иль нет я был в моих речах,—
Лишь всемогущий ведает аллах.
ЮСУФ И 3УЛЕЙXА (Из поэмы)
ЗУЛЕЙXА ВИДИТ ЮСУФА ВО СНЕ В ТРЕТИЙ РАЗ И УЗНАЕТ О ЕГО МЕСТОПРЕБЫВАНИИ
Мир и вражда, отрава и лекарство,—
Приди, любовь, приди, полна коварства!
То превратишь безумца в мудреца,
То превратишь разумного в глупца.
Однажды ночью Зулейха больная,
Свою тоску с безумьем разделяя,
Объятая болезненной мечтой.
Безумная, откинув покрывало,
В отчаянье к любимому взывала:
«Скажи мне: кто ты? Как тебя зовут?
Скажи мне: где найду я твой приют?
Пусть я — рабыня для тебя, не боле,
Пусть мной не дорожишь, лишенной воли,
Так что же для рабыни — только плеть?
Не можешь ты рабыню пожалеть?
В страданье, в горе кто со мной сравнится?
В моем позоре кто со мной сравнится?
За эту страсть меня отвергла мать,
Отец стыдится дочерью назвать.
Покинули меня мои рабыни,
И в одиночестве томлюсь я ныне.
В былинке ты зажег огонь любви,—
Уж лучше ты былинку раздави!»
Так плакала пред призраком туманным,
Покуда не заснула сном нежданным.
Из чаши сна вкусили хмель глаза,—
Явился он, судьбы ее гроза!
Что мне сказать о нем? Как цвет весенний,
Прекрасен был разбойник сновидений.
Не выразить мне, как он был красив!
За край одежды юношу схватив,
Сказала: «Ты меня рассек на части,
Грабитель, у меня ты отнял счастье.
Кем создан ты, о чудо из чудес,
Венец красы земной, красы небес?
Мою тоску и скорбь развей беседой,
Страны твоей названье мне поведай».
Ответил: «Если так, то исцелись,
Перед тобой — египетский азиз.
Ценим и уважаем фараоном,
Я стал его слугою приближенным».
Царевне жизнь вернул его ответ.
Скажи: мертвец родился вновь на свет!
ОТЕЦ ЗУЛЕЙХИ ПОСЫЛАЕТ СВАТА К ЕГИПЕТСКОМУ A3ИЗУ
На сердце Зулейхи — скорбей печать.
Ей трудно плакать, трудно и молчать.
Но путь к надежде должен быть упорным,
Приходит светлый день вослед за черным.
Увидев, как страдает дочь, отец
Подумал: пусть отправится мудрец
В Египет, где азиз, правитель царства,
Для Зулейхи — отрада и лекарство.
К азизу пусть придет, как к жениху,—
С любимым сочетает Зулейху…
Оп выбрал мудреца из самых знатных,
Сказал ему немало слов приятных,
Велел пойти с дарами из казны,
К правителю египетской страны:
«Скажи азизу: «Ты даруешь милость,
Ты, пред которым смена дней склонилась!
Ты сыплешь милосердья жемчуга,
В созвездии, блистающем высоко,
Есть у меня светило без порока.
Так целомудренна моя луна,
Что тень ее и солнцу не видна.
Она блистает ярче всех жемчужин,
Но блеск для глаз чужих не обнаружен.
Чтоб стать невидимой для звездных глаз,
Под полог прячется в полночный час.
За пологом живет в уединенье,
Но мир пред пологом ее — в смятенье.
Безумствуют властители держав,
Глядят на мир печально и угрюмо
Но жить она не хочет в тех местах:
Египет да и только на устах!
Ей ненавистен Рум с его мужами,
Она не терпит всех, живущих в Шаме,—
Египет навсегда ее пленил,
И слезы у нее текут, как Нил.
Откуда страсть к египетскому краю
И кто внушил ей эту страсть, — не знаю.
Иль прах ее замешан в той пыли?
Иль список благ ее — из той земли?
Коль ты сочтешь ее себя достойной,
Пришлю красавицу в Египет знойный.
Ей не окажешь, как жене, почет?
Пусть, как служанка, дом твой подметет!»
Азиз Египта от счастливой вести
Как бы коснулся головой созвездий.
«Кто я такой, — смиренно произнес,—
Чтоб сеять семена подобных грез?
Но если шах поднимет нас из праха,
То к небу вознесусь по воле шаха.
Я — жалкий сад, и вот, являя мощь,
Пролился на меня весенний дождь:
Пусть каждое заговорит растенье,—
Смогу ли выразить благодаренье?
Я в шахе вижу светлую судьбу,
Что покровительствует мне, рабу.
Почтительно, с покорностью великой
Хотел бы я предстать перед владыкой.
Но фараона мудрого наказ
Я должен срочно выполнить сейчас.
Я, подданный, царю служить обязан,
Не то сурово буду я наказан.
Пусть добрый шах простит меня, слугу:
Но если хочет, — я, взыскуя чести,
Отправлю паланкинов ровно двести,
По тысяче рабынь и стройных слуг,—
То сосны, что украсят райский луг!
Отправлю я, как подобает это,
Мужей державы и мужей совета,—
Пусть, проявив заботы, в мой приют
Ее с почетом, с лаской приведут».
Такие выслушав соображенья,
Посол склонился ниц из уваженья,
Сказал: «Ты добротой весь мир потряс,
Египта блеск умножил во сто раз!
Мой шах, богатством, властью знаменитый,
Не хочет от тебя ни слуг, ни свиты.
Как ии считай, — все числа превзошло
Его рабов, его рабынь число.
Число его даров, роскошных, редких,
Превысит и число листов на ветках.
Он дочь свою к тебе отправит в дом,—
Да станет яством на столе твоем!»
ЗУЛЕЙХА УБЕЖДАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ЕГИПЕТСКИЙ АЗИЗ НЕ ТОТ, КОГО ОНА УВИДЕЛА ВО СНЕ
Сей небосвод, чье ремесло — фиглярство,
Людей терзает с помощью коварства.
Надежду нам подаст в тяжелый час,
Потом в отчаянье повергнет нас.
Желанный плод покажет издалёка,
Чтоб этот плод потом сорвать жестоко…
Ланиты Зулейхн огнем зажглись,—
Узнала: скачет издали азиз.
Сказала мамке, сидя в паланкине:
«Не ты ли помогала мне в кручине?
Так помоги мне на него взглянуть,
Не то от страсти разорвется грудь.
Когда живут в душе любовь и верность,
Любовь пылает, обретя безмерность.
Кто сильно жаждет, тот сгорит, когда
Не выпьет, если рядом есть вода!»
Увидев Зулейху в таком томленье,
И щель, с ушко иглы величиной,
Она прорезала в парче цветной.
К той щелке Зулейха приникла глазом, —
И застонала вдруг, теряя разум:
«Случилось нечто странное со мной,
Я смерть нашла под рухнувшей стеной!
Не этот мне явился в сновиденье,—
Я зря к нему стремилась в нетерпенье.
Не этот напоил меня тоской,
Не он, моей мольбе внимая чутко,
Доверясь мне, вернул мне свет рассудка
Я вижу: счастья моего звезду
Судьба низвергла в горе и беду.
Увы, одни колючки в злое время
Дало мне пальмы финиковой семя.
О небо, милосердье мне яви
И дверцу мне открой в приют любви!
Меня отняв у друга дорогого,
Не отдавай теперь во власть другого!
Пусть не коснется кто-нибудь другой
Моей рубашки дерзкою рукой.
Дала я клятву, что всегда и всюду
Погибнет пусть чудовище-дракон,
Пусть не возьмет сокровище дракон!»
Так проклинала свой удел жестокий,
Из глаз лились кровавых слез потоки.
Живая боль была в ее словах,
Печали соль была в ее слезах.
Но вдруг раздался глас необычайный —
Заговорил с несчастной вестник тайный:
«Не плачь, не плачь! Вершатся в смене дней
Дела, что дела твоего трудней!
Ты без азиза не достигнешь цели.
Благодаря ему в счастливый миг
Увидишь ты возлюбленного лик!
Пусть близость с ним тебя не беспокоит:
Он твой замок заветный не откроет.
Ключ у него — из воска: кто бы смог
Ключом из воска сей открыть замок?
Ведь если нет руки — рукав ничтожен:
Рукав не вытащит кинжал из ножен!»
От этой вести сделалась тиха
Признательная богу Зулейха
И, в ожиданье светлого удела,
С надеждой на широкий путь глядела.
MАЛИК ВЫВОДИТ ЮСУФА НА БАЗАР, И ЗУЛЕЙХА ПОКУПАЕТ ЮСУФА
Какое счастье наступает вдруг,
Когда встречает друга верный друг:
Любви повсюду вспыхивают свечи,
Разлуку побеждает солнце встречи!
Юсуф поверг в смятенье весь базар,
К нему приценивались млад и стар,
Приценивались знатный и богатый,
Меж тем во все концы кричал глашатай:
«Кто купит несравненного раба?
Он светел, как счастливая судьба!
Он сыплет нам рубины красноречья,
Прекрасны руки, плечи и предплечья.
Они гласят, лишь правду говоря.
Он полон благородства и величья,
В его реченьях лет косноязычья!»
Тут некто взоры всей толпы привлек:
Свой золотой он поднял кошелек.
Ценитель некий стоимость набавил:
На вес Юсуфа мускус предоставил.
Тут предложил сокровище камней
Один богач другому шел на смену,
Они все время прибавляли цену.
Ио Зулейха всем нанесла удар,
Когда прослышала про тот базар:
Так сильно поразились египтяне,
Что языки прилипли к их гортани!
Сказала: «Благомыслящий азиз!
Ступай к Малику и с рабом вернись».
Тот возразил: «Но все мои именья,
И золото, и мускус, и каменья
Не стоит половины той цены!
Нам не купить Юсуфа: мы бедны».
Был у красавицы ларец старинный.
Как сонмы звезд, сверкали в нем рубины.
Всей подати египетской равна.
«Возьми, — сказала. — Он, как свет, мне нужен.
Купи его — и не жалей жемчужин».
ЗУЛЕЙXА ДОМОГАЕТСЯ ВСТРЕЧИ С ЮСУФОM, HO TOТ ЕЙ В ЭТОМ ОТКАЗЫВАЕТ
То сердце, что изранено любовью,
Глазам приказывает плакать кровью,
Но лишь глазам предстанет нежный друг —
Ликует сердце, светел мир вокруг.
Однако тут же в сердце — снова мука:
Опять, опять страшит его разлука!
Для страждущих — награды нет в любви,
Для жаждущих — отрады нет в любви.
Ее начало — скорбь сердец, и только,
Конец — погибельный конец, и только!
А если скорбь — вначале, смерть — потом,
То как же счастье мы в любви найдем?
Ты видишь, каково любви начало?
Пока Юсуфа Зулейха не знала,
Она мечтала сладостно о нем
И тешилась мечтой и чудным сном.
Увидела того, кого искала,
Но этого ей оказалось мало:
Теперь хотелось ей к нему прильнуть,
Обнять его, упасть к нему на грудь,
Теперь ждала, пылая и тоскуя,
Его рубинового поцелуя.
Она дрожала, на него взглянув,
Но под ноги себе смотрел Юсуф.
Безумствовала страсть ее немая,—
Юсуф молчал, ее не понимая.
Ее сжигала тайная гроза,—
Он отводил от Зулейхи глаза.
В ее глаза, где страсть царила властно,
Юсуф не мог смотреть, страшась соблазна.
Влюбленный пусть преодолеет страх,—
Любимой лик найдет в ee глазах!
А Зулейха была в изнеможенье,
Не в силах вытерпеть пренебреженье.
Убила осень юную весну
И розы щек одела в желтизну.
Увы, под бременем скорбен страдая,
Свой стан согнула пальма молодая.
Где свежесть губ, где блеск ее лица,
Который щедро озарял сердца!
Она причесываться забывала,
Зато в смятенье кудри вырывала.
Пред ней, согбенной, зеркалу взамен,
Блистали зеркала ее колен.
Кровь из очей струилась непрестанно,
И слезы заменили ей румяна.
Страдая от незримого огня,
Заплакала, во всем себя виня:
«Влюбилась ты, — позор подобной твари! —
В раба, который куплен на базаре!
Властительницей быть — твоя судьба,
Зачем ты любишь своего раба?
Ищи любимых во дворцах: царица
Имеет право лишь в царя влюбиться!
Но только странно то в твоем рабе,
Что вовсе не стремится он к тебе.
До жен Египта слух дойдет об этом,—
И станешь ты насмешек их предметом».
Так спорила с собою день-деньской,
Но в доме сердца жил жилец такой,
Что с помощью рассудка или чуда
Нельзя было его прогнать оттуда.
ХУДОЖНИК ВОЗДВИГАЕТ ДВОРЕЦ С ИЗОБРАЖЕНИЯМИ ЮСУФА И ЗУЛЕЙХИ
Строители дворца передают:
Когда взялась кормилица за труд,
Она к себе потребовала властно
Художника, чье мастерство прекрасно.
Он все основы зодчества постиг,
Он вещих звезд пророчества постиг.
Лишь в руки брал резец художник гордый
И глиной становился камень твердый.
Когда он зданья образ рисовал,
Он тысячу рисунков создавал,
Его перо писало, жизнь рождая,
Как бы живой водою обладая.
Когда б на камне птицу вывел он,
Взлетел бы камень, славой окрылен…
Воздвигнутый руками золотыми,
Дворец блистал стенами золотыми.
Слились в одно семь залов, и сверкал
Престолом бесподобным каждый зал,
Особым камнем каждый облицован,
Особым цветом каждый разрисован,
А зал седьмой, как небосвод седьмой,
Гордился девственною белизной.
На сорока столбах — изображенья
Зверей и птиц, исполненных движенья.
Искуснейший художник светлый зал
Портретами влюбленных расписал.
Юсуф н Зулейха сидели рядом,
Обняв друг друга и лаская взглядом.
На той стене — уста у них слились,
На этой — руки пх переплелись.
Взглянул, узрел бы двух влюбленных счастье,
И сам бы задохнулся ты от страсти!
Как свод небесный, был дворец высок,
Сиял луной и солнцем потолок.
Сказал бы ты, взглянув на эти стены:
Цветник благоухает несравненный!
Напоминала роспись о весне,
Переливались розы на стене,
Склонялись розы в том саду друг к другу,
Казалось: милый обнимал подругу.
Казалось: то блаженства дивный сад,
На ложе сладострастья розы спят.
Короче: был чертог подобен чуду,
В нем образы влюбленных жили всюду.
Куда б ни бросил взоры
