не ведая стыда, подай.
Перевод М. Синельникова
«Слова раскаянья забудь, отныне не жалей вина…»
Слова раскаянья забудь, отныне не жалей вина,
Пока я глиною не стал, дай в глине поскорей вина.
Две Кыблы[58] нам воспрещены: иль благочестье, иль вино.
Не нужно благочестья — дай кувшинов и сулей вина.
Заря и вечер протекут, румяна сменит галие.
Подай косметики хмельной! Нет ничего милей вина.
Поводья сердца подбери и руку разума возьми,
Сбей их с дороги, приведи на улицу друзей вина.
Взгляни: идет бездумно жизнь. Ты за полу ее схвати
И приведи ее к вину, на берега морей вина.
Хмельным глашатаям пиров кричу: «Налейте, я готов!».
Эй, собутыльника зови, что закричит: «Налей вина!».
Я — тот, кто начал пить с утра. Зови, уж если я таков,
Того, кто, как и я, в толпе толчется у дверей вина.
Что делать Хакани в раю у тихоструйного ручья?
Твое мне сердце — райский сад, так приведи ручей вина!
Перевод М. Синельникова
«Мы чужды двух миров делам и здесь и там, ведь мы вольны…»
Мы чужды двух миров делам и здесь и там, ведь мы вольны.
Мы выпиваем по утрам, по вечерам, ведь мы вольны.
Мы проиграли этот мир, немного праха отыграв,
А тот мы отдали в заклад… Все это — хлам, ведь мы вольны.
Хоть разум старостой слывет в селенье жизни, у людей,
Но в разуме нет нужды нам, он слишком прям, а мы вольны.
Ведь в нем — начало всех скорбей, и прах любви — его милей.
Нет разуму дороги к нам и всем скорбям, ведь мы вольны.
Но в мире есть у нас любовь, что делать, если нет души?..
Есть Сулейман, что трон его, что перстень нам, ведь мы вольны!
Не нужен собутыльник нам, что пьян от запаха вина,
Мы пьем, и нас не напоить хмельным морям, ведь мы вольны.
Пусть верный друг необходим творящим тайные дела,
Но мы открыто пьем вино, что грех и срам, ведь мы вольны!
Ты нашим глиняным устам дай в глине сладкого вина.
А чаша Джама — что она? И что нам Джам? Ведь мы вольны.
Что арка неба, купол звезд, чертогов арки, купола!
В трущобах пьем и не придем к тем куполам, ведь мы вольны.
Мы тело сделали щитом, изнемогли под градом стрел.
Излечит раны поцелуй. К чему бальзам? Ведь мы вольны.
Конечно, вы от нас вольны, есть вера, сердце есть у вас.
У нас нет веры, сердца нет, мы чужды вам, ведь мы вольны.
Ты стелешь сети там и сям и нас к покорности зовешь,
Нас не поймать твоим сетям, твоим словам, ведь мы вольны.
Души спасеньем не хвались, мы не надеемся на рай,
И не боимся ада мы… Наш нрав упрям, ведь мы вольны.
О Хакани! Подай вина! Забудь Каабу и Замзам[59]!
Ведь от Каабы — воля нам, и что Замзам, ведь мы вольны!
Перевод М. Синельникова
«Любви надимам и певцам ее тревог…»
Любви надимам[60] и певцам ее тревог,
В квартале каландаров[61] нам готов чертог.
Надимы верные тому, кто в чаше чтит осадка тьму,
Мы — властелины кабака. Устав нестрог!
Не ради рая путь торим, не в адском пламени горим,
Не рай нас в горе приютил, не ад обжег.
Всесильной волею судьбы любимой верные рабы,
Не ищем рая мы. Что нам его порог?
Коль мир не вечен, все равно! Нам бремя вечное дано.
Кто нас на верную любовь навек обрек?
Рубашки не хотим ничьей, и не утрачен свет очей,
Приносит от Юсуфа весть нам ветерок.
Мы — то Муса, то Ибрахим пред этим пламенем святым,
Который породил любовь и нас увлек.
Пока горю, мне чуждо зло, на сердце у меня светло,
Хоть черен я в твоих глазах, свидетель — бог!
Палимы гибельным огнем, мы от халифов род ведем,
Мы — сироты, но данный нам удел высок.
Не в наших ли земных делах встречается с надеждой страх?
На перекрестке мы стоим, у двух дорог.
Мы чем-то высшему сродни. В трущобах, словно Хакани,
Грядущего величья нам вручен залог.
Перевод М. Синельникова
«Любовь моя, как видно, грех. К чему нам говорить о нем…»
Любовь моя, как видно, грех. К чему нам говорить о нем?
Всё так, в безверье верю я! Зачем же веры не вернем?
О, почему бы не гореть от страсти сердцу моему,
Частицу тайны не иметь в душе, охваченной огнем?
Идут на утренний намаз[62], огонь засыпавши землей.
Я — прах любви, так почему не скрыть огня в чаду своем?
Велела душу мне сгубить, и это — праздник для меня,
Но коль душа обречена, чего ж не сжечь ее живьем?
И то — удача для меня, что в сердце скорбь вселила ты,
Но почему бы не внести мне радость в этот скорбный дом?
Луна, чертоги озарив, не подарила мне луча.
Что ж маленький дворец души мне сразу не отдать на слом?
Пока я себялюбцем был, не шли на лад мои дела,
Я отступился от себя, так отчего мы не вдвоем?
Всегда цветасты черепки, но где, скажи, мои цветы?
Вот — сердце, битый черепок! Что ж не залить его вином?
Я — Хакани? Спаси аллах!.. Нет, я — Симург небытия!
Так почему не уравнять мне бытия с небытием?
Перевод М. Синельникова
«Ушло из рук, пропало сердце, ушло, любви не поборов…»
Ушло из рук, пропало сердце, ушло, любви не поборов.
Я вдруг лишился дара речи. К чему теперь богатство слов?
Я утешителя не вижу. Кому же радоваться в мире?
Какие мне искать забавы? Ведь нет у скорби берегов.
Я знаю, нет мне дозволенья войти в чертог свободной воли.
Зачем входить в шатер желанья, в нем царских ожидать пиров?
Я гляну в зеркало и встречу унынья взгляд осиротелый.
Как зеркало под ржой печали, мой лик и темен и суров.
Как благоденствие решится хоть заглянуть в мои ворота,
Когда невзгоды и напасти не покидают этот кров?
Я поражен ударом рока и распален огнем печали,
Как будто бы не человек я — железо, взятое в расков.
Я опоздал уйти, и стало достоинство водою мутной.
О если б смерть разбила камнем кувшин на тысячу кусков!
Судьба ушла своей дорогой, забыв меня, и я сегодня
Стереть изображенья счастья с лица желания готов.
Поскольку сердце лютой скорби сам отдаю на растерзанье,
Для Хакани я — враг заклятый, хотя, понятно, не таков!
Перевод М. Синельникова
«Никто безжалостней, чем ты, не мучил, не лишал утех…»
Никто безжалостней, чем ты, не мучил, не лишал утех,
Ты всех злонравней на земле, мой зачеркнувшая успех.
Забудь меня, ступай к себе, подумай о своей судьбе!
Где больший был тиран, чем ты, реши сама… И слышу смех.
Ты — солнце красоты, но тот, кто на свидание идет,
Чем ближе к встрече, все мрачней… А потому какой тут спех!
Я с розою тебя сравнил — она прекрасна, неверна…
Но запах розы для меня — лишь тень благоуханий тех!
С тех пор как сердце обожглось, к тебе впервые обратясь,
Дворец терпенья строил я. Теперь к нему не сыщешь вех.
Лишь в том была моя вина, что привязался я к тебе,
Вода, что льется из очей, сегодня мой смывает грех.
В ряду влюбленных меньше всех был по значенью Хакани,
Но в прославлении тебя он стал красноречивей всех.
Перевод М. Синельникова
«Ты на головы влюбленных груз желаний возложи…»
Ты на головы влюбленных груз желаний возложи,
Шахский трон любви воздвигни там, где пали в прах мужи.
Сердце нежное любимой пусть замкнет уста твои,
Гибнет множество влюбленных… Там же голову сложи.
Ты возлюбленной удары, как бальзам, сумей принять,
Назови противоядьем яд жестокой госпожи.
Знает страсть лишь только нечет, и взаимности не жди,
На пустом любовном ложе в одиночестве лежи.
Ты не хвастай красотою, глянь-ка в зеркало скорей,
В нем твои черты не милы и не очень-то свежи.
Миром лживым не прельщайся, а уж если обольщен,
Уступи ты оба мира той любительнице лжи.
Хакани! Твоя отчизна — за межою бытия.
Сохрани лишь верность слову, жизни разорвав тяжи!
Перевод М. Синельникова
«Ты дух укрепляешь, покоишь в тени, о ветер…»
Ты дух укрепляешь, покоишь в тени, о ветер!
Но чем ты порадуешь в скорбные дни, о ветер?
Как плещущий голубь ты мне принесешь письмо от любимой,
Ведь вестником нежным ты был искони, о ветер.
Глаза мои рады с тобою дружить. Промчавшийся мимо,
Ты веешь Юсуфом, ты счастью сродни, о ветер.
Тюрчанке, чьи гордые веют уста дыханием лилий,
Посланье печальное ты протяни, о ветер.
Ты к ней полетишь и с ответом ко мне вернешься не ты ли?
Я пьян от беззвучной твоей болтовни, о ветер.
Сурьмы для очей моих ты раздобудь — земли этой сладкой,
Мне прах принеси из-под легкой ступни, о ветер.
Из локонов милой один волосок, похитив украдкой,
Сюда принеси и, смотри, не усни, о ветер.
Я слова промолвить не смею досель о локонах милой,
Но как же — ты дуешь, и терпят они, о ветер?
В плену мое сердце… Скорее нахлынь, врываясь всей силой,
Плененному сердцу ты волю верни, о ветер.
Коль сердца она не позволит забрать, строга и злонравна,
Ты с ней подерись, отними, догони, о ветер.
Ты скрытный такой, но твое колдовство столь явно,
Что сердцу почудилось: ты — Хакани, о ветер!
Перевод М. Синельникова
Низами (ок. 1141 — ок. 1209)
«Гнет страсти мне в сердце — ведь сердце мишень — вошел…»
Гнет страсти мне в сердце — ведь сердце мишень — вошел.
Мой крик в небеса, сквозь лазурную сень, вошел.
Нет, мне не забыть ноготка на руке твоей!
Нож в сердце мое — мучить милой не лень — вошел.
Что толку скрывать в этом мире любовь к тебе!
В тот мир уж давно слух о ней, словно тень, вошел.
Мой дух за тобой с караваном хотел брести.
Да снова в свой дом — за ступенью в ступень — вошел.
Ты молвила: «Низами, я приду». Спеши!
Судьбою назначенный, в горницу день вошел.
Перевод Ив. Бруни
«Я полюбил тебя. Куда теперь шагнуть…»
Я полюбил тебя. Куда теперь шагнуть?
Путь праведный избрать или позорный путь?
Пока жива душа, живешь в моей душе.
А если мне не быть, то ты на свете будь.
Из-за любви со мной враждуют города.
Раз не прощаешь ты, простит ли кто-нибудь?
С протянутой рукой твой локон стерегу.
Забытого бежать и презирать забудь.
О, пусть никто, как я, не будет без тебя!
Не я проник к тебе: тоска проникла в грудь.
Перевод Ив. Бруни
«Спеши, о спеши, без тебя умираю…»
Спеши, о спеши, без тебя умираю!
Мне помощь подай, — без нее пропадаю!
В крови мое сердце, стенаю в разлуке:
Свиданья! Тоска! Часа встречи не знаю.
Уж раз ремесло твое — быть музыкантшей.
Я звуков высоких и низких желаю.
Ты луки бровей не натягивай грозно —
Скорее стрелу посылай! Ожидаю.
Ты знаешь, что жить без тебя я не в силах.
Ты жизнь мою хочешь, бери же — бросаю!
Я вижу: удачи я жаждал напрасно, —
Я вздохом последним тебя призываю.
Тебе Низами отдает свою душу,
Прими — как страдания я принимаю.
Перевод Ив. Бруни
«Скорбь моя благословенна, вечно по тебе она…»
Скорбь моя благословенна, вечно по тебе она.
Эта скорбь за все отрады мне не будет отдана.
Скорбь моя веселья лучше. Что на это молвишь ты?
«Лучше бьешь ты, чем ласкаешь». Эта речь и мне странна.
Я тебе служу покорно, хоть служить и права нет.
