в экстаз».
Для сердца Лик Любви – огонь и благодать.
Оно то пятится, то тянется опять…
Так объясни ему про мотылька и пламя:
«Ожогов не страшись, коль хочешь воспылать».
Все убедились вновь, что вера здесь чиста,
Зато тебе, осел, зачтется клевета.
Твой дух когда-то был – как Иисус безвинный.
Ослиной дуростью не распинай Христа!
Нелепо мудрствовать, когда стремишься к Богу,
Иль верить: идолы укажут нам дорогу.
Допустим, Каабу узрел ты наконец…
В развалинах ли суть, когда твой путь – к Чертогу?
Как грош из кошелька, однажды упадешь.
Подумай, почему ненужным стал ты, грош?
Ты дома у себя совсем забыл про Бога,
Отныне в Божий Дом дороги не найдешь.
Чтоб зрить и прозревать, какое зренье нужно!..
От привязей земных освобожденье нужно.
Чтоб ты сумел прозреть и различить Его,
Вглядеться пристальней в Его творенье нужно.
Ты скажешь, мир – халва? Ячменный хлеб вкусней.
Ты скажешь, мир – парча? Дерюжный плащ родней.
Ты Чашей Бытия считаешь мирозданье?
Я сто подобных Чаш храню в груди своей.
Пройди своим путем, как свыше суждено,
В обличье нищего иль шаха, все равно.
Все – сам ты: море – сам, ныряльщик – сам, и жемчуг…
Нырни-ка в эту мысль! Давай, нащупай дно!
Река твоя – рукав незнаемой реки.
Строка – земной расплав незнаемой строки…
Иди и глубоко такую мысль обдумай:
Рука твоя – рукав незнаемой руки.
До сердца моего свет Истины достал
И тот и этот мир сиянием застлал.
Скажите так: в жару, в любовной лихорадке
Я пóтом изошел и океаном стал.
Порою прячешься за потаенной тьмою,
Вселенной красочной являешься порою…
Ты развлекаешься кокетливой игрою:
Зажмуришься – и вновь любуешься Собою.
Тобой спасаемый, напастей не боюсь,
Обогреваемый, ненастий не боюсь.
Ты обелишь меня, прощая прегрешенья,
И в Книгу Черную попасть я не боюсь.
К чему, войдя во храм – в шатер роскошный Твой,
Внутри основывать какой-то храм иной!..
Мой дом молитвенный, укрытие Хайяма —
Шатер, увенчанный Полярною звездой.
Склоненным пред Тобой я не бывал вовек,
Значения грехам не придавал вовек,
Но жду я милости Твоей хотя б за то, что
Единое двойным не называл вовек.
Мне нужен поводырь, и Ты нужду мне дал.
Мне друг необходим, и Ты беду мне дал.
Пути Твои трудны, Владыка. Но зачем же
Вести столь тяжкую Ты борозду мне дал?
Уж так судил Господь, и нет над Ним суда;
Его решенье «нет» не превратится в «да».
Того, что может быть, случайно нет, быть может;
Чего не может быть, не будет никогда.
Когда ж я о страстях смогу забыть!.. Как быть?
Распутством сам себя готов сгубить, как быть?
Ты сжалишься – пускай! – решишь меня простить…
Но собственный-то срам мне не избыть! Как быть?
Господь! Благослови, от лишних бед храня!
Без милости Твоей не проживу и дня,
Нельзя мне без того, что в жизни помогает:
Благоразумие вложи скорей в меня!
В мечетях близости не чувствую Твоей,
Молиться одному в развалинах – милей.
О Ты, всему предел, о Ты, всему начало,
Захочешь, так сожги! Захочешь, так согрей!
Всегда подсказывай, где легче путь земной,
И прячь мои грехи от злой молвы людской,
И привечай меня сегодня… Чтобы завтра
Я принял без обид и дар прощальный Твой.
Какая б ни стряслась великая беда,
Я и друзьям своим не плачусь никогда.
И если плач Тебе подслушают однажды,
О Боже! – в тот же миг умру я от стыда.
Я ежеутренне одно твержу Тебе,
Так будь же милостив к единственной мольбе:
«Цари не снизойдут к несчастной голытьбе —
Ты лучше Сам, Господь, склонись к моей судьбе».
Как нищета меня терзает, знаешь Ты.
Боль сердца как бальзам мне назначаешь Ты.
К чему выплакивать Тебе терзанья сердца?
Леченье так идет, как намечаешь Ты.
О! Подперевший высь длиной и шириной,
Из нет извлекши да, создавший мир земной!
Пред Осуждающим – что нищий, что владыка.
И пред Прощающим – что трезвый, что хмельной.
Кружит по миру дух, по телу кружит кровь:
О, как бы Истину увидеть сквозь покров!
Познание Тебя – не для земных умов:
Миры полны Тобой, но Ты – вовне миров.
Как странно! Любят суть, а воспевают лик.
Кто в сердце краснобай, тот въявь косноязык.
Еще диковинней, о Властелин вселенной:
От жажды мучаюсь, а предо мной родник.
Когда немыслимо грешу я день и ночь, —
О милосердии прошу я день и ночь.
Но обращаюсь я с мольбой не к господину —
Господь, воззвать к Тебе спешу я день и ночь.
В День воскрешенья Ты вернешь тела святым,
Как будто всадникам – коней, привычных им;
А мне… Я в саване, слезами обагренном,
Тюльпаном вырасту перед крыльцом Твоим.
Какое множество везде «друзей» Твоих!..
Мученье для меня – все поученья их.
Чем обогреться нам? Они как туча пыли,
Для солнца Твоего – просветов никаких!
Мы лепеты наук за истину сочли;
Вы райские дворцы увидели вдали…
Все к Богу тянемся. Но вдруг спадут покровы,
И растеряемся: куда мы забрели!
В семидесяти двух ученьях все подряд
О сущности Творца так много говорят!
Уж ладно б чепуху болтали меж собою —
Словами складными народ они дурят.
Я спал в Неведомом. Сказал Ты: «Встань! Иди!» —
И мир волнующий раскрылся впереди.
Иду, напутствием Твоим ошеломленный.
Ведь как оно звучит: «Склонись! Не упади!»
Джамшидов кубок я по всей земле искал,
И днем не отдыхал, и по ночам не спал…
И от Учителя, вернувшись, я узнал,
Что сам Джамшидовым волшебным кубком стал.
«Так в чем же цель твоя, без цели маета?…»
Растенье Истины возможно ли найти,
Коль в этом мире так запутаны пути!
Неведомая ветвь порой скользнет в горсти…
Всегда нам наугад, как в первый день, брести.
К чему ни прикоснусь, не вижу все равно,
Случайно внешнее иль сутью рождено.
Допустим, вырос перл – в жемчужнице разбитой,
Допустим, шах сидит – в углу, где так темно…
Снаружи в этот свод не проникает свет;
Что можно распознать, не ведая примет?
Любой предмет возьми: реален ли предмет?
Посмейся и отбрось: обман, предмета нет.
Секретней всякого секрета – Бытие.
Свет, заблудившийся вне света, – Бытие.
Ты в деле преуспел? Но и на этом деле —
Примета бренности, помета: «Бытие».
Чей разум охватить вселенную спешит
И, будто конь Бораг, по небу путь вершит,
Тому до цели миг останется… Но небо
Закружит голову и наземь сокрушит.
Все наперед дела для нас предначертали,
Смешав добро и зло в узорах на Скрижали.
Что предначертано, то и вручают нам.
Нелепы хлопоты, бессмысленны печали.
Была дождинка, но с морской водой слилась.
Была пылинка, но средь пыли улеглась.
Вот во вселенной нам случилось появиться —
Повиться мошкаре… И тут же скрыться с глаз.
Отставил я дела, закрылся на засов
От благодетелей – ничтожеств и столпов.
И руку мне подать теперь лишь друг готов:
Такой же, как и я… Но сам-то я – каков?
О! Ты – моя печаль, Бижан в тюремной яме!..
А ты, Сохраб-мудрец, растерзанный во храме!..
За Сиявуша мстя, себя разрушил мир!..
Мне сердце извело сказанье о Рустаме.
Как ни вникаю в жизнь, головоломной вижу,
Саму вселенную насквозь никчемной вижу.
Хвала Всевышнему! Где ни открою дверь,
Там на себя капкан во тьме укромной вижу.
Затерян меж дворцов, бесславен я и мал,
Уже за тридцать мне, а счастья не видал.
Мне так же горестно, как гостю-бедолаге:
Хоть выпивки полно, на свадьбу опоздал.
Ты в мире видишь, дух, чужбину – почему?
Ты ни дворцу не рад, ни чину – почему?
Ты был божественным владыкой, а сегодня
Низвергнут в скорбную пучину… Почему?
Я сердце упрекал: греховное, оно
Страшится смерти там, где воспарять должно.
И в замешательстве мне отвечало сердце:
«Я от рождения на смерть обречено».
Хоть в облике моем блистательно сплелись
Пылающий тюльпан и стройный кипарис, —
Минутные цветы в тараб-ханэ столетий,
На что мы, не пойму, Художнику сдались?
Как сердцу этот мир считать своим охота,
Не век, а вечность быть царем земным охота!..
Про Смерть-охотницу бедняге невдомек,
А ведь уже, след в след, идет за ним охота.
«Иосиф – это я, и луг – Египет мой;
Рубинами богат ларец мой золотой».
– Чем, роза, убедишь меня, что ты Иосиф? —
«Рубашкою в крови – приметой роковой!»
Не сам я выбрал жизнь, идея не моя
Пройти кровавый путь земного бытия.
Мне быть или не быть, Он без меня решает.
Был сам собой – когда? и где? и был ли я?
Возможно ль думать так, что нет Тебя со мной,
Коль я не вдохновлен молитвою ночной?
Иль по природе я далек от сути Божьей?…
Но вся природа – Ты, природы нет иной.
Так часто мне, слепцу, добром казалось зло!
Так много зла добро на свет произвело!
И растерялся я: просить о чем, Всевышний?
Уж Ты придумай сам, что мне бы впрок пошло.
Те ласки в младости, о, Боже, как понять?
И годы радости, их тоже – как понять?
Теперь усердствуешь в обидах и гоненьях.
Да, стал я грешником, и все же – как понять?
Немало нагрешил я на своем пути,
Но все же светится надежда впереди:
Ты обещал помочь, когда мне будет плохо.
Мне нынче плохо так, что худшего не жди.
О друге я мечтал… Но им не стал никто.
Как руки простирал!.. Не сострадал никто.
Недаром сказано: «Просящий безутешен».
Того, о чем прошу, здесь не видал никто.
Геенной огненной пускай тебе грозят,
И степь и горы пусть геенной обратят,
Но Боже упаси с ничтожеством сдружиться!
Дружить с ничтожеством – как пить смертельный яд.
Коней рассудка мы в пути к Тебе загнали,
В притоне воровском приют себе сыскали…
Заветные Врата найдем теперь едва ли,
Ни мига радости не будет в век печали.
В постройке кольцевой без окон, без дверей
Скитальцы, узники бессмысленных путей,
Мы все беспомощны, как птицы средь сетей,
Мы жертвы времени, и страхов, и страстей.
Площадку вкруг холма для скачек нам нашли,
Из девяти небес шатер нам возвели,
Мой дух на пегую кобылу посадили
И в гулкий колокол ударили вдали.
Брыкливый небосвод поймали под уздцы,
Приладили седло и звезды-бубенцы…
В тот день Всевышний Суд решил и нашу участь —
Позорно падаем от легонькой трусцы.
О сердце! У судьбы смягченья не проси,
От круговерти лет спасенья не проси.
Лечение искать – свои мученья множить.
С мученьями смирись, леченья не проси.
Уютным домом мир сочли вначале мы.
Но только скорбь и боль везде встречали мы.
Успехом труд, увы, не увенчали мы.
Сердцами омертвев, ушли в печали мы.
Вглядись, коль ты не слеп, во мрак могильной ямы.
Потом взгляни на мир, бушующий страстями.
Какие грозные им правили цари!..
Любой из них, смотри, растоптан муравьями.
Изнеженную жизнь вообразив, затем
Так долго мучиться, искать ее – зачем?
Порочный этот круг никак ты не покинешь;
А впрочем, этот круг покинешь, став ничем.
Как спутники, и ты глазами не востер.
Пытаться хоть за шаг судьбу провидеть – вздор.
Мы слепо мечемся, а небо возглашает:
«Сплетается Ткачом задуманный узор».
Под чашей неба жизнь безрадостно пуста.
Кого, пока он жив, не мучит суета?
Хоть миг бессмертия – и то, увы, мечта.
Так в чем же цель твоя, без цели маета?
Скитальцы набрели на караван-сарай.
Угрелись, хоть совсем его не покидай!..
Но нет. Отсюда всех, как на мосту, торопят:
Эй, не задерживай, ступай себе, ступай!
Огни, плывущие по куполу дворца,
Способны с толку сбить любого мудреца.
А не боишься ли, порвется нить рассудка?
Благоразумнее – не поднимать лица.
Несчастья начеку. Смотри не провинись —
Свой жребий получив, за лучшим не тянись.
Черкнув, коснулась Кисть черновика Творенья…
Теперь черту судьбы не сдвинешь вверх иль вниз.
Что предписал Калам, тому иным не стать.
Коль все оплакивать, то как больным не стать?
За век ты можешь слез излить, наверно, море,
Но даже капелькой удачи им не стать.
Возник я на земле без пользы для небес,
Их не украсило и то, что я исчез.
