости не видел и жестокости не знал,—
Избегал обетов дряблых, слов, подсказанных враждой.
Если злых напастей волны и до неба поднялись —
Мудрых доля и пожитки не подмочатся водой.
О, Хафиз, когда бы вечным обладанье быть могло,
Трон Джамшид бы свой не отдал року в древности седой.
* * *
Рассветный ветер с доброй вестью влетел в проем моих дверей,
Шепнул: «Идет на убыль время твоих несчастий и скорбей!»
Так отдадим певцам в награду свои разорванные платья
За вести утреннего ветра! Он прежних вестников добрей.
О красота, с высот эдема в мир принесенная Ризваном,
Внемли моленьям сокровенным! О гурия, приди скорей!
В Шираз вступаю я под сенью небесного благоволенья;
Хвала тебе — любовь дарящей, хвала владычице моей!
С твоим венцом хотел сравняться мой войлочный колпак дервиша,
Склонись к раскаянью безумца, тревогу дум моих развей!
Луна безмолвная, бывало, моим рыданиям внимала,
Когда твой голос доносился из пышного шатра царей.
Хафиз до солнца подымает победоносные знамена,
Найдя прибежище у трона прекрасной гурии своей!
* * *
День отрадных встреч с друзьями — вспоминай!
Все, что было теми днями, — вспоминай!
Ныне верных не встречается друзей —
Прежних, с верными сердцами, — вспоминай!
Всех друзей, не ожидая, чтоб они
Вспоминали тебя сами, — вспоминай!
О душа моя, в тенетах тяжких бед
Всех друзей ты с их скорбями вспоминай!
И, томясь в сетях настигнувшего зла,
Ты их правды сыновьями вспоминай!
И когда польются слезы в сто ручьев,
Зандеруд с его ручьями вспоминай!
Тайн своих, Хафиз, не выдай! И друзей,
Их скрывавших за замками, — вспоминай!
* * *
Взгляни, как праздничный стол расхищен девой-судьбой
По кругу чашу ведет горящий серп молодой.
Паломник добрый! Стократ тебе воздастся за пост,
Коль ты в трущобу любви вошел смиренной стопой.
Для нас в трущобах любви всегда готов уголок,
А тот, кто их возводил, был движим волей святой.
И пусть свершает намаз под сводом милых бровей,
Кто кровью сердца омыл любовный помысел свой!
Ведь сам имам городской, носящий коврик молитв,
Омыл одежду свою хмельной пурпурной струей.
По этот шейх-лицемер с презреньем смотрит на тех,
Чья бочка нынче полна, а завтра станет пустой.
Пусть шейх искусно поет, — к Хафизу, друг, приходи!
Его любовным псалмам и слух и сердце раскрой!
* * *
Свершая утром намаз, я вспомнил своды бровей,—
И вопль восторга потряс михраб мечети моей.
Терпенья больше не жди, к рассудку впредь не взывай!
Развеял ветер полей терпенье тысячи дней.
Прозрачным стало вино, пьянеют птицы в саду,
Вернулось время любви, — вздохнуло сердце нежней.
Блаженный ветер полей цветы и радость принес.
Приди, невеста любви! Весь мир дыханьем согрей!
Укрась свой брачный покой, — жених ступил на порог.
И зелень — радость сердец — сверкает все зеленей.
Благоухает весь мир, как будто счастьем дышу:
Любовь цветет красотой, что небо вверило ей.
Пускай деревья согнет тяжелый их урожай,—
Будь счастлив, мой кипарис, отвергший бремя скорбей!
Певец! На эти слова газель прекрасную спой!
О том, как счастлив Хафиз, пусть помнит память людей
* * *
Нет, я не циник, мухтасиб, уж это видит бог:
От девушки да от вина отречься б я не мог.
Ханжа — мне имя, если я в молитвенник взгляну,
Когда в свой розовый цветник влетает ветерок.
Сиятельного солнца дар, как милости динар,
Отвергну я, хоть мой наряд и беден и убог.
Мой старый плащ дороже всей султанской мишуры,—
Так что же даст мне небосвод — изменчивый игрок?
Хоть нищ — горю своим огнем! И пусть ослепну я,
Коль отраженьем божества заблещет мой зрачок.
Любовь — жемчужина на дне. Нырнул я глубоко.
Где ж выплыву? Мой океан — всего лишь погребок.
Когда любимая моя пошлет меня в огонь —
Я и не вспомню про Ковсар! Столь сладостен мой рок!
Я, у которого сейчас блаженство всех миров,
Польщусь ли на грядущий рай, что обещал пророк?
Не слишком доверяю я дарам седьмых небес —
До гроба верен лишь вину. Вздымайся ж, пенный рог!
Мне образ рэнда, признаюсь, не очень по душе,
Но раз вступив на этот путь, не улизну я вбок.
Полуулыбкою блеснул рисунок алых уст,—
Могу ли, слушая муллу, презреть такой намек?
Высокий свод ее бровей — убежище мое.
И в нем я буду, как Меджнун, твердить любви урок.
И не прельщай меня постом во дни цветенья роз:
К вину и гурии бегу в укромный уголок.
В весеннем опьянении гони, Хафиз, святош
Заклятием: «От дьявола да сохранит нас бог!»
* * *
Вчера из мечети вышел наш шейх — и попал в погребок.
Друзья мои, суфии! Нам-то какой же в этом урок?
Лицом повернуться ль к Каабе нам, мюридам простым,
Когда наш почтенный учитель прямо глядит в кабачок?
Давайте станем жильцами трущобы магов и мы,—
То в день предвечный решили. Таков уж, видно, наш рок!
Узнать бы мудрым, как сладко сердцу в оковах кудрей,—
Зa теми цепями в погоне безумцы сбились бы с ног.
Едва лишь сердцу в добычу попался душевный покой,
Ты кольца кудрей распустила, и он ускользнул под шумок.
Раскрыл мне твой лик благодатный, как милости чудо понять
И вот — кроме «благо» и «милость» — в Писанье не вижу я строк
Из камня пускай твое сердце — неужто не вспыхнет оно
Огнем пепелящим стенаний, в которых мой сон изнемог?
Кудрей твоих ветер коснулся, и мнр почернел предо мной —
Вот прибыль одна, что из мрака кудрей я любимых извлек!
Стрелою стенаний пронзаю я небо — замолкни, Хафиз!
Щади свою бедную душу: убьет тебя этот стрелок!
* * *
К этой двери искать не чины и почет я пришел,—
Чтоб убежище здесь мне найти от невзгод, я пришел.
И к жилищу любви — от черты, где нет жизни, иду,
И в страну бытия, совершив переход, я пришел.
Я твой смуглый увидел пушок, и из райских садов
Мандрагоры потребовать сладостный плод я пришел.
С тем сокровищем разума, что под охраной небес,
К двери шаха просить благодатных щедрот я пришел.
О спасенья корабль! Твоих милостей якорь ищу —
Увязающий в скверне, к тебе, мой оплот, я пришел.
Гибнет честь! Изойди же дождем, омывающим грех!
До конца подведя черных дел моих счет, я пришел.
Брось, Хафиз, власяницу свою! Вздохов жарким огнем
Истребить лицемеров неправедный род я пришел.
* * *
В дни, когда наш луг покрыт райским цветущим ковром,
Кравчий, с пурпурным вином в светлое поле пойдем!
«Ржавчину горя с души снимет рубиновый хмель»,—
Так говорил мне вчера друг, одаренный умом.
Если твой винный сосуд камнем пробьет мухтасиб,
Тыкву его головы ты проломи кирпичом!
Пусть я невежда, ты мудр, — мы перед небом равны.
Честный ты, подлый, — слепцу мало заботы о том.
Праведник! Что мне кредит! Только наличность я чту:
Гурия есть у меня, раю подобен мой дом!
Христианин, даже тот молвил мне как-то: «Хафиз!
Как опостылел мне звон там, под высоким крестом».
* * *
Вероломство осенило каждый дом,
Не осталось больше верности ни в ком.
Пред ничтожеством, как нищий, распростерт
Человек, богатый сердцем и умом.
Ни на миг не отдыхает от скорбей
Даже тот, кого достойнейшим зовем.
Сладко дышится невежде одному:
За товар его все платят серебром.
Проструятся ли поэтовы стихи
В наше сердце, зажигая радость в нем,—
Здесь поэта — хоть зовись он Санаи —
Не одарят и маисовым зерном!
Вот что мудрость говорила мне вчера:
«Нищетой своей прикройся, как плащом!
Будь же радостен и помни, мой Хафиз:
Прежде сгинешь ты — прославишься потом!»
* * *
Долго ль пиршества нам править в коловратности годин?
Мы ступили в круг веселый. Что ж? Исход у всех один.
Брось небесное! На сердце буйно узел развяжи:
Ведь не мудрость геометра в этом сделает почин.
Не дивись делам превратным, колесо судеб земных
Помнит тысячи рассказов, полных тысячью кручин.
Глину чаш с почетом трогай, знай — крупинки черепов
И Джамшида и Кубада в древней смеси этих глин.
Кто узнал, когда все царство Джама ветер разметал?
Где Кавус и Кей укрылись, меж каких они равнин?
И теперь еще я вижу: всходит пурпурный тюльпан —
Не из крови ли Фархада в страсти к сладостной Ширин?
Лишь тюльпан превратность понял: все он с чашею в руке,—
В час рожденья, в час кончины! Нет прекраснее кончин.
Поспешай ко мне: мы скоро изнеможем от вина.
Мы с тобою клад поищем в этом городе руин.
Ведай, воды Рокнабада и прохлада Мусаллы
Говорят мне, что пускаться в путь далекий нет причин.
Как Хафиз, берись за кубок лишь при звуке нежных струн.
Струны сердца перевиты нежной вязью шелковин.
* * *
Красоты твоей сиянье вспыхнуло во тьме времен,—
Так любовь явилась миру, жгучий пламень разожжен.
Холоден остался ангел, щек твоих увидев блеск.
Хлынул огненным потоком гнев твой, местью раскален.
Я хотел от искры этой светоч разума зажечь,—
Молнией сверкнула ревность, мир потряс тяжелый стон.
К тайнику во тьме приникнуть злобный недруг захотел,
Но чудесною рукою был назад отброшен он.
Падают удачно кости, радости сулят другим,
Как ни кину я на счастье, все на горе обречен.
Сердце жаждало прохлады этой розовой щеки,
Протянулись пальцы к прядям, туго свитым, как бутон.
Стих восторженный составил о любви к тебе Хафиз
В день, когда калам усладу вычеркнул из сердца вон.
* * *
Кому удел не тлетворный в тлетворных столетьях дан?
Что прочно? — Ладья газелей. Что вечно? — Пьянящий жбан.
Возьми же вина в дорогу, — ведь жизнь не сравнишь ни с чем.
Путь к раю подобен чаще, и мало на нем полян.
Один ли познал я тленность? — ученый, что знает мир,
Постиг и свое бессилье, и знаний вечный изъян.
Взгляни же премудрым оком на мудрый, бегущий мир:
Весь мир, все дела мирские, все смуты его — обман.
Достигнуть встречи с тобою мечтала душа моя,
Но смерть на дорогах жизни — грабитель и злой буян.
Всем ведомо: знак, что роком начертан на смертном лбу,
Не смоешь ничем, о смертный, с челом он твоим слиян.
Все зданья падут, разрушась, и травы на них взрастут,—
Лишь зданье любви нетленно, на нем не взрастет бурьян.
Прохожие люди трезвым не встретят меня вовек!
О вечность! Хмельная чаша! Хафиз этой чашей пьян.
* * *
Нету в мире счету розам, да одной мне довольно.
Тень одна лишь кипариса надо мной — мне довольно.
Да избегну богословов! Из весомостей мира
Этой чаши, полновесной и хмельной, мне довольно.
Видишь волны? Это — образ быстротечного мира.
Все постиг я над струистой пеленой — мне довольно.
От базара нашей жизни — вся беда нашей жизни.
