скрывается далеко.
Сперва в разлуке скорбь ночную одолей:
Что скажешь ты Любви, не выучив урока?
Мне дервиши – друзья, но я пред ними слаб,
Душа возвыситься до них и не смогла б.
Наглец! Ты дервиша почел за попрошайку!
Но перед дервишем султан – и тот лишь раб!
Морщины скорбные скорей сотри со лба:
К селенью не ведет угрюмая тропа.
Как жить тебе и мне, решать не нам с тобою.
Смирись-ка лучше с тем, что нам дает судьба.
Ключарь, державший ключ державных чар, – Али.
Чарующих садов души ключарь – Али.
Пресветлый государь, духовный царь – Али.
Душа рассветная, для душ фонарь – Али.
Я в мире предпочел два хлебца да подвал,
Отвергнув мишуру, оковы я порвал.
За нищенство души какую цену дал!..
И в этом нищенстве – каким богатым стал!
Дервиш. По имени его не знает свет.
Былым желаниям не глянет он вослед.
В пожаре нищенства горит он дни и ночи,
Но алчностью себя не допекает, нет!
Кто понимает Глас божественный, тому
Все эти мелочи земные ни к чему.
Вот я, на взгляд толпы, всего лишь попрошайка:
Ведь кланяются все – одежке, не уму!
Безгрешен набожный: ведь как стращаешь Ты!
А мы кругом в грехах: ведь их прощаешь Ты.
«Страданьем» он Тебя назвал, я – «Состраданьем».
Какое из имен предпочитаешь Ты?
О, не скрывающий прозренья всех грехов,
Хоть каждый прячется в обманчивый покров.
Вот я – по всей земле из худших наихудший,
Но Ты и к худшему нисколько не суров.
Терпи смиренно боль, и облегченье будет;
С мученьями смирись, и исцеленье будет.
Умей благодарить и за лишенье благ —
От Повелителя благоволенье будет.
То Солнце, что всегда над небом есть, – Любовь.
Та Птица, что несет благую весть, – Любовь.
Любовь ли – соловьем, стеная, разливаться?
Вот не стонать, когда смертей не счесть, – Любовь.
Уж вот и пик Любви, и близко торжество,
И вдруг – неверный шаг рассудка твоего.
Ты хочешь, головы при этом не теряя,
Достичь Любви? Поверь, не выйдет ничего.
О Птица Дивная! Ночная пелена —
Твой сад; а блестки звезд – не россыпи ль зерна?
А это – я: взгляни в Зерцало мирозданья,
Вон та в твоей груди кровиночка одна.
Вдруг ночью – глас: «Меня совсем не там ты ищешь.
Лишь там, где нет Меня, по сторонам ты ищешь.
Сумей-ка на себя взглянуть со стороны:
Я там, где ты, Я – ты! Себя же сам ты ищешь!»
Мудрец: «Един во всем – единосущ Аллах».
Глупец: «Выходит, Он живет в моих врагах?»
Хоть волны на море совсем не знак волненья,
Камыш: «Оно, как мы, испытывает страх?…»
Кто Истине чужды – всю ночь, вотще молясь,
Намазом заняты и не смыкают глаз.
А нам он ни к чему: мгновенье рядом с Другом
Значительней для нас, чем вековой намаз.
Порою, как Муса, насмешками прибит,
Порою, как Яхья, отчаяньем убит…
Для сердца своего сбираю ожерелье,
Коплю я, как Иса, жемчужины обид.
Не забегай вперед, но и отстать не смей,
Утратившим себя растяпой стать не смей.
Однажды в океан нырнув единобожья,
Лукавомыслием над ним восстать не смей.
Будь добр, по-доброму смотри на все вокруг,
Что получаем мы из Высочайших Рук.
Над нищетой моей не торопись смеяться:
За это, может быть, со мной и дружит Друг.
На блюде Бытия – узоры дивных стран:
Портрет Чеканщика содержит сей чекан.
Древнейший океан волною плещет новой —
Безбрежной Истины поющий океан.
Саки! Твой лунный лик весь мир животворит,
Он в сердце и в моем, как и во всех, царит —
Как солнце!.. Или нет: как солнышко в росинках,
На всех – единое, и все ж во всех – горит!
Саки! Твоя слюна – напиток наш хмельной.
Нам не узреть Тебя, но след мы видим Твой.
Щедры Твои уста – источник благодати,
Сто Хизров и Мессий поит родник живой.
Начало. В небе диск помчался золотой.
Конец. Прекрасный мир рассыпался трухой…
Нет, силой разума не охватить такое,
И для сравнения нет меры никакой.
Как изумляет нас кружение небес!
Загадками полно движение небес.
Идет во все дела вторжение небес,
Но как обжалуешь решение небес!..
Земля и небеса добры вначале были,
В избытке радости, а не печали были.
Но испокон веков грызня, скандалы были,
Вопросы тщетные: «Чего им мало?!» – были.
Где два-три неуча сойдутся за столом —
Верхи премудрости на поприще земном! —
В осла преобразись, не то ослы потом
Любого не-осла ославят – кем? – ослом.
Не слыша мудрости, что ж мудреца бранить!
Медяшке золото в цене не уронить.
Представь невежду – псом, ученого – рекою.
Собачьим языком реки не осквернить.
Мужчина только тот, кто пемзой черных дней
Сдирает ржавчину и грязь с души своей.
На то и мужество: чем чище, тем трудней,
Светлее белизна – заметней пыль на ней.
В любви, и только в ней, вся наша красота.
Лишившийся любви – последний сирота.
А кто вином любви омыть не хочет сердце,
Тот отличается не многим от скота.
Кагану, кесарю и шаху – блеск дворца.
Для праведника – рай, и ад – для подлеца.
Невозмутимый лик – привратнику Эдема.
А нам – возлюбленных прелестные сердца.
Да что с красавицей? Твой Ангел неземной
Преобразился вдруг: шайтан перед тобой!
Понятно, что сбежишь: огонь зимой приятен,
А нынче адский пыл – ну как тулуп весной.
Бровям твоим легко пленять сердца у нас:
Глаза избегались, по воле их кружась.
Прекрасный трон бровей превыше глаз-прислужниц
Настолько, что тебе на них не вскинуть глаз!
Затеют проверять твои счета, ходжа, —
Как шило вылезет подчистка та, ходжа,
И Суд начнет допрос: что значит то, что это?
Сегодня думай, честь иль срамота, ходжа!
Фальшивый золотой здесь не найдет своих,
Из Дома Радости изгнал наш веник их.
Из харабата шел и пел старик мой стих:
«Не спи, а пей вино, живой среди живых!»
Саки! Я обожжен печалью по тебе.
Не хмелем сокрушен – печалью по тебе.
Прохожим кажется, я с чашею сражался.
Бог с ними! Я сражен печалью по тебе.
Коль жизнью ты спален – простой совет поймешь
И станешь сведущим, любой секрет поймешь;
Когда лишился ты возлюбленной – отыщешь
Подспорье для души, коль вздохи флейт поймешь.
Кто вспыльчив, подловат, дурак и пустозвон,
Не пей вина с таким, а то сплошной урон:
Сперва всю ночь бузит, попойкой возбужден,
Потом весь день скулит, прощенья просит он.
Пошел вчера к ручью с красавицей побыть
И алого вина под звездами попить…
И вот из тьмы встает жемчужница рассвета,
Из перла страж зари выходит зорю бить.
Душа моя! Вина! Печален сердцем я,
Очиститься хочу от тягот Бытия.
Колышется трава над пылью… Поскорей же,
А то окажется, что эта пыль – моя.
Хоть иудеем ты, хоть правоверным будь,
Все это внешнее. Душе важнее суть.
Коль ты прямей стрелы – лети в любую веру!
А если крив, как лук, – куда?… В колчан заткнуть?
В траве о чем ручей журчит, свеча Тераза?
Подай вина! Зарок уж нарушать, так сразу.
На чанге подыграй воде, журчащей так:
«Уйду – и снова здесь не окажусь ни разу».
Предположительно – подражания и подделки под Хайяма
Порой, чуть высветлит развалины заря,
Встречаю ворона над черепом царя.
Сидит, на все лады покойника журя:
«Вот видишь! Ты ушел, не взяв и сухаря».
Я видел ворона на древней башне Рея.
Он перед черепом сидел Хатема Тея,
И вот что каркал он: «Создатель! В нищете я —
Подай! А то просить хотел Хатема Тея…»
В намазе и посте аскет года проводит.
Двухлетний хмель найдя, влюбленный сумасбродит.
Но вот неясно: Друг кому из этих рад?
Всяк заблуждается, кто свой ответ приводит.
Любовно вылепит и духом наделит…
Но вскоре талисман разбит и позабыт.
И хоть бы кто спросил у труженика Рока:
«Зачем-то созданный – за что же вдруг разбит?»
Во власти Вышнего, Его игрушки – мы.
Конечно, Он – богач, а побирушки – мы.
Из дверцы – по Дворцу (и что за лицедейство?),
Толкаясь и спеша, мчим друг за дружкой мы.
Саки! Познание – священное вино,
Не знавших знания лишать его грешно,
Незнающий живет и трудится бесцельно.
Познание как цель живущим суждено.
Такому снадобью для стольких мудрецов —
Доколь вину страдать во мраке погребков?
До тех неужто пор (вот было бы обидно),
Когда ему краснеть на пиршестве глупцов?!
Я нарыдался всласть. Неси мне чашу, кравчий.
Уж мир насторожил ловушку нашу, кравчий…
Подай вина! Хотя б остаток дней – нельзя
Пускать нам на ветер. Неси же чашу, кравчий!
Саки с наполненным сосудом лучезарным,
Неоценимый миг дарует Государь нам.
Будь весел! Нам простит проступок Тот, Кто дал
Вино святое всем созданьям благодарным.
Ты не стесняешься. «Хочу!» – и весь твой сказ.
И что тебе Его запрет или приказ…
Ну ладно, допущу: весь мир возьмешь ты в руки.
Что дальше? Выпустишь, как и любой из нас?
Те, кто духовный мир как тайну берегут,
На вид бездельники. Но уж таков их труд.
Без горестей Любви жилось бы горько тут —
Дорогами Любви всю жизнь они идут.
Уединение кто полюбить не сможет,
Тот тяжкой будничной тоскою занеможет.
Несвязанная мысль восторгом нас дарит,
Земные привязи людское горе множат.
О сердце! Позабудь, что нам про хмель напели:
Для веры, для ума урон – да неужели?
Ты душу усладишь, испив вина в саду,
Где розе соловей поет свои газели.
О сердце! Радости не стало? Веселись!
Вогнали знанья в грех? Невеждой объявись.
А хочешь избежать обиды от злодея —
Как пери, от людей скрывайся и таись.
О сердце! Что за страх, откуда слезный взор?
С чего глядеть на смерть, как тополь – на топор?
Святая простота, гулена, будь же весел!
Там – отряхнешь с себя земных забот позор.
Пускай ты – Арасту, премудростью обильный,
Великий цезарь ты иль богдыхан всесильный, —
Вином в стекле витом укрась к могиле путь.
Заявишь: «Я – Бахрам!» – послышится: «… Могильный».
Это почти наверняка не Хайям
Художник удалял шершавости литья,
Из Хаоса вязал структуру Бытия,
Слова слагал из букв, частиц и междометий…
Частицы стали – мной, частицей мира – я.
О, в грозных небесах шагов победный гром,
О, взвившийся халат, поднявший ветр кругом!..
Потом – от властного прикосновенья пальца
Горит клеймо луны на полотне ночном.
Ни мудростью Твое величье не объять,
Ни разумом Твое бессмертье не понять.
В познании Тебя никто не преуспел бы —
Сколь от Тебя далек, успеть бы распознать!..
Вот удивительно: кто путь узрели Твой,
Те попросту никто в глазах толпы слепой.
Еще загадочней: кто верою проникся,
Тот за безбожие шельмуется толпой.
В теснине окажусь – Ты в тот же миг узришь,
Вслепую забреду в глухой тупик – узришь,
В беде отчаянный безмолвный крик – услышишь,
А если я лукав, в мольбе двулик – узришь.
Вон – Ты, всех государств всесильный Господин,
А вон – в пути к Тебе влюбленный раб один.
Я Слово Истины молитвой повторяю:
«Погибнет мир земной, но вечен Властелин!»
Ты Сулейманов трон вручаешь голытьбе;
Ты сироту влечешь к пророческой судьбе…
Но отчего меня, Господь, овеять ветром
Из Сада Милостей задумалось Тебе?
Господь! Ты бережешь меня от козней Рока,
О неприятностях не говоришь до срока,
И если уж никак беду не обойти,
Стараешься, чтоб я не пострадал жестоко.
Саки! В ковше Твоем весь мир – лишь пузырек.
Сто Храмов Духа въявь сошлись на Твой порог.
Немыслимая честь – дойти до Храма Духа!..
Почетна даже смерть в пыли святых дорог.
Саки! Как хорошо от взгляда Твоего,
Как сладостны плоды из Сада Твоего!
Твое пресветлое и любящее сердце —
Как чаша Джамова для чада Твоего.
Божественным письмом расписан прежний мрак;
На стан возлюбленной похож был первый знак.
«Алеф» – «один» – теперь стократ выводят дети
Свой самый первый знак, везде на свете – так.
Дух мира – Истина, и зримый мир – лишь тело.
Сонм ангелов считай его глазами смело,
