Затмился день, обрушилось ненастье.
Оп быстро от позора постарел,
Мишенью стал для смертоносных стрел.
Так Зулейха познала участь вдовью,
В разлуке с милым обливаясь кровью,
Свой стан под гнетом горести согнув:
Ушел азиз и не пришел Юсуф…
ЗУЛЕЙХА СЛЕПНЕТ ОТ ГОРЯ. ОHА ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЮСУФОM. ТОТ НЕ ОБРАЩАЕТ НА НЕЕ НИКАКОГО ВНИМАНИЯ. ТОГДА ЗУЛЕЙХА РАЗБИВАЕТ ИДОЛОВ И ОБРЕТАЕТ ВЕРУ В ЕДИНОГО БОГА
Кто страсть заставит на колени пасть?
Безумная неодолима страсть!
Вот Зулейха, что в горе поседела,
Поставив идола перед собой,
Склонилась ночью перед ним с мольбой:
«О ты, пред кем я — словно горстка пепла!
О господин, твоя раба ослепла.
Всю жизнь я поклонялась лишь тебе,—
Яви же милосердие рабе,
Взгляни на мой позор и, как даренье,
Дай свет моим глазам, верни мне зренье.
Хочу узнать, хоть издали взглянув,
Каков теперь красавец мой Юсуф!»
Так плакала страдалица впустую,
Осыпав прахом голову седую…
Взошла заря, как властелин земли.
Юсуфа пегий конь заржал вдали,
И Зулейха, одетая убого,
Пришла туда, где сузилась дорога.
Стонала, словно нищенка, в пыли,
И слезы но лицу ее текли,
А стражники кричали сверху, снизу:
«Дорогу благородному азизу!»
Толпа кругом сжималась все тесней,
В ушах гремело ржание коней.
Никто не слышал горького стенанья,
Не обращал на нищенку вниманья.
Кому нужна в сумятице такой
Незрячая, объятая тоской?
Ушла, рыдая, женщина седая,
Ушла, вздыхая, громко причитая.
В лачугу тростниковую вошла,
Тростник огнями вздохов подожгла
И, чтобы в сердце успокоить рану.
Сказала каменному истукану:
«Бездушный идол, рукотворный бог!
Мне тяжело, а ты мне не помог:
Ты только камень, с богом схожий камень,
А у меня на сердце — тоже камень.
Еще страшней ты сделал скорбь мою,
Тобою, камнем, камень разобью!
Ты камень — камнем я тебя разрушу,
Тогда избавлю от позора душу!»
И, камень взяв, движением одним
Разбила идола, как Ибрагим.
Когда она разбила истукана,—
Омылась от порока и обмана.
Все идолы разбила на куски,—
Очистилась от скверны и тоски.
Она к единому взмолилась богу,
Провозгласив хвалу его чертогу:
«Пречистый, чье признали торжество
И идол, и ваятели его!
Пришли бы разве к идолу с мольбою,
Когда б он не был озарен тобою?
Что он в душе с тобою говорит.
Кто пал пред идолом, — на самом деле
Свои мольбы возносит не тебе ли?
Была я долго идола рабой,
Насилье совершила над собой.
Прости меня, хотя я согрешила,
По глупости ошибку совершила.
За то, что шла неверною тропой,
Меня, о боже, сделал ты слепой.
Омыв меня от скверны, отчего же
Ты зренье мне не возвращаешь, боже?
Даруй душе скорбящей благодать,
В саду Юсуфа дай тюльпан сорвать!»
…Когда правитель царства прибыл снова,—
Пришла, сказала скорбно и сурово:
«Ты помни, что и царь пред богом — раб,
Всего лишь раб, что немощен и слаб,
Что в царский сан его возвел всевышний,
Что дал ему венец, престол — всевышний!»
И устрашился этих слов Юсуф,
Затрепетал, на нищенку взглянув,
Сказал главе придворных: «Голос гневный
И скорбный отнял мой покой душевный.
Ту женщину, что славила творца,
Ты приведи ко мне под сень дворца.
Услышать я хочу ее кручину,
Узнать ее страдания причину.
От слов ее почувствовал я вдруг
Сей странный страх я ощутил, наверно.
Лишь потому, что скорбь ее безмерна…»
Да проживет сто жизней властелин,
Который, вздох услышав, стон один,
Поймет, что истинных скорбей основа,
А где притворство мнимого больного,
Поймет, где правда истинных святынь,
А где всего лишь марево пустынь!
Но в наши дни не таковы владыки.
Смотрите, — за динар золотоликий
Который грабил, убивал людей.
У этих шахов правды не найдете,
Лишь золотой динар у них в почете!
ЗУЛЕЙХА ПРИХОДИТ ВО ДВОРЕЦ ЮСУФА. БЛАГОДАРЯ ЕГО МОЛИТВЕ, К НЕЙ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ЗРЕНИЕ, МОЛОДОСТЬ И КРАСОТА
Когда, от дел державных отдохнув,
Уселся во дворце своем Юсуф,
Пошел глава придворных, молвил слово:
«О ты, чья честь — венец всего земного!
Ты помнишь ли ту нищенку? Теперь
Она пришла, в твою стучится дверь.
Ты приказал мне, чтобы я с дороги
Ту женщину привел в твои чертоги».
Сказал: «Тогда войти ей разреши.
Пусть нам откроет боль своей души».
Тогда, как пламя заплясав живое,
Смеясь, она вошла в его покои.
Была ее улыбка так светла,
Что скажешь: роза снова расцвела!
Таким веселым удивлен приходом,
«Кто ты? — спросил Юсуф. — Откуда родом?»
Ответила: «Я — та, что, полюбя,
Всем царствам мира предпочла тебя.
И злато и каменья раздала я
И жизнь свою сожгла, тебя желая.
Тоскуя по тебе в чужом краю,
Я погубила молодость свою,
Но ты, влеком красавицею-властью,
Ушел, забыл меня с моею страстью».
Юсуф заплакал, зарыдал навзрыд,
Когда узнал, кто перед ним стоит.
Спросил: «Что стало, Зулейха, с тобою?
Как сделалась ты нищенкой седою?»
Когда он имя произнес ее,
Она упала, впала в забытье.
Казалось: от беспамятства хмельная,
Забылась, голосу его внимая.
Когда она в себя пришла опять,
Юсуф ей стал вопросы задавать:
«Где молодость твоя, краса былая?»
«Увяли без тебя та и другая».
«Какая ноша стан согнула твой?»
«Грусть по тебе — тяжелый груз живой».
«Кто виноват, что стала ты незрячей?»
«Моих кровавых слез поток горячий».
«Где золото твое, твои венцы?
С камнями драгоценные ларцы?»
«Тем, кто о красоте твоей рассказы
Рассказывал, рассыпав слов алмазы,—
Я отдавала, к их припав ногам,
Всю жизнь мою в придачу к жемчугам.
Их головы венцами украшала
И прахом у порога их дышала.
Нет злата у меня и нет камней.
Лишь сердце есть — ларец любви моей!»
«Что за мечта теперь тебя тревожит?
Твое желанье кто исполнить может?»
«Лишь о тебе — все просьбы и мечты,
Меня утешить можешь только ты.
Дай клятву мне, что жребий мой суровый
Ты облегчишь, — я с уст сниму оковы,
А если нет, — уста свои сомкну,
Останусь у тоски своей в плену!»
Поклялся он призванием пророка,
Могуществом, не знающим порока,
Способным вырастить в костре цветник
И божьей милости открыть родник:
«Все то, что я смогу, исполню сразу,
Твоей внимая просьбе, как приказу!»
«Сперва красу и юность мне верни,
Чтоб расцвела я, как в былые дни,
Затем верни мне зренье, — молви слово,
Чтоб на тебя взглянуть могла я снова».
Он для мольбы уста раскрыл тогда,—
Из уст живая пролилась вода,
II к мертвой красоте душа вернулась,
И юность, радостью дыша, вернулась!
Избавились глаза от пелены
И снова стали зрением сильны.
Стан распрямился — кипарис высокий,
Вновь посвежели и чело и щеки.
Где сорок лет и нищеты и бед?
Ей снова стало восемнадцать лет!
Она такой блистать красою стала,
Какою даже прежде не блистала!
Сказал Юсуф: «О прелесть чистоты,
Скажи, чего еще желаешь ты?»
Она: «Лишь об одном просить я буду,—
Хочу я быть с тобой всегда и всюду,
Ты нужен, словно свет, моим глазам,
Измученному сердцу — как бальзам.
Как благодатный ливень нужен нивам,
Так нужен мне союз с тобой, красивым!»
Ей не сказал Юсуф ни «да», ни «нет».
Пока душа сама с собой боролась,
Таинственный послышался ей голос.
С колеблющимся вдруг заговорил
Всевышнего посланец Джабраил;
«О царь, предвечным взысканный премного,
Услышь слова, идущие от бога:
«Мы Зулейхи услышали мольбу,
И пожалели мы свою рабу.
Любви так велико ее служенье,
Что море доброты пришло в движенье,
И мы, ее жалея, в добрый час
На небесах соединили вас.
Да крепнут узы. да истлеют путы
Былого горя и недавней смуты.
Ты в узах, сочетающих сердца,
Найдешь свободу и любовь творца!»
ЮСУФ ВИДИТ ВО СНЕ СВОИX РОДИТЕЛЕЙ И ПРОСИТ БОГА ДАРОВАТЬ ЕМУ СМЕРТЬ, ЗУЛЕЙХА В ТРЕВОГЕ
Когда сбылось все то, о чем мечталось,
И Зулейха с Юсуфом сочеталась,
Она постигла счастье, свет, покой,
Она рассталась навсегда с тоской.
Так свыше четырех десятилетий
Жила с Юсуфом в ласке и совете,
Плодоносила пальма для царя,
Детей и внуков с гордостью даря,
И днями счастья дни ее сменялись,
И все ее желанья исполнялись.
Однажды ночью в храм вступил Юсуф
И, в храме неожиданно заснув,
В чудесном сне отца и мать увидел:
Сияющую благодать увидел!
Он услыхал: «Мы ждем тебя, сынок,
Послушай нас, настал давно твой срок!
Оставь свое добро воде и глине,
О нас и о душе подумай ныне».
Юсуф проснулся в чуткой тишине,
Из храма он отправился к жене.
Он Зулейхе поведал сна значенье.
Растолковал родителей реченье.
Услышав, что творцу сказал Юсуф,
Поникла Зулейха, свой стан согнув.
Все уговоры — поняла — излишни,
Его мольбу осуществит всевышний:
Слова Юсуфа — стрелы, а досель
Всегда те стрелы попадали в цель…
ЮСУФ УМИРАЕТ. ЗУЛЕЙХА ГИБНЕТ, НЕ В СОСТОЯНИИ ПЕРЕНЕСТИ С НИМ РАЗЛУКУ
Когда лучи рассвета заблестели,
Юсуф поднялся поутру с постели,
Решил, в одежды шаха облачась,
Поехать на прогулку в добрый час.
Юсуф одну лишь ногу вставил в стремя,
Как Джабраил возник. «Скакать не время,
Сказал. — Другую ногу только вдень,—
Наступит сразу твой последний день.
Отвергни суету и бремя жизни,
Твоей ноге не нужно стремя жизни».
Приятен был Юсуфу сей совет.
Он в помыслах отринул бренный свет.
Отринул блеск и славу властелина.
К себе наследника призвал он — сына,
Взамен себя нарек его царем,—
Да правит с благом, счастьем и добром.
Затем рабов послал он за женою:
«Пускай простится Зулейха со мною».
Ему сказали: «Горем сражена.
В крови и прахе возлежит она.
Ее убьет прощание такое,
Оставь ее, несчастную, в покое».
Сказал: «Боюсь я, что пройдут века,
Ответили: «Ей бог поможет вскоре,
Он укрепит ее в тяжелом горе».
Тогда вручил Юсуфу Джабраил
То яблоко, что бог в раю взрастил,
И, запах райских кущ вдохнув, из тела
Легко душа Юсуфа улетела.
Так жизнь обрел он вечную свою:
Покинул землю, чтобы жить в раю.
Когда Юсуф с юдолью слез расстался,
В его чертоге громкий плач раздался,—
Он увеличивался каждый миг,
Он свода бирюзового достиг.
И Зулейха спросила: «Что за крики?
И отчего повсюду плач великий?»
Сказали: «Тот, кто нашим был главой,
Свой трон сменил доскою гробовой.
Из этих тесных он ушел расселин
Туда, где мир извечный беспределен».
Утратила она сознанья свет,
Для пальмы был ответ настолько жуток,
Что, словно тень, лежала трое суток.
Пришла в сознанье на четвертый день —
И наземь вновь низринулась, как тень.
В беспамятство три раза погружалась,—
Судьба забыла, что такое жалость!
Придя в себя и руки протянув,
Спросила: «Где Юсуф? Где мой Юсуф?»
Пошла — и не нашла его на ложе.
Он умер? Но и гроб не виден тоже!
Заплакали невольники навзрыд,
Сказали: «В землю этот клад зарыт».
Прокляв небесный свод, как лиходея,
Разорвала свой ворот, пламенея,
Ногтями Зулейха в лицо впилась,
И ручейками кровь лилась, лилась.
Oнa из сердца исторгала стоны,
И мир внимал ей, горем потрясенный:
«Где мой Юсуф? Где жизни красота,
Величье, милосердье, доброта?
Он помыслы от суеты избавил
И в царство вечности коня направил.
Я не успела милого обнять
И ногу в стремени поцеловать.
Увы, Юсуф простился с бренным светом,
Но не присутствовала я при этом,
Погасших глаз не видела его,
В последний раз не видела его!
Зачем не стала я его охраной,
Когда он ранен был смертельной раной?
Когда Юсуф с престола в гроб сошел,
То превратился гроб его в престол.
В душистый сок мне превратить бы слезы,
Омыла б я Юсуфа соком розы!
Когда он в саван был одет, увы,
И зашивать пора настала швы,
Измученная этой тяжкой пыткой,
Сама бы стала я иголкой с ниткой!
Когда печаль пронзила все сердца
И друга выносили из дворца,
Над ним не причитала я, рыдая,
В слезах к его носилкам припадая.
Увы, я плачу, сердце опалив.
Увы, как этот мир несправедлив!
Юсуф, приди, взгляни, как я несчастна,
Как небом я наказана ужасно!
Я жду твоей любви, а ты ушел.
Я в прахе и крови, а ты ушел.
Уйдя, меня подверг таким мученьям,
Что только смерть мне будет излеченьем!»
Услышали носильщики приказ,
Чтоб снарядили палапкип тотчас,
И Зулейха отправилась в смятенье
Туда, где друг обрел успокоенье.
О нет, не клад ее глаза нашли,
А холмик бедной и сырой земли!
Она блистала, словно день, бывало,—
Теперь на холмик, словно тень, упала,
Грудь обнажив, припав к земле в слезах,
К чему ей
