жалкой побирушкой по улице твоей луна,
Потоки черных кос увидев, ночь отшвырнула покрывало.
О ты, забившая гвоздями уста всемирных мудрецов,
О ты, которая шипами постели раненых устлала!
Пришедшая мой дом ограбить и плоть спалившая мою,
О ты, что прядями своими как будто горло сердца сжала!
Твои нарциссы колдовские всю ночь меня бросают в жар,
Лишают солнца, в пот холодный бросают, словно горя мало.
Свое пресыщенное сердце к дорожной пыли обратив,
Мое ты сердце невзлюбила, в огонь его швырнула шало.
Ну что же, к твоему насилью привыкло сердце Хакани,
Его душа в аду пылает, а тело пропадом пропало.
Перевод М. Синельникова
«О бывшая моей любимой, решившая знакомой стать…»
О бывшая моей любимой, решившая знакомой стать!
О ты, порвавшая с достойным, чтоб недостойного избрать!
О ты, жемчужину которой злодеев просверлил алмаз,
Доколе, как янтарь, ты будешь к себе злодеев привлекать?
Доколе, словно солнце в небе, ежевечерне в поздний час
К земле, служа друзьям неверным, ты будешь голову склонять?
Приятельница и подруга ты лишь тому, кто ниже нас,
Часы любви, часы досуга решила ты врагу отдать.
Воистину достойный избран! Все по достоинству сейчас:
Достойна трапеза Мессии, осла — кормежки благодать.
Жемчужиною даровою был для тебя я и угас…
Жестокая, ты не хотела моей цены высокой знать!
Оценит ли сиянье солнца тот, кто лишен с рожденья глаз?
И сможет ли простой горшечник сапфиру должное воздать?
Да, так судьба судила злая — в твоих тенетах я увяз.
Пусть на судьбу падут удары, что нас хотели бы сломать!
О, если б налетело пламя и землю охватило враз,
Чтоб эту страсть спалить, чтоб выжечь и красоту твою, и стать!
Да, это — божества веленье, судьбы таинственный приказ,
Иначе Хакани не мог бы так от любви к тебе страдать.
Перевод М. Синельникова
«То, что ты сделала со мной, поскольку верности чужда…»
То, что ты сделала со мной, поскольку верности чужда, —
Несправедливости предел и средоточие вреда.
Что значили твои слова? То были сети колдовства.
Что клятва? Это ветер был, не оставляющий следа.
Не помнишь ты любви былой… Нет, не таков обычай мой,
А ты идешь таким путем затем, что лишена стыда.
Что мне рыдать из-за тебя, когда, тоскуя и любя,
Тебе я отдал сердце сам и надо мною нет суда?
О сердце Хакани! Забудь былые горести и дни!
Взгляни, что сделала она, уж это — подлинно беда.
Перевод М. Синельникова
«В пучине страсти я тону, моих мучений ты не множь…»
В пучине страсти я тону, моих мучений ты не множь!
Хотя бы выслушай меня, ведь суть речей моих — не ложь!
Душа тобою сожжена… Что там за молния видна?
Ты проливаешь кровь мою… Скажи мне, что это за нож?
Я плачу и не прячу слез, поток любви меня унес.
Так пощади же ты меня! Кругом — буруны, гребни — сплошь.
Поток — везде, со всех сторон… Тебе — по щиколотку он,
А мне дошел до головы. О, неужели не спасешь?
Пусть ты неласкова и зла, пусть мне другого предпочла,
Ты знать, конечно, не могла, как на меня он непохож.
Перевод М. Синельникова
«Нет ко мне благоволенья, мы опять с тобою в ссоре…»
Нет ко мне благоволенья, мы опять с тобою в ссоре.
Не ступила ты и шагу, чтобы мне помочь в разоре.
Душу ржавчиною скорби ты осыпала, не глядя,
Что легла на сердце с неба тень печальная лазори.
Дни мои ты помрачила — я ни разу из почтенья
Не сказал любимой ясно о своем великом горе.
Ты своим лукавым взглядом кровь мою пила, как воду,
Я слабел и все не видел снисхождения во взоре.
В гневе ты сказала: «Мигом я сверну ковер беседы!».
Но ведь не был он развернут. Что свернешь в пустом задоре?
Думал я, что ты — лекарство для измученного сердца,
Ты — недуг, и невозможно исцеление от хвори.
Хакани — он твой навеки! Что ж ты сердце разоряешь?
Грабишь ты свое жилище… Так не скажут и о воре.
Перевод М. Синельникова
«Твой нрав безжалостен, как прежде…»
Твой нрав безжалостен, как прежде. Была ты злой и столь же зла.
Твои глаза не увлажнились, когда ты грудь мою сожгла.
Бывает, что враги, смирившись, стыдясь людского осужденья,
Мир заключают хоть притворный, но ты готова жечь дотла.
Истерся мой язык от жалоб, он стал во рту как волос тонкий.
Но ты ни на волос уменьшить свое насилье не могла.
Ты эту горестную душу своим не радовала ликом,
Душа моя с тобой не стала, как твой прекрасный лик, светла.
Ты, как жемчужину, пронзила мое измученное сердце,
Как раковину, грудь разверзла, но исцеленья не дала.
Любовь к тебе мной овладела, над головою воду выпив,
И долею души безвинной скорбь неизбывная была.
Жестокая, в делах насилья ты этому подобна миру,
Но даже мир жестокосердный такие не творил дела.
Ты в изобилии усыпав дорогу Хакани шипами,
К Земле ни разу не нагнулась, ни одного не подняла.
Перевод М. Синельникова
«Межу свиданий и разлук тоска влеченья перешла…»
Межу свиданий и разлук тоска влеченья перешла,
И вижу я, что боль моя черту леченья перешла.
Стараньями загублен труд, мяч быстрый мимо пролетел,
Клюка човгана в длань врага в час помраченья перешла.
Одно занятье в эти дни, печаль одна — любовь к тебе,
Ей невозможно пренебречь, миг — и в мученье перешла.
Когда смогу тебя достичь? Ведь наша встреча, словно конь,
Ристалищ двадцать перейдя, в край разлученья перешла.
Лишенный властелина мир простит соблазн любви к тебе,
Ведь вера отлетевших дней грань отреченья перешла.
Полу халата Хакани ручей кровавый омочил,
Нет, не полу, а воротник волна теченья перешла.
Перевод М. Синельникова
«Как ощипанная птица я в руках у палача…»
Как ощипанная птица я в руках у палача.
Я стою перед тобою, как безглавая свеча.
Горько на тебя глядеть мне при сопернике украдкой.
Я живу, тебя не видя, участь жалкую влача.
Знай: стрела борца за веру тонкий волос расщепила,
Но души незримый пояс рассекла ты без меча.
Мне в любви клялась недавно и немедля изменила,
Обещала мне свиданье и уходишь, хохоча.
О тебе душа мечтает, устремляясь в мир свиданья,
И мгновенно сотни поприщ пробегает сгоряча.
Погляди: сердцa упали в тень у стремени любимой,
Головы лежат у трона, ей отсечены сплеча.
Хакани! От силы страсти дрогнули укоров цепи
Так, что звенья разорвались и рассыпались, бренча.
Перевод М. Синельникова
«Ты — судья души! Отчего же ни полслова не слышишь ты…»
Ты — судья души! Отчего же ни полслова не слышишь ты
И меня, о господи боже, чуть живого, не слышишь ты?
Я прошу у тебя правосудья, я стенаю во прахе, в крови.
Отчего же ни вздоха, ни стона никакого не слышишь ты?
Стон горячий, который от сердца я сейчас посылаю к устам,
Вновь устами верну я сердцу. Что же снова не слышишь ты?
Сколько раз ты меня просила: «О приметах любви расскажи!».
Но сама распознать приметы не готова, не слышишь ты.
Слышит Рыба, держащая сушу, грохот моря рыданий моих.
В том же море плывешь ревущем, только рева не слышишь ты.
Притаились в засаде взгляда тюрки-лучники, целясь в меня.
Как же отзвука стрел певучих ветрового не слышишь ты?
Спросишь ты, не болит ли сердце, но не слышишь криков моих.
Как же ты говоришь о сердце, ведь больного не слышишь ты?
Или серьги мешают слушать, или локоны, но, увы,
Тайных мыслей моих не знаешь, да и зова не слышишь ты.
Я тебе говорю: «Сегодня я душою покинут, гордись!».
О царица души, или в силу нрава злого не слышишь ты?
Лишь тебе сокровища дарят и глаза и уста Хакани.
Слышишь имя его сурово, а иного не слышишь ты.
Ты — гора серебра, и повсюду говорят о богатствах твоих,
Но молвы о сокровищах сердца золотого не слышишь ты.
Перевод М. Синельникова
«Сердце за любовь заплатит, не приняв цены в расчет…»
Сердце за любовь заплатит, не приняв цены в расчет,
Но заздравную молитву все же не произнесет.
Сто узлов — на верви жизни, не развяжешь ни узла,
И терпенью не распутать оплетающих тенет.
Мне любимая велела: «К магам за вином ступай!
Пламя скорби воды лечат — отыщи водоворот!»
И пошел я в гости к магам, но не вижу здесь того,
Чья десница в русло сердца воду радости вольет.
Вижу: юный виночерпий выплеснул в огонь глоток,
Но земля, как прежде, жаждет, буйного потопа ждет.
Горе! Он плеснул на пламя Хизровой живой водой.
Видя прах, гонимый ветром, все он знает наперед.
От глотка впадаю в ярость и вскипаю, как земля…
Лишь глоток на прах он пролил, а напиться не дает.
Сердце ранила жестоко та, что черпает вино,
Разве есть на свете сердце, чтоб стерпело этот гнет?
Вот — мои глаза и слезы, виночерпий и вино,
Черепку лицо подобно, всё в морщинах от невзгод.
Лишь кувшин, и виночерпий, и вина густой отстой…
Иль меня ничто другое от печали не спасет?
Знай, о старец-маг! Не буду частым гостем у тебя,
Можешь спать, тебя уж больше не встревожит мой приход.
Не подаст мне больше чаши твой пьянчужка озорной,
Чтобы, разума лишаясь, пил я ночи напролет.
У твоей горы нет больше той неистовой реки,
Чтобы снова подхватило камень мой стремниной вод.
Хакани! Помолодела пальма легкая любви.
Где рука, что эту пальму беспечально потрясет?
Перевод М. Синельникова
«И вновь меня тоска в кабак нетвердым шагом привела…»
И вновь меня тоска в кабак нетвердым шагом привела,
Искателя Каабы вновь в трущобы к магам привела.
От нагоняющей тоски бежало сердце одвуконь.
Судьба, швырнув меня под плеть, перехватила удила.
Я так соблазна избегал, скользил я пеной по воде,
Но крокодил любви загнал меня в глубины моря зла.
Я в самой гуще боя был, я в сече был, как блеск меча,
Когда кольчужного кольца меня заклепка подвела.
Ты отпустила тетиву, когда взглянула на меня,
И прямо в сердце, точно в цель, твоя ударила стрела.
Ах, сердце бедное тебе служило глиной для мытья!
Пропало сердце ни за грош, а ты румяна и бела.
Разлуки ветер улетел с моею глиной и водой.
Вино свиданья принеси, ведь страсть огонь уже зажгла.
Поводья жизни упустив, разгула стремя удержи,
Для винопития судьба так много поводов дала.
Мою потерянную жизнь мне поцелуем возврати,
Ведь сгинувшее счастье мне судьба обратно принесла.
Хребты и степи Хакани в своей дороге одолел,
Но возвратился он домой — жива душа и плоть цела.
Перевод М. Синельникова
«Я крепко пьян и пить хочу, скорей воды сюда подай…»
Я крепко пьян и пить хочу, скорей воды сюда подай,
Горящей розовой воды, багряной, как руда, подай.
В покое брачном — в пиале, окрашенной в небесный цвет,
Нам солнца огненную дочь, что красотой горда, подай.
Сияющее солнце нам в чадре из воздуха неси,
Рубин в звенящем хрустале, и пламени, и льда подай.
Кувшин Джамшида[56] принеси, кровь Сиявуша в нем кипит,
Афрасиабу[57] грозный меч, когда придет беда, подай.
Чтоб не обуглилась душа в огне невиданных скорбей,
Хрусталь души невинной нам до Страшного суда подай.
Чтоб капля, падая во прах, его багрила, как сафьян,
Рубин, который не смогла затмить Сухейль-звезда, подай.
Не думай, что твои дела лишились блеска навсегда,
Того, что, как вода, журчит, что плещет, как вода, подай.
Деревня опустошена, все пьяны, все вповалку спят,
Свой голос ты в пустом селе, где жизни нет следа, подай.
Тугие косы закрути, нам сердце копьями пронзи,
И гроздьев огненную кровь, пока ты молода, подай.
Хоть на мгновенье Хакани в уединенье опьяни,
Две чаши сладкого вина,
