пусть пронзят меня. Конец мечтам отца!
Во сне увидел я, что ты ушел и мой покой унес.
Вовек не сбыться бы таким тяжелым, черным снам отца!
Кого спросить мне о тебе? С кем разделить печаль дано?
Не знаю, что в душе твоей, — в моей пустынно и темно.
МАРСИЯ
Освободясь от нашей скорби, она от нас ушла,
Но скорбь осталась в нашем сердце, горька и тяжела.
Она росла в саду, как пальма, но хлынул вдруг поток,
И пальму вырвала из сада слепая сила зла.
Тот, кто цветенья этой пальмы лишился в день тоски,
С трудом поверит в то, что где-то другая расцвела.
Найти — я знаю — невозможно мне с помощью людей
То место, где она сокрытый приют себе нашла.
Светильник сердца погасило, дохнув, небытие,—
Так разве может быть для сердца печали ночь светла?
Поскольку ты, Джами, согнулся под бременем разлук,
Ты ждешь, чтоб вечный сон коснулся и твоего чела.
КЫТА
* * *
Подлец пребудет низок, — пусть даже высоко
Воссядет на престоле царя и полководца.
И пыль низка, — пусть даже противу естества,
Взметенная бураном, на небо вознесется.
* * *
Не обольщайся прелестью красавиц,
Пленительно расцветших в том саду.
Ты в будущем году к ним охладеешь,
Как к прошлогодним — в нынешнем году.
* * *
От сребролюбца-хвастуна ты щедрости не жди,
Хотя он милости сулит, — он просто врет безбожно.
Увы, пословица гласит, что можно из дерьма
Слепить лимон иль апельсин, но нюхать невозможно.
* * *
Бездарному, как ни старайся, ничем нельзя помочь,
Бесплодны все твои усилья, и труд напрасен твой.
На глиняный забор сухую колючку положи,—
Не расцветет она от солнца и влаги дождевой.
* * *
Сказал я своему кумиру: «Моей любви стекло
Не разбивай камнями гнева, меня ты пощади.
Жестокость прогони из сердца, о гордая, молю:
К моей груди своею грудью спокойно припади!»
Она ответила с улыбкой: «Не думаю, что ты
Спокойным будешь, если грудью прильну к твоей груди!»
* * *
Взгляни, о боже, на великих, что правят городом моим,—
Им тесен мир, они друг в друге упрямых обрели врагов.
Вот, например, на заседанье придут к духовному главе,
Но каждый это заседанье возглавить с гордостью готов.
Из-за ничтожной пяди поля, принадлежащего не им,
Они воюют, обнажая кинжалы длинных языков.
* * *
О шах! Простой народ — сокровищница; помни,
Что золотые в ней таятся клады жизни.
Как вору, отруби ты руку полководцу,
Что грабит подданных — сокровище отчизны.
* * *
Всегда нуждаемся мы, люди, в хорошем дружеском общенье,
Где общество, там совокупность, а совокупность нам нужна.
Не разрывай стихи на стопы, когда читаешь их напевно:
Стопа, что вырвана из строчки, — пуста и смысла лишена.
* * *
Я поднял выю помыслов высоких,
Освободившись от ярма стяжанья;
Презрел богатства, власть. Мне светит бедность;
Пред ней, как ночь пред солнцем, тьма стяжанья.
* * *
Джами, ты ворот жизни спас из лапы бытия,
Но не схватил рукой подол того, что алчешь ты.
Погибло шесть десятков лет. Закинь же невод свой,
Чтобы с уловом он пришел всего, что алчешь ты.
* * *
В саду словесном соловей таланта, данного творцом,
В семи двустишьях создает напев живой, созвучий строй.
В любой газели — «Хафт пайкар» хранителя казны Ганджи,
И сто сокровищ смысла в ней, когда сумеешь ты, открой.
Семь бейтов суть одна газель, а каждый бейт — из двух мисра.
Не возмущайся, что газель зовут «семеркою двойной».
Пусть будет бейтов шесть иль пять, по сути это та ж газель.
Ты вглядывайся в грани строк, следи за тайной их игрой.
* * *
Отцом достойным не хвались, невежда,
И не позорь седины старика,
Ветвь хоть растет на дереве плодовом,
Бесплодной — ей цена не велика.
* * *
Ты дружбы не води с тем, кто глупей тебя.
Достойнейшим всегда внимай, благоговея.
Но и не докучай тем, кто мудрей тебя,
И мудрый хочет быть с тем, кто его мудрее.
* * *
Певец газелей, обладай уменьем,
Ты пеньем черствость душ развороши,
Но скукою ненужных повторений
И безыскусным пеньем не греши.
Чтобы, твое услышав исполненье,
Мы не сочли б: стихи не хороши.
Ведь сам поэт свое произведенье
Рождает в муках сердца и души.
* * *
Когда тебя встречаю, каждый раз
Я слезы лью и становлюсь незрячим.
Ты — свет, ты — боль моих поблекших глаз.
Когда у нас глаза болят, мы плачем.
* * *
Нет, не диван стихов здесь расстелил Джами.
Я скатерть развернул, я подражал отцам.
Здесь все найдешь, все, что найдешь, — возьми,
Здесь только нет хвалы глупцам и подлецам.
* * *
Глупцов и подлецов, о ты, мой юный друг,
Во имя благ мирских не восхваляй беспечно.
Блага придут на срок и выскользнут нз рук,
А между тем позор останется навечно.
* * *
Я не сравню с небесною луной
Лицо земной луны — моей любимой,
Оно милей небесной несравнимо.
* * *
Разочарован я: порядочных людей
Не вижу наяву, не вижу в сновиденьях.
От солнца в жаркий день я в тень спешу скорей,
Я не жары боюсь, своей страшусь я тени.
* * *
Джами, есть люди, чья душа подобна вещей птице,
К ограничению себя таким стремиться надо.
Мы чашу жизни жадно пьем лишь в чаянии счастья,
Но и в отчаянии есть особая услада.
* * *
Привязанностей избегай на скорбной сей земле,
Не будет истинно близка душа ничья тебе.
Едва ли склонности твои с чужими совпадут,
Ну, а фальшивые зачем нужны друзья тебе?
А сыщешь друга по душе — разлука тут как тут,—
Глоток ее напомнит вкус небытия тебе.
* * *
Джами, раз не находится живых людей на свете —
Блаженны мирно спящие, им предназначен рай.
Осталась пыль на площади от тех, кто шел за правдой,
Но время пыль развеяло, пустым стал отчий край.
Я вижу поколение, что в мастерской науки
Не просверлило щелочки хоти бы невзначай.
Впились шины колючие в имеющего сердце,
Ростки увяли хрупкие, едва увидев май.
Чего ж ты обижаешься, талант свой видя скрытым,
А недостатки явными и слыша злобный лай?!
Не придавай значения неверному решенью
И подлинно хорошее плохим не называй.
ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ (Из поэмы)
РАССКАЗ О ПРАЧКЕ И ЦАПЛЕ
Вблизи Багдада, где река большая,
Жил некий юноша, белье стирая.
Спускался к Тигру каждый день с бельем:
Бедняк кормился этим ремеслом.
Когда ему к реке идти случалось,
Нередко цапля юноше встречалась.
Ловила цапля червяков речных.
Протягивая клюв, съедала их.
Она, довольствуясь таким уделом,
Все прочее считала вздорным делом.
Он в быстрых крыльях мощь свою обрел.
Он был опасен всей породе птичьей,
Он сделал голубя своей добычей.
Немного съев, другим оставил он
Поживу, ибо щедрым был рожден.
(У щедрого такого нет порядка,
Чтоб сам съедал всю пищу без остатка.)
Простушка-цапля, на орла взглянув,
От восхищенья вытянула клюв.
Сказала: «Я крупней орла, бесспорно,
Мне птицами питаться не зазорно.
Стыжусь отныне жизни я своей.
Что мне в червях, коль столько есть добычи,
Летающей и прыгающей дичи?
Теперь иной работою займусь,
Я истинной охотою займусь!
Теперь я щедростью себя прославлю,
Сама поем я и другим оставлю».
И, подражая храбрости орла,
Взлетела, горделива и смела.
Внезапно показался из-за тучи
Свирепый, грозный хищник, гриф могучий,
И начал, как орел, кружить над ней:
Грозит ей гибель от его когтей.
Низвергла цаплю горькая судьбина
В расселину, где были грязь и глина:
Завязли крылья в той грязи густой,
Так счастье цапли сделалось бедой.
«Охота без силков! Какое чудо! —
Бедняк воскликнул. — Вкусным будет блюдо!»
Унес тогда и цаплю и белье.
Тут некто удивился: «Что за птица?»
А прачка: «Мне добыча пригодится.
Лететь пыталась цапля, как орел,
Но хвастовству ее конец пришел.
Охотницею стать она пыталась,—
Но мне, охотнику, она досталась!»
О ЗНАЧЕНИИ ВОСПИТАНИЯ
Погаснет огонек, не став огнем,
Когда не позаботимся о нем.
Рождают искорку железо, камень,
Но трута нет — не разгорится пламень.
Частицу жизни искры обретут,
Когда поддержит их горенье трут.
А если топливо туда подложишь.
Добыть большой огонь тогда ты сможешь.
Увидишь: это пламя таково,
Что трудно будет потушить его.
Так в сердце огонек, мерцая, дремлет,
Но если он всего тебя объемлет,
Раздуй его, чтоб ярко запылал,—
Тогда он вспыхнет, как бы ни был мал.
О ПЛЕШИВЕНЬКОМ, ВЛЮБЛЕННОМ В РОЗОЧКУ
Плешивенький был в розочку влюблен,
Прелестною шалуньей покорен.
Но та красавцем, ей под стать, пленилась
И с ним однажды днем уединилась.
Влюбленные от посторонних глаз
Закрыли двери, ласками делясь.
Нашел плешивец дом уединенья
И в дверь кольцом ударил без стесненья.
«Кто там? — раздался голос изнутри.—
Зачем стучишь не вовремя? Смотри:
Дверь на замке. Железо бить желаешь?
Железо холодно, а ты пылаешь!
Мы заперлись, от мира вдалеке,
И кудри друга у меня в руке.
Зачем стучишься в дверь, чтоб раскололась?
Меж мной и другом не пройдет и волос!»
Сказал он: «Отопри! Мне довелось
Так облысеть, что нет на мне волос.
Твердишь: и волос не пройдет меж вами?
Но я давно расстался с волосами!»
В ОСУЖДЕНИЕ ТЕХ, КТО ВНЕШНЕ ВЫСТАВЛЯЕТ СЕБЯ СУФИЕМ И УКРАШАЕТ СЕБЯ СУФИЙСКИМ НАРЯДОМ
Суфии мерзки. Бойся с ними встречи:
Утрачен ими облик человечий!
Все, что им в руки дашь, они съедят.
Когда хотят вредить — они вредят.
Их помыслы — о сне, вине и мясе,
Не думают они о смертном часе!
Молитвы их — о яствах, о еде,
Нашли себе жилье без затруднений,
Обитель их ты знаешь: дом радений.
В том доме — доброхотные дары,
Роскошная посуда и ковры,
Горит очаг, над ним котел подвешен,
И запах кухни для ханжей утешен…
Ждут: сельский житель или городской
Придет — и щедрой одарит рукой,
Муку иль мясо принесет им на дом,
За это он воссядет с шейхом рядом…
Шейх развязал мешок своих речей,
Ложь потекла — одна другой глупей.
Не прекращалась речь лжеца пустого,
Ни на кого не смотрит шейх, пока
Не видит приношений простака.
От пищи взгляд становится любовней,
Не святостью согрет он, а жаровней.
Все догматы суфийские привел,—
Но вот уже пахучим стал котел.
Шейх замолкает, потирая руки,
К халве и хлебу простирая руки.
Кусочек — в рот, кусочек — про запас
Кусочек — гостю, что придет сейчас.
Хурму и мясо отобрал руками,
Чтоб лучшими поужинать кусками…
Прочтя молитву, полный свежих сил,
Он к проповеди длинной приступил.
Здесь были объясненья, толкованья,
О кознях сатаны повествованья.
Без отдыха язык его молол.
Потом о шейхах он слова повел:
Был у него премудрый покровитель,
Один — содеял множество чудес,
Другой — постиг все таинства небес…
Так, посвящая день речам туманным,
Свой полдень он растягивал обманом.
Но вот еду приносят повара:
Оказывая честь любому блюду,
Он вскоре унести велел посуду.
Болтал, вкушая лучшие куски,
Вкушал, болтая смыслу вопреки.
Когда же наступила тьма ночная,
Вознес молитву, бога поминая.
Пошел он в спальню, помолясь творцу,—
Свирепый волк, зарезавший овцу.
О ТОМ, ЧТО НЕ НАДО ТРАТИТЬ ВРЕМЯ НА ИЗЛИШНИЙ СОН, И О ТОМ, ЧТО НАДО РАНО ВСТАВАТЬ
Сон — это смерть, а жизнь, от века, — бденье,
И жизнь питает к смерти отвращенье.
Бежишь от жала смерти, страждешь ты,
Зачем же брата смерти жаждешь ты?
Сон — это вор, а жизнь подобна саду;
Чтоб вор не вторгся в сад, поставь ограду.
Пословица известна с давних пор:
«Твое добро пусть охраняет вор».
Тот вор и сон между собою схожи
И дело делают одно и то же.
Нужны, чтобы преграды превозмочь,
Две половины жизни: день и ночь.
Кто спит всю ночь, тот познаёт кручину,
Тот сокращает жизнь наполовину.
Ты хочешь, чтобы день твой стал длинней?
Часть ночи укради, ко дню пришей!
А если будешь поступать иначе,
То дни твои пройдут в тоске и плаче.
Не горевал ты в гордости своей,
Что жизнь уменьшил ты на сто ночей.
