все, что ты мне говоришь:

Безбожник-де, попрал святыни, говоришь.

Ты верно говоришь, но сам, сказать по чести,

Куда как мерзостней, а ты не говоришь.

Как богословские ты вызубрил вершки!

Вот и запутался, где Бог, а где божки.

Начнешь молиться, лбом покрепче оземь трахни,

Чтоб наземь вытряхнуть мякину из башки.

Пленившись блеском чаш, рука моя права,

Уж ей ли книжные вычерчивать слова!..

Ты – высохший аскет, а я – не просыхаю.

Смешно пугать огнем размокшие дрова!

Эй, ты! Кляня пьянчуг, хватил ты через край,

Здесь люди добрые, слова-то выбирай.

Ишь, важность: пьют, не пьют… Испей вина, опомнись:

Пока творишь ты ад, тебя не пустят в рай.

Того, что радости хранителем зовут,

Сердец разрушенных целителем зовут,

Мне кубок, два, и три, полней, да поскорее!

Спаситель!.. А его губителем зовут.

Дороже сласть вина, чем власть царя Кавуса,

Кубада грозный трон, наместничество Туса.

И на рассвете стон влюбленного – святей

Молитв отшельников, сбежавших от искуса.

Мечтаю, лицемер, чтоб ты оставил вдруг,

Не портил нам нытьем хмельной разгульный круг.

Ты вздохи предпочел и четками оплелся,

Остались нам – вино и юный смех подруг.

Молельный коврик чтить пристало лишь ослам:

Ханжи и плуты в рай ползут по тем коврам.

Святыми – чудеса! – становятся святоши,

Что сделали себе подстилкою ислам.

«Полно у казия и муфтия бумаг,

Весь Божий путь по ним обскажут, что и как», —

Так прежде я считал, в конце пути лишь понял:

Невежды, как и я. За кем я шел, простак!..

Вчера, безмерно пьян, иду в кабак ночной,

Навстречу мне кувшин несет старик хмельной.

«О, старец! Почему ты не стыдишься Бога?» —

«Господь всемилостив. Испей вина со мной».

Блудницу шейх корил: «Ты любишь пить и петь,

Тебя любой ловец заманивает в сеть!» —

«Ты прав. Я такова, какой меня ты видишь.

А то, что вижу я, – таков ли ты, ответь!»

И стыд: венцом заслуг хвалу толпы считать, —

И срам: на небеса кивая, причитать.

Душистым торговать вином предпочитаю,

Чтоб тяжкий дух ханжей поменьше замечать.

Тот не мужчина, в ком настолько нрав дурной,

Что не польсти ему, избрызжется слюной.

Вон тот наглец – «Ладонь, Дарующая Благо»?

Хитрец! И впрямь ладонь… но тыльной стороной.

Сторожевого пса в тебя вселился дух:

Где речи бы звучать, одно рычанье вслух,

Обличием – лиса, опасливостью – заяц,

Броском коварным – барс, к мольбам по-волчьи глух.

«Путем Аллаха» слыл ходжа – «Рохалло Ку»,

Ох и потешил спесь он на своем веку!

А нынче на его дворце сидит кукушка

И вспомнить прозвище не может: «Ку… Ку-ку…»

Вот и вернулся ты! Но – с согнутым хребтом;

Забыт по имени, ты вьючным стал скотом.

Холеных пять ногтей срослись в одно копыто,

Сместилась борода и сделалась хвостом.

Вокруг – толпа ослов. У каждого, увы,

Бездумный барабан на месте головы.

Ты хочешь, чтоб они тебе лизали пятки?

Прославься чем-нибудь. Они – рабы молвы.

Достоин славы тот, кто впрямь не пустослов,

Кто стать как кипарис, как лилия готов:

Он – сотней рук своих – и не взмахнет ни разу.

Она всегда молчит – десятком языков.

«Что значит „путь кутил“, что значит „зелье пить“?»

Спросил ты: как узор земли и звезд рожден?

Мир древен. Многолик. Как море, протяжен…

Такой узор порой покажется из моря,

А вскоре в глубину опять уходит он.

Стихии сочетав, Хозяин сплел узор.

За что же выбросил его в ненужный сор?

Коль вышло хорошо, уничтожать – зачем же?

Коль вышло кое-как, тогда – кому укор?

Довольно плакаться! Подумаешь, беда,

Что так стремительно проносятся года.

Подумай, кто-нибудь остановил бы Время —

Пришел бы твой черед родиться? Никогда!

На роскошь Бытия не зарься, ни к чему,

Добро и зло судьбы равно влекут во тьму.

Ты жив, и хорошо… Круженью неба тоже

Прерваться точно так, как веку твоему.

Где скверное вино, пируют без помех;

Где церемоний нет, царит веселый смех.

Кончай завидовать завидной чьей-то доле,

Возрадуйся, что ты живешь не хуже всех.

Подай вина! От мук один бальзам – оно.

Надежду на любовь дает сердцам оно.

Милей, чем небосвод – кошмарный череп мира, —

Единственным глотком дороже нам – оно!

Как миской нас накрыв, небесный кров лежит.

Под ним, растерянный, его улов дрожит.

У неба к нам любовь, как у кувшина к чаше:

Склоняется он к ней, меж ними кровь бежит.

Пьянчуги! Суть миров в вине воплощена.

Вон – солнце: пиала небесного вина.

Хоть цель творения от всех утаена,

В брожении хмельном отыщется она.

Винопоклонникам известен мир иной.

Мы будем за вино платить любой ценой.

Я во хмельном пылу непостижим? Не диво.

Хмельной понятен тем, кто знает пыл хмельной.

Вести себя умно – с какой же стати нам?

Ни в чем и никогда нет благодати нам.

Так наливай вина, покуда не случилось

В гончарной мастерской кувшином стать и нам.

В какой-то день вино закончится, тогда я

Отвергну и бальзам, в нем яд подозревая.

Мой отравитель – мир, вино – целитель мой:

Хлебну, и не страшна отрава мировая.

Давайте же, друзья, беспутство освятим:

Не Богу пять молитв, а дружбе посвятим.

Где пиала – мы там; несут кувшин – смотри-ка,

Как шеи все длинней, как тянутся за ним!

Скажи певцу, пусть он свистит, а не поет.

Что странного? Взгляни на трезвый этот сброд.

Возьми такую же безмозглую скотину:

Насвистываешь ей, тогда скотина пьет.

Зароки прочь, когда дарю тебе вино я,

Не то стократною измучишься виною.

И роз любовный зов, и грезы соловьев…

Ну кто же на себя зарок берет весною?

Ах, насладись вином! Пускай спасет тебя

От скорби двух миров, от всех забот тебя

Глоток живой воды, струящееся пламя!..

Вот ветер вздует прах – и унесет тебя.

Хлебни! – и жалких благ, лишений – больше нет.

Семидесяти двух учений – больше нет.

Не презирай хмельной алхимии: единый

Глоток, и тысячи мучений – больше нет!

Рассудок выпряги, а кубок – запрягай!

Кавсаром, как ремнем, свяжи и ад и рай.

И шелк сними с чалмы, пропей. А что такого?

Без шелка голову подкладкой обмотай.

Сегодня пятница. Сегодня день святой.

Вино из чаши прочь! Где емкий кубок твой?

Ты каждый будний день по чаше принимаешь,

Коль праздник отмечать, то мерою двойной.

Где музыка – воспеть рассветное питье?

Восторгом, сердце, встреть рассветное питье.

Три счастья на земле: любовь, нетрезвый разум,

Но главное, заметь, рассветное питье.

Невинный чистый дух спустился в грязь и прах,

Покинув горний мир, он у тебя в гостях.

Все утро подноси вино, за кубком кубок,

И скажет он: «Весь день – храни тебя Аллах!»

Пусть нищ я, нечестив, пусть я в грехах тону,

Отчаянье нельзя поставить мне в вину.

С похмелья чуть живой, не прочь из ада рвусь я,

Не в рай хочу – да нет, к любовнице, к вину!

Дороже сотен душ – вина один глоток,

Короны мировой – кувшинный черепок.

О, Боже! Как чисты лохмотья в пятнах винных!

За сотни платьев их не отдал бы знаток.

Со всех сторон кричат, когда я пью вино:

«Остановись, не пей, исламу враг оно!»

Вино – исламу враг, и это мне известно;

Ей-богу, вражью кровь пить не запрещено.

Вино дурную спесь сбивает в пять минут;

Хлебнешь вина еще – избавишься от пут.

Испей же, Сатана! Не будешь сердцем лют,

Поклонов тысячи ты нам отвесишь тут.

Что значит «путь кутил», что значит «зелье пить»?

Наперекор судьбе всегда веселым быть:

Не веселить народ, когда и так веселье,

А в невеселый день веселье всем добыть.

Рассветный ветерок погладил луг рукой.

Заметил кипарис: «Ишь, немощный какой!

Меня-то он качнуть не смог бы». Я ответил:

«Да, ты весьма большой… чурбан, мой дорогой».

Запойный соловей в мой сад весну вернул,

Багрянец ликам роз и блеск вину вернул,

И снова тишину тревожит чудной песней:

«Как жизни коротки! Кто хоть одну вернул?»

«Не я ль – сама краса? За что ж меня – под гнет,

Где кровь мою палач выдавливать начнет?»

И соловей стенал над розой обреченной:

«Кто, день повеселясь, потом не плакал год?»

Прохладный ветерок – гонец весны сегодня:

Свершают тяжкий грех, кто не пьяны сегодня.

Так пей вино! Сюда собрались мудрецы,

Кровь лоз, богатства роз разрешены сегодня.

Потом мы в этот мир не попадем, боюсь,

А там – друг друга вновь мы не найдем, боюсь.

Наш миг не плох, клянусь, я им сполна упьюсь,

Не то последний вздох – и мы уйдем, боюсь.

Доколе жалобы, что участь нелегка,

Да слезы на глазах, да на сердце тоска?

Пьяни себя вином, усердствуй в наслажденьях,

Из круга этого не выгнали пока.

Ты алый, как тюльпан, весенний кубок взял;

Как этот же тюльпан, румянец милой ал.

Пей, радуйся, пока скрипучий обод неба

Тебя, как глину, вдруг с презреньем не подмял.

Лепешка хлебная, вина кувшин-другой,

Бараний окорок, развалины, покой…

Как дивно просидеть с любимой день-деньской!

Не смог бы и султан устроить пир такой.

Ну как же хорошо, когда прохладно днем,

И на лугу цветы, омытые дождем,

И роза желтая с веселым соловьем,

И кличет он: «Лечись рубиновым вином!»

Мудрец на берегу остался: он извлек

Из бедствий прадедов спасительный урок.

Смакует он вино, красавиц он ласкает…

В безумном мире он спокойствие сберег.

Гулять пошел вчера, спустился на лужок

И вижу: лепестки рассыпаны у ног.

«Кто подвенечные сорвал наряды, роза?» —

«Увы! К невинности подкрался ветерок…»

Тюльпан приотгибал багровый лепесток —

Жасмину открывал сердечный свой ожог:

«Не мне снимать чадру с лица прекрасной розы.

Увы! К невинности подкрался ветерок…»

Там роза, вижу я, поникла на лужок;

Поодаль – вырванный помятый лепесток.

«Кого теперь винить? Чадру с меня сорвали…

Увы! К невинности подкрался ветерок…»

Гуляя по лугам, заметил я у ног

Алеющий в траве печальный лепесток.

«Я разве не тебя вложил в письмо к любимой?» —

«Увы! В твое письмо прокрался ветерок…»

Вот мы, вино, певец и этот ветхий дом.

И сердце и душа наполнены вином,

Свободны от надежд, от страха пред Судом,

От праха с воздухом и от воды с огнем!

Прозрачной радостью дарящее вино

В руках моих приют нашло себе давно.

Не всматривайся, что держу в руке всегда я,

Вгляделся б, держит как меня в руках оно!

За кубок хмеля я сто вер отдал бы, право,

И за глоток вина – китайскую державу.

А кроме хмеля, что мы видим на земле?

Для тысяч милых душ горчайшую отраву.

Печали мира – яд, вино – целитель твой.

Испей и не страшись отравы мировой.

С зеленым юношей пей на лугу зеленом,

Пока твой прах не стал зеленою травой.

Не медли, ибо долг не выплатишь потом:

Не прячь свои куски от нищих пред столом.

Коль в этом мире ты приветишь их вином,

Я выступлю твоим заступником – в ином!

Не думай про мечеть, намазы и посты.

Кабацкий пьяница и жертва нищеты,

Испей вина, Хайям! Что будет с этой плотью?…

Горшком… а повезет – кувшином станешь ты.

Сказал я Сердцу: «Рай на всех устах подряд…» —

«На всех ли? Мудрецы о нем не говорят». —

«Но он, наверно, есть, коль все туда стремятся?» —

«Потешиться мечтой любой на свете рад».

А где-то не под гнет покойников кладут,

Так те не ждут Суда, они назад бегут.

И ты все говоришь, известий нет оттуда?

Но мы о тамошнем – откуда знаем тут?

В мечеть мы для себя добра искать пришли,

Но, Боже, не намаз мы совершать пришли.

Здесь как-то повезло украсть молельный коврик —

Он обветшал уже, так мы опять пришли.

Повсюду говорят, что близок пост опять

И к чаше будет вновь запретно подступать.

Закончу я Шабан блистательной попойкой,

Чтоб спьяну Рамазан до праздников проспать!

Пришел великий пост, и стал трезвее люд,

Нигде кабатчики вина не подают,

Запасы прежние недопиты остались,

Шалуньи милые нетронуты уйдут.

Мерило дней моих, вино, твоя струя

Журчала мне про суть земного бытия.

Но месяц Рамазан силком нас разлучает,

Среди священных книг обязан сохнуть я.

Не