мы – пыль на ветру.
Пыль осядет на землю, смешается с глиной,
Чтоб воскреснуть кувшином на пьяном пиру».
Пол пестрит черепками изысканной чаши,
Чей узор – ожерелья жемчужного краше.
Что, невежда, хрустит у тебя под ногой?
Присмотрись к черепкам: это головы наши.
Тысячи Махмудов и Айязов
Поглотил бездонным синим глазом
Небосвод. Никто не возвратился,
Не утешил нас своим рассказом.
Что толку от прихода моего?
Бесстрастен небосвод над головой.
Уйду – его сиянье не померкнет.
Зачем я здесь? И там я для чего?
Я солнце цветком не могу заслонить,
Не вижу судьбы золоченую нить.
Ум вынул из моря жемчужину мысли,
Но страх помешал мне ее просверлить.
Мудрец, не проболтайся в пьяном споре,
Иль тайна сердца сплетней станет вскоре.
Запомни: перл, мерцающий в ракушке,
Был каплей тайны, скрытой в сердце моря.
Ты, чьи очи так алчно и хищно горят,
День за днем умножающий рыночный ряд,
Посмотри, что проделало время с другими,
Даже с теми, что лучше тебя во сто крат.
Останется зерно надежды на лугу
Твой сад перед тобой останется в долгу
Трать все – от ячменя до золотой монеты —
С друзьями, а не то достанутся врагу
Тайну мира я вам не открою, увы,
Ибо стану мишенью для грязной молвы.
У премудрых мужей не в чести благородство.
Проболтаюсь – и мне не сносить головы.
Мечтаешь быть потомками воспетым?
Трепещешь, словно лист, пред жадным светом?
Уж лучше быть гулякой, чем святошей.
И лучше быть пропойцей, чем аскетом.
Не отвергая молодого, а также старого вина,
Мы белый свет продать готовы лишь за ячменных два зерна.
Тебя тревожит, где я буду, когда покину мир земной?
Отстань. Мне жаль тебя, зануду. Вот чаша. И она полна.
От вина мы теплеем. Веселия глас
Заглушает обиды, живущие в нас.
Если б выпил Иблис хоть глоток из кувшина,
Поклонился б Адаму две тысячи раз.
Скупец, не причитай, что плохи времена.
Все, что имеешь, – трать. Запомни: жизнь одна.
Сколь злата ни награбь, а в мир иной отсюда
Не унесешь, увы, и горсточки зерна.
Небесный Кравчий, Чьи уста окрасили рубин,
Лишь тех печалью не вскормил, кого не возлюбил.
И только тот, кого не смыл поток Его печали,
В ковчеге Нуха, как в гробу, живет, боясь глубин.
Есть ли польза от жизни, что прожили мы,
Погружаясь во тьму, выплывая из тьмы?
Время выжгло глаза у великих пророков,
Превратило их в пепел, но где же дымы?
Оплеванный всеми, свой путь продолжаю с трудом,
Сквозь хляби и сели недоброю силой ведом.
Рванулась из тела душа. Я спросил: «Ты уходишь?» —
«А что же мне делать, – вздохнула, – коль рушится дом?»
Наполни чашу соком лоз, пока
Рассвет над кровлей теплится слегка.
Ты говоришь, вино горчит? Ну что же,
В нем – истина. Она всегда горька…
Ты – богат и пресыщен, я – беден и наг.
Но зачем суетимся мы в поисках благ?
Оба в прах обратимся, а он, как известно,
На гробницы пойдет для других бедолаг.
Всемогущий, Ты добр и не жаждешь расплаты.
Но зачем из Эдема изгнал бунтаря Ты?
Если милость Твоя для невинных, Господь, —
У кого же прощенья искать виноватым?
Друг, пока мы здоровы и духом тверды,
Будем пить, заедая горбушкой беды.
Ибо вскоре небесная чаша, вращаясь,
Нашу жажду не скрасит и каплей воды.
Вино – рубин. Кувшин – рудник. А тело – пиала.
Мерцает в ней твоей души подсвеченная мгла.
Хрусталь, искрящийся вином, воистину подобен
Слезам, в которых кровь лозы багровый луч зажгла.
За все готов платить сполна, под языком нектар катая.
Я за один глоток вина отдам сокровища Китая.
И сто религий – за хрусталь хмельного кубка в час рассветный.
Все так. Но есть еще печаль, что нас уносит, не считая.
Всевышний, говорят, и сам не рад,
Что раздавал изъяны всем подряд.
Теперь Он разбивает нас о камни.
Ущербны мы. Но кто же виноват?
Сегодня ты богат, а завтра нищ.
Твой прах развеют ветры пепелищ,
Смешают с глиной, и она однажды
Пойдет на стены будущих жилищ.
О кумир драгоценный, продолжим игру.
Кровь пурпурной лозы я в кувшин соберу.
Выпьем вместе, покуда мы глиной не стали,
А из глины – кувшином на бойком пиру.
Прекрасен капель жар на черенке листа.
Возлюбленной твоей прекрасна чистота.
Что о вчерашнем дне ни вспомнишь, все некстати.
Будь счастлив тем, что есть, а прочее – тщета.
Даже если мой стан – кипарис, а щека
Ярче розы, нежнее ее лепестка, —
Не пойму, для чего, о Предвечный Художник,
Ты включил нас в узор Своего цветника?
В тех песчинках, что ветер сдувает с горы, —
Прах красавиц: подруги, невесты, сестры.
Пыль со смуглой щеки вытирай осторожно —
Юной девой была она с ликом Зухры.
Слабеют корни. Осыпается листва.
Гранаты щек моих покрыла синева.
Я – старый дом: прогнили крыша и опоры.
Свет не погас еще, но теплится едва.
Бог – кукловод, а куклы – ты и я.
Что боль Ему твоя или моя?
Даст поиграть над пестрою завесой
И сложит нас в сундук небытия.
Почто в преданиях сплелись и с незапамятных времен
Волнуют смертных кипарис и нежной лилии бутон?
Ведь лилия всегда молчит, десятком языков владея.
А стоязыкий кипарис ввысь неподвижно устремлен.
В стрекозьем пенье луга, где синь и тишина,
Он возлежит с подругой, что нежности полна.
И пьет рубин из чаши под куполом лазурным,
Пока не опьянеет от сладкого вина.
Под небесами счастья нет, и мир устроен так:
Один рождается на свет, другой летит во мрак.
Когда бы ведал человек о всех земных печалях,
Не торопился б он сюда, коль сам себе не враг.
К чаше, полной соблазна в луче золотом,
Сотни раз припадал я взыскующим ртом.
А Творец создает драгоценную чашу
И о землю ее разбивает потом.
Искусен тот гончар, что чашами голов
Земной украсил мир, трудясь без лишних слов:
На скатерть бытия вверх дном поставил Чашу
И горечью ее наполнил до краев.
Поскольку жизнь твоя висит на волоске,
Остерегайся дни растрачивать в тоске.
Иначе ты найдешь не переливы перлов,
А серую пыльцу в разжатом кулаке.
Из чаши неба пьют уста твои
Напиток зла, глупец, а не любви.
Смотри: бутыль и кубок в поцелуе
Опять слились, но губы их – в крови.
О камень ты разбил кувшин с вином, Господь.
Врата услад закрыл для уст моих, Господь.
Ты землю окропил лозы живою кровью.
Будь проклят я, но Ты, наверно, пьян, Господь?
Ты, гонимый човганом рока, словно мяч, по горбам времен,
Не спеши вопрошать до срока и оплакивать свой урон.
Ибо Тот, Кто тебя направил и заставил тебя бежать,
Он-то знает, зачем. Он знает. Только Он это знает. Он.
Если мудрому знанье о мире дано, —
Радость, горе, печаль он приемлет равно.
Будь, чем хочешь: вином, утоляющим жажду,
Или жаждой, что в нас порождает оно.
И мудрому – увы – конца не миновать.
Чтоб роком правил я – такому не бывать.
Похороню мечты. Пожрет их червь могильный
Иль воющий шакал, – мне, право, наплевать.
Говорят: «Ни вина, ни подруги не тронь,
Или вскоре пожрет тебя адский огонь».
Чепуха. Если ад – для влюбленных и пьяных, —
Рай назавтра окажется пуст, как ладонь!
Я отвергнут любимой. Сказала она:
«На другую гляди, а меж нами – стена».
Как могу я глядеть на другую, о пери?!
Если взор застилает мне слез пелена?
Утро. Чаша. Лепешка, а к ней – виноград.
Нам не стоит глядеть ни вперед, ни назад.
Все, что было, – ушло, а грядущее – скрыто.
Вот – сегодняшний рай твой. И вот он – твой ад.
Перенеся лишенья, ты станешь вольной птицей.
А капля станет перлом в жемчужнице-темнице.
Раздашь свое богатство – оно к тебе вернется.
Коль чаша опустеет – тебе дадут напиться.
Что мне миру сказать, если, умники, вы
Не узрели рисунка Господней канвы.
Потянули за кончик сверкающей нити —
И узор в тот же миг распустился, увы!
Как только я кувшин опустошил на треть,
Он выскользнул из рук на каменную твердь.
Всевышний, для кого Ты создаешь кувшины
И разбиваешь их из-за кого, ответь?
Всю жизнь аскетом быть, лелея образ рая?
Ну нет! – уж лучше пить. Я чашу выбираю.
Коль пьяниц прямо в ад погонят, как баранов,
То кто ж увидит рай из тех, кого я знаю?
Чем к смерти суетно спешить,
Уж лучше с гурией грешить.
Пока я был, и есть, и буду,
Я пил, я пью, я буду пить!
Гонимый роком по холмам кручин,
Не различает истинных причин
Тех бед, что небосвод ему пророчит
Затем, чтоб он их завтра получил.
Ты плачешь, что роком по жизни гоним,
Что слабому духу не справиться с ним.
Не лучше ли воле Творца подчиниться?
Будь счастлив хотя бы мгновеньем одним.
Если будет в объятьях владелица розовых уст,
В чаше – Хидра вода, и кувшин не окажется пуст,
Музыкантом – Зухра, а Иса собеседником станет, —
Вновь душа расцветет, как весною – гранатовый куст.
Жаркий лал в синеве небосклона – любовь.
Бирюзой напоенная крона – любовь.
И не стон соловья над поляной зеленой,
А когда умираешь без стона – любовь.
Тот, чей разум, словно факел, потревожил темноту,
Ни единого мгновенья не потратил на тщету:
Или к милости Господней обратил свои молитвы,
Или выбрал созерцанье и вино поднес ко рту.
Ту, что тело мое воспалила и дух,
Иссушили наветы коварных подруг.
У кого мне искать исцеленья от хвори,
Если лекаря тоже терзает недуг?
Счастлив тот, кто в плену у своей дорогой,
Даже если он – пыль у нее под ногой.
Из возлюбленных рук я приму и отраву.
Не возьму и лекарства из дланей другой.
Без причины о нуждах чужих не радей.
Стерегись приближать незнакомых людей.
Тот, кто нынче за чашей тебя восхваляет,
Завтра в пропасть столкнет, как последний злодей.
«Рай, – мне твердили, – высшая награда.
Там – прелесть гурий, сладость винограда».
Но что мне рай, когда я и сейчас
Владею всем, не выходя из сада!
Кто в мире не грешил, скажи?
И кто не жил во лжи, скажи?
Я зло свершил, Ты злом воздал мне:
Кто здесь хорош, кто плох, скажи?
Мир, мне не сбросить ни на миг
Судьбы мучительных вериг.
Всю жизнь ходить мне в подмастерьях
У лучших мастеров твоих.
Над глупостью смеешься? Но пока
Бессилен разум: он доит быка.
Сам притворись глупцом: сегодня ум твой
Не стоит и головки чеснока.
Та, что сердце мое увела без труда,
Вновь надеждой меня одарила, когда
Жаркий бросила взор, словно камешек в чашу:
Он остыл, но зато закипела вода.
Взахлеб вино любви (все прочее – вода)
Я пью с огнем в крови, не ведая стыда.
Так жадно, долго пью, что спрашивает встречный:
«Откуда, жбан вина, бредешь ты и куда?»
Мы пили вино, наслаждались, любили.
Нас весны ласкали, а зимы губили.
Ступай осторожно меж нежных соцветий —
Зрачками красавиц вчера они были.
Муки старят красавиц. Избавь от беды
Ту, чьи веки прозрачны, а губы тверды.
Будь с любимой нежней: красота ускользает,
На лице оставляя страданий следы.
Мы влюблены, восторженны, пьяны.
Молясь вину, не чувствуем вины.
Земные узы сброшены: отныне
Мы в дом Творца на пир приглашены.
Мне говорят: «Не пей. Ты попадешь в капкан.
Тебе гореть в огне, гуляка и смутьян».
О, не сулите мне ни ада и ни рая:
Блаженней двух миров тот миг, когда я пьян!
Мне облако, цвета густой синевы,
Шепнуло: «Любуешься глянцем травы?
Дождешься, что некто пленится фиалкой,
Проросшей из глупой твоей головы!»
Изысканный тюльпан на синем ветерке
Вскормила кровь царя, угасшего в тоске.
Не раздави в лугах невинную фиалку,
Что родинкой была на девичьей щеке.
Щека тюльпана мокнет в синеве.
Наполни кубок, лежа на траве.
Когда-нибудь и ты тюльпаном станешь.
Пей, смысла не ищи в людской молве.
Книга юности нами прочитана. Жаль.
Облетели страницы, как горький миндаль.
Тишина еле слышно шуршит под ногами,
И печалью сквозит помутневшая даль.
Пусть я погряз в грехах, зато, по
