дураках.
470. По критерию: вес = 999, 1-е место. Претендент на авторство: Сайид Наср.
473. У большинства поэтов-переводчиков звучит здесь весьма неуместная любовная интонация. Муж «кумира» возревновал бы!.. А это всего лишь изысканный экспромт, обращенный к хозяйке дома: «Вино допито, будь добра, принеси еще кувшин» (следовало бы скомандовать самому мужу, но ему она наверняка ответит: «Довольно вам!»).
475. В одном из вариантов не «лиса», а «лев» (видимо, гепард).
В оригинале игра слов: Бахрам, легендарный царь, прославленный охотник, преследуя гура (онагра, дикого осла), попал в гур (могилу). Тем самым намекается и на прозвище царя, не названное в тексте: Бахрам Гур. По легенде, пещера, куда он забежал в погоне за онагром, обвалилась и погребла его.
478. По критерию: вес = 542, 50-е место.
479. См. № 550.
«Вторично не цветут увядшие цветы…»
Тайные догадки о сущности Бытия. Проклятия Творцу, забывшему про людей. «Вино» как хайямовское учение.
484. По критерию: вес = 557, 42-е место. Претенденты на авторство: Абдаллах Ансари, Абу-л Хасан Хуркани.
487. Страна Золомат – Край Вечной Ночи, там находится источник живой воды. Мухаммед – имя основателя мусульманства – буквально означает «Достойный восхваления». Салават – название восхваления, звучащего так: «Аллах, благослови Мухаммеда и род Мухаммеда!» Обычно же говорят коротко: «Мухаммеду – салават!»
В этом четверостишии достоин восхваления – саки; тем самым он оказывается… Мухаммедом, и поэт к нему, а не к основателю ислама, обращает салават!
491. В пяти из рассмотренных источников, включая «Тараб-ханэ» (1462) и рукопись 1475 г., это четверостишие построено на перечислении четырех стихий. Но в Бодлеанской рукописи (1460), а также в популярном у поэтов-переводчиков издании Никола одна из стихий – воздух – отсутствует; очевидно, их текст менее точен. Там же еще одна замена: «огонь сердца» превратился в «огонь печали», – придавшая всему четверостишию совершенно иной смысл, что хорошо видно в переводе Л. Некоры (по Бодлеанской рукописи):
О мальчик! Каждой каплей вина, пролитой в прах,
Огонь тоски залил ты в сокрытых там очах.
Хвала Аллаху! Можем и сами мы с тобой
Изгнать напитком дивным из сердца скорбь и страх.
499. См. № 131, 569, 782, 845.
500. Про это четверостишие проф. Хомайи сообщает, что в одном из списков «Тараб-ханэ» к нему приписан комментарий: «Также известно, что это рубаи обнаружили на изголовье могилы Хайяма, написанное на бумажном клочке». Раньше, надо понимать, этого четверостишия не знали… Словом, мистика: творчество покойника. Есть и другая легенда. Один излишне правоверный ученик Хайяма посетил его вечную опочивальню и удивился: с чего бы так пышно украсилась цветами могила великого грешника? Тогда ему приснился разгневанный Учитель и произнес это рубаи. Фуруги, видный иранский исследователь, считал это рубаи поддельным. Однако содержание и стиль его вполне хайямовские, и оно даже не приписывается другим поэтам. О пристрастии Хайяма к «загробным» стихам, к «посланиям из ада» уже говорилось.
По критерию: вес = 672, 13-е место.
501. По критерию: вес = 622, 23-е место.
502. Несмотря на довольно широкую распространенность этого рубаи, ни в одном из доступных источников не удалось найти текста, приемлемого хотя бы как версия: осмысленного и без очевидных описок. Видимо, с той же проблемой столкнулся проф. Хомайи, готовя издание «Тараб-ханэ»: «Это рубаи встречается там-то и там-то; и раз уж мы взяли на себя труд воспроизвести все, не будем от него отказываться; здесь и так встречается многое, что немощно или легкомысленно!»
Однако немощность-то – не авторская, это вина какого-то переписчика, уже в самое раннее время искалечившего текст, так что он получил распространение только в испорченном виде. Вторая половина рубаи осталась при этом осмысленной и интересной, так что четверостишие распространялось, несмотря на нелепость первых строк. Или их принимали за какую-то тайнопись.
Но в списке 1497 г. текст изменен; Тиртха в своей сводной книге даже не упомянул об этом варианте, явно сочтя его небрежностью очередного переписчика (тем более что в последней строке там содержится грубейшая описка). Между тем коррекция, предложенная в этом списке, представляется мне единственно верной: она возвращает ясный, причем в духе всех стихов Хайяма, смысл всему четверостишию – благодаря восстановлению мало кому понятного слова, профессионального термина астрономов: Сухо – звезда Алькор, слабая звездочка в двойной звезде Мицар, что в Большой Медведице, по которой издавна проверяли остроту зрения.
505. Намек на древнюю легенду про Быка, который на рогах держит Землю.
514. Внешне это четверостишие напоминает те, где Хайям дает наставления, как именно следует пить вино. Поэтому его и переводили соответственно. Однако при таком толковании оригинальный текст вызывает недоумение: «Если хочешь, чтобы вино рубиновое дозволено тебе стало, обид людям не ищи и бешеным не будь». Это совсем не призыв «не буйствовать спьяну». Иное дело, если имеется в виду «вино» как символ хайямовского тайного учения. Доступ к нему действительно нужно прежде заслужить. Понятным становится и предостережение для новичка: «Испробовав вина… не упади в обморок!» Учение Хайяма, откровенно и вдруг преподнесенное, действительно способно потрясти набожного мусульманина.
516. Хайям однозначно говорит: «Тот, кто тайны Бога вызнал, этих семян в сердцах ничьих не сеет», – значит, не внушает другим людям идей про ад и рай. Именно это предостережение: не сеять в чужих сердцах сомнительных страхов и устремлений – и есть главная мысль четверостишия, пожалуй только здесь и высказанная так откровенно. Однако во всех существующих переводах она исчезла, в лучшем случае там речь идет о «посеве» внутри собственного сердца. Виной тому – испорченные оригиналы.
523. Проф. Хомайи («Тараб-ханэ», предисловие, с. 23), приводит обнаруженные им на полях одной рукописи два подражания-близнеца, способные ввести исследователя в заблуждение чисто хайямовским стилем:
Саки! И горькое, твое вино – услада,
Лишь если горькое, тогда оно – услада.
Ты прав, лежит запрет Господень на вине.
На чем лежит запрет, все как одно – услада.
Все дни, пока для нас журчит вино, – услада,
Вся жизнь, пока в мечтах царит оно, – услада.
Исполнилась мечта – и дни летят как вздох:
Услада!.. Вот и ночь. Рассвет в окно – услада!
Приводит он и образцы текстов из другой рукописи, снабженных авторской пометкой средневекового переписчика, отметив, что, «говоря по совести, это прекрасные подражания»:
Саки! Нальем себе чуть-чуть или сполна мы,
Важней во всем найти ликующее пламя.
Чтоб вылепить кувшин, вином пьянящий нас,
Раскопан мавзолей Кубада или Джама.
Тюрчанка! Мне вина с дыханьем дней сыщи ты,
Где в ликование влились и слезы чьи-то.
На царское плечо любой халат пошит,
Любой расписан ковш, как для руки Джамшида.
Цени мгновение! Миг – и вселенной нет,
Во мрак Небытия летит мгновенный свет.
Пируй и веселись, не вздумай оглянуться:
За всякой радостью печаль идет след в след.
Здесь автор – истинный поэт, а не простой версификатор, как в первом случае: сквозь попытку подражать Хайяму виден свой стиль и, главное, свой взгляд на жизнь. Если Хайям стремится за невзгодами разглядеть смысл жизни и в этом найти ее высшую (пусть даже горькую) радость, то здесь радость от природы дана автору-оптимисту, она вне философии, и обращение к драматизму бытия – осторожно: как бы не поколебать мир, царящий в душе.
Для полноты картины проф. Хомайи цитирует также образцы из анонимного рубайята, созданного в подражание хайямовской манере; автор его, по мнению Хомайи, – умерший в 1308 г. Мохаммад Хесин Онка:
Вставай! Уже заря – как столб огня, саки.
Пора! Иди в подвал, неси вина, саки.
Вон: с гребнем в волосах, и рядом – безбородый,
Вот им и поднеси вина-пьяна, саки!
Вставай! А то проспишь свои года, саки.
Где флейта, чанг и руд? Зови сюда, саки!
Пока наш прах не стал ни кубком, ни кувшином,
Пусть кубок и кувшин полны всегда, саки!
И наконец, проф. Хомайи сам пробует силы в этом жанре и приводит в книге три собственных подражания Хайяму:
Я старца повстречал у здешних гончаров.
Собой загородив огонь от мастеров,
Рыдая, он кричал: «О, как унять глупцов,
В геенне огненной сжигающих отцов!»
Гончар! Оставь терзать то нищих, то царей,
Питаться каждый день сияньем их очей,
Сто чаш-голов слеплять в одну простую чашу!..
Присядь, задумайся и о судьбе своей.
В молитвенный экстаз впадешь – как хорошо!
Гулякой в кабаке ль запьешь – как хорошо!
Будь падишахом ты иль будь дорожным прахом,
Одно не смей забыть: живешь – как хорошо!
526. Несколько по-иному прочтено это четверостишие В. Державиным:
В дни цветения роз свою волю с цепей я спущу
И нарушу святой шариат и святош возмущу.
В сонме юных красавиц весны зеленеющий луг
Я в тюльпановый ярко-багряный цветник превращу.
Чего ради «в дни цветения роз» нужно «превращать в тюльпановый цветник» луг, и без того, очевидно, «ярко-багряный»? Видимо, первые слова оригинала: «Пора цветения!» – правильней понимать как «Пора цветению!» – с тем подтекстом, что весна запаздывает и промашку природы надо как-то исправить.
532. По критерию: вес = 513, 65-е место.
534. В первой строке – вариация поговорки: «Солнце глиной не замажешь», в смысле: правду не скроешь. Но Хайям придает поговорке иное значение. Будь осторожен, ученый: обнародованное открытие – «просверленная жемчужина» – общедоступно, как солнце, его уже «не замажешь», не спрячешь.
536. По критерию: вес = 497, 73-е место. Претендент на авторство: Шарфуд Дин Шафрух.
537. Переводчик уверен, что это четверостишие – презрительное «Прощай!» вслед Богу, ушедшему от людей, – поэтому здесь «ты» написано им с большой буквы. Но возможно, что это всего лишь экспромт вслед укатившемуся грошу. (В средневековых рукописях ни прописных букв, ни даже знаков препинания – нет… Приходится догадываться.)
539. По критерию: вес = 621, 26-е место. Претендент на авторство: Санаи.
543. Пятница и суббота имеют собственные названия, остальные дни недели зовутся именно так: «первый», «второй»… день после субботы. Пятницу также пришлось назвать по номеру, чтобы избежать неблагозвучного стыка: «и в пятый, и в пятницу…»
546. По критерию: вес = 478, 84-е место. Претендент на авторство: Салмон Соваджи.
548. По мнению переводчика, разноречивые тексты в Вариантах созданы переписчиками, пытавшимися снять мнимое «противоречие» и приблизить «вино» к его обыденному смыслу.
550. См. № 479.
559. Примечательное сопоставление своего учения, запрещающего «пить печали», с мусульманством.
Кстати, про лал бадахшанский. В горах Бадахшана испокон веков добывается благородная красная шпинель – камень, который всегда был дешевле настоящего рубина, привозимого из Индии. Поэтому уточнение: «Рубиноустая – лал бадахшанский – где?» (так в оригинале) – приземляет образ, звучит уже не как «где красавица?», а скорей как «где твоя красотка из предместья?».
Рейхан – благовонные травы, в частности базилик.
560. «Омоемся вином…» Имеется в виду ритуальное омовение перед молитвой. Если нет воды, шариат допускает омовение песком, но, естественно, не вином.
561. По критерию: вес = 620, 27-е место.
564. ДЖОУ во всех словарях – ячмень, ячменное зерно; либо же ничтожно малое количество чего-нибудь. Однако, судя по старинным пословицам, этим словом обиходно именовалась и мелкая монета; как следует из контекста четверостиший, Хайям всегда употребляет это слово именно в смысле «грош». Иное прочтение дает сомнительный эффект (для примера – пер. О. Румера):
Усами я мету кабацкий пол давно,
Душа моя глуха к добру и злу равно.
Обрушься мир – во сне хмельном пробормочу я:
«Свалилось, кажется, ячменное зерно».
566. Все
