соперников слушаешь ты?
Что тебе в их речах?.. Пожалела бы тяжко больного!
Я целую твой след, я глотаю дорожную пыль,
Я, который не пил у других и воды родниковой!
Всех других я изгнал из укромных покоев души:
Шаха тайный покой недоступен для взора чужого!
Другу сердца письмо я вручаю удоду… Как жаль,
Что на крыльях его не домчусь я до милого крова!
Как несчастен Джами! О, пойми!.. Но безжалостна ты,
Чтоб меня уязвить, ты другим улыбаться готова.
* * *
Меня убить грозишься! Ну, и что ж!
Не сладко ли, что ты меня убьешь?
Чему учиться этой своевольной,
Не знал учитель и вручил ей нож.
Как тонок стая твой — не постигнет разум.
Как нежен ротик — разом не поймешь.
С шести сторон я окружен любовью.
Семь климатов меня бросают в дрожь.
Сулит ли счастье лик луноподобный?
Как знать?.. Обычный календарь не гож.
Ты платы хочешь?.. Серебром-слезами
Всю землю я берусь осыпать сплошь!
«Джами подобен сору», — ты сказала,
Но в ссору ты меня не вовлечешь!
* * *
Дупту от этих душных одежд освободи скорей,
Смело кулах заломи набекрень, растопчи короны царей!
Черный терновник на улице друга лучше цветущих роз.
Черным терновником, добрый друг, могилу мою усей.
С горя, как волос, я исхудал, в добычу тебе не гожусь.
Свей для охоты своей торока из жил и кожи моей.
Печень моя тоской сожжена, стенаю я и кричу.
Печень мою ножом распори или уста мне зашей.
Над изголовьем моим склонись, как друг, в мой последний миг
Жгучие слезы мои осуши и горе мое развей.
Людям без сердца немилость твоя безразлична и милость твоя.
Пусть я один все муки приму, что ты несешь для людей!
Коль потрясенного духом Джами смертью казнить решено,
Счастье дарящим в последний миг взглядом его убей!
* * *
Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя.
Мир цветущий, как сад весной, — от тебя.
Пусть не светит мне серп молодой луны.
Дом мой полон яркой луной — от тебя.
Так ты мечешь аркан, что хотели бы все
Перенять бросок роковой — от тебя.
Кто увидел тебя, не укроется тот
Ни щитом, ни стеной крепостной — от тебя.
Роза хвасталась: я, мол, одежда ее.
Но ведь амбровый дух иной — от тебя.
И должна разорваться одежда твоя,
Чтоб упасть, отделиться кабой — от тебя.
Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?»
Я хочу лишь тебя самой — от тебя.
* * *
Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому,
Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?
Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз,
И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон — чужд всему.
Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?
От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?
Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил.
Ты, как неверному, ему не доверяйся потому…
Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков.
Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному.
Влюбленный в ложный внешний блеск, он груду раковин купил,
Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому.
Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви,—
Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.
* * *
Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна,
Обителью молитв моих отныне стала майхана.
В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня,
Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна.
Что спрашиваешь ты меня о шейхах и о их делах?
Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.
Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?
Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.
Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал
Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!
Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи,
Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.
Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!
Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.
* * *
Я пьян — целую ручку чаши или кувшина основанье,
Средь пьяниц — малых и великих — с утра свершая возлиянье,
Мне вместо четок во сто зерен дай леденец — к вину заедку,
И не тащи меня поститься из дома, где весь век — гулянье.
Изумлено любовью нашей, сегодня время позабыло
О мотыльке, свече, о розе и соловье повествованья.
Что мне возобновлять с тобою мое старинное знакомство?
Я для тебя лишен достоинств, чужак исполнен обаянья!
Юродивого дразнят дети, им на потеху он бранится,
Но камни, что в меня бросаешь, не удостою я вниманья.
Тот день, когда тебя служанка причесывала перед свадьбой,
Принес для тысяч душ влюбленных невыносимые терзанья.
Джами, лишь тот любить достоин, кто сердцем мужествен, как воин.
Так будь же тверд, готов и жизнью пожертвовать без колебанья.
* * *
Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек,
Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток.
Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,
Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.
У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,
Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.
Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза,—
То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок.
Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих
На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.
Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,
Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.
* * *
Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой.
Пред яркой свечой лица твоего луна — мотылек ночной.
Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей,
Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой.
Живое сердце, живая душа не для себя нам даны.
Все, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой.
Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей.
За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой.
И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви,
Что есть у нас обиталище мук на улице бедствий глухой.
Нет потерявшим сердце свое дороги в твой радостный град;
Темной разлуки нам доля дана да пыль руины пустой.
Выпив глоток из кубка тоски, сознанье Джами потерял;
Горе, коль кравчий ему поднесет полный кубок такой.
* * *
Последний раз теперь ожги клеймом железным грудь мою!
Быть может, я в ожоге том бальзам целебный изопью.
И пусть очистится навек душа от злобы и вражды;
Очищу ль в сердце и тогда тоску старинную свою?
Внемли молению любви, приди, султанша красоты,
И скорбь мою, и боль мою перед тобой я изолью.
А это сердце — дверь казны, ее пронзили сотни стрел!
Жемчужины на жалах их, как слезы, я от всех таю.
Ты это сердце, как свою сокровищницу, сбереги.
Цари своих сокровищ дверь должны отстаивать в бою.
Как птица в сеть вовлечена приманкой малого зерна,
Душа вступила в плоть мою, увидев родинку твою.
Ты кровью сердца, о Джами, пиши крылатую газель,
Чтобы любимая тебе вняла, как роза соловью.
* * *
Говорю: «Ты вернее Христа воскрешаешь устами людей».
Говорит мне в ответ красота: «Стой! Не стоишь ты ласки моей!»
Говорю ей: «Душа-соловей из твоих улетит ли тенет?»
Говорит: «Знаешь кудри мои?.. Есть ли в мире тенета прочней?»
Говорю: «Я — вместилище бед. Как свирель, я стенаю, скорбя»
Говорит: «Ты стенаешь иль нет, не доходит твой стон до ушей».
Говорю: «Нестерпимо сечет ливень боли из тучи тоски!»
Говорит: «Ну, а травы?.. Гляди! Не отрава — прохлада дождей!»
Говорю: «Мое сердце — в крови. Исцели! Эту цель прострели!»
Говорит: «О бальзаме таком и мечтать, неразумный, не смей!»
Говорю: «Если счастья не дашь, так оставь хоть печаль о тебе!»
Говорит: «Если правду сказать, мог бы в просьбах ты быть поскромней!».
«Сокровенный свой клад, — говорю, — ты б махраму доверить могла!»
«Не махрам ты, Джами, — говорит, — уходи-ка ты прочь поскорей!»
* * *
Для небесной красоты пост суровый не годится:
Не предписаны посты для луны и для денницы.
Пери, таешь на глазах, а с тобой — сердца влюбленных.
Преступленье прекрати, положи посту границы!
Стали мы с тобой тонки, словно месяц в новолунье,
От разлуки я иссох, ты с поста худа, как спица.
Из-за мыслей о тебе ошибаюсь я в молитвах.
Где — гяур, где — пост святой?! В голове не совместится!
Не волнуйся, если ты пост нарушишь ненароком.
За тебя постимся мы, этот грех тебе простится!
Кроме думы о тебе, не вкушает сердце пищи.
Не отыщешь на земле лучших способов поститься!
Сладких вин не жди, Джами! Кровь и слезы — твой напиток.
Трудный пост да завершит эта горькая водица!
* * *
О, бедный странник в Городе Красот!
Он кровью сердца молча изойдет.
Я поражен недугом, и врачам
Не исцелить недуг жестокий тот.
Влюбленный — книга мудрая любви.
У книжника — в любви всегда просчет.
Подобных мне в подлунной — не найдешь.
Никто тебе подобной не найдет!
Пускай шумит на улице твоей
Соперников вооруженный сброд,—
Как сладкозвучный соловей, Джами
Весну твою достойно воспоет.
* * *
Ты ветки роз прелестней несравненно.
Собой любуйся, — столь ты совершенна!
Что проку пред тобой лежать в пыли?
Поверх земли парит твой взор надменно.
Тебя скрываю от чужих?.. Так что ж?..
Зенице ока я ль не знаю цену?
Он рядом, друг… В неведенье своем
Напрасно мы блуждаем по вселенной.
Небесный Лев, по мне, отнюдь — не Пес,
А для тебя я — только пес презренный!
Джами — твой верный раб. Я — не из тех,
Чье имя — вероломство и измена.
* * *
Кто я — навек утративший покой,
Смиренный странник на стезе мирской?
Но каждый вздох мой порождает пламя
И сон бежит меня в ночи глухой.
Лелею в сердце я посев печали,
И нет заботы у меня другой.
Любовь к тебе мою судьбу сгубила.
О, сжалься над загубленной судьбой!
Как локоны твои, мой дух расстроен,
В моей душе — все чувства вразнобой.
Так не вини меня в моих поступках!
Взгляни: я так ничтожен пред тобой.
Моей защитой на суде предстанут
Глаза в слезах, мой бедный лик больной.
Я пред тобой — дорожный прах; неужто
Смутить могу пылинкой твой покой?
Терпи, Джами, вздыхай под зимней стужей
И знай: зима лютей — перед весной.
* * *
То ты в сердце моем, то в бессонных глазах.
Оттого я и кровь изливаю в слезах.
Ты свой образ в душе у меня изваяла
И кумиров былого повергла во прах.
Страстно мир тебя жаждет! Подобно Юсуфу,
Ты славна красотою в обоих мирах.
Ты глубокие струны души задеваешь,
Я рыдаю, как чанг, в твоих нежных руках.
«Эй, Джами! — ты спросила, — в кого ты влюбился?»
Все ты знаешь сама, не нуждаясь в словах.
* * *
На улице виноторговцев придира некий восхвалял
Того возвышенного мужа, что в майхане запировал,
Который от сорокалетних постов и бдений отрешился
И сорок дней у винной бочки пристанища не покидал.
У Джама был волшебный перстень, и, силой перстня одаренный,
И смертными, н царством джиннов он полновластно управлял.
Приди, налей вина, о кравчий, чтобы волшебным перстнем Джама
Нас одарили капли влаги, сверкающие, словно лал.
Когда ты за подол схватился того, к чему всю жизнь стремился,
Взмахни руками, как дервиши, кружась, покамест не упал.
Душа, свободная от злобы, способна тосковать о милой,
Цветок возвышенной печали не в каждой почве прорастал.
Ты не скликай, о шейх почтенный, отныне нас к своим беседам
У нас теперь иная вера, и толк иной отныне стал.
Когда б михрабом поклоненья для верных были эти брови,—
