всех. Очень просто.
И он целует ее. И ей волей неволей приходится верить ему, ибо нет, наверное, на свете поцелуев слаще этих…
— И потому я люблю тебя, — поясняет он.
— А ее?
— Ее тоже.
Он подносит ей чашу с вином. Отпивает из собственной. Омар Хайям советует ей пить без промедления и пьет сам. Разве можно не пить, когда с ним Айше?..
Он спрашивает ее:
— Айше, откуда у тебя такие точеные ножки?
— От аллаха. [А-017]
— А эти груди?
— От аллаха. [А-017]
Омар Хайям задумывается. Ненадолго. Разве можно погружаться в думы в такие минуты? Ведь рядом Айше!
— Аллах накажет тебя, — строго говорит Айше. [А-017]
Он ничего не хочет слышать. При чем тут аллах? При чем дру- [А-017] гие женщины? Разве можно не пить и не любить?..
— Что ты скажешь ей? — допытывается Айше.
— Ничего.
— Из страха?
— Нет. Просто так. Она знает, что я люблю всех женщин.
— И даже старых?
— Этого не говорю.
— Даже некрасивых? Даже хромых?
Он молчит. А потом говорит ей:
— Словом, я люблю женщин. Такими, какими создал их аллах. [А-017]
Омар Хайям подносит к ее алым губам кусочек поджаренного мяса. Она ест и запивает вином. Это очень пьянящее вино. Так ей кажется. А он допивает чашу и с размаху бьет ее о камень. И сотни осколков разлетаются в стороны.
Он смотрит на нее и думает: «Нет, я не видел никого краше Айше».
И он искренен. И каждый раз, когда целовал женщину, думал, что именно она олицетворяет красоту. Ибо любил их безудержно. Любил их за верность и неверность, за красоту и горячность, за холодность и недоступность, за жар поцелуев и даже за измену. Любовь его столь же глубока и искренна, сколь и мимолетна. Но каждый неверный поцелуй тяжело ранил его, однако рана вскоре заживала. Так как на страже любви всегда стояло время! Оно не разрешало грустить дольше положенного, дольше положенного самим аллахом…
Хаким наклоняется к ней. И целует ее в губы долгим, долгим поцелуем. И ей кажется, что сейчас разорвется ее сердце…
Волосы ее распущены. Пахнут они мускусом и жасмином, так же, как у Эльпи. И он невольно спрашивает себя: «Откуда у нее такие дорогие духи?» Он ныряет головою в черные струн волос и зарывается в них. Подбирается к ее ушам, которые походят на маленькие, твердые обиталища жемчужин, и спрашивает:
— Ты придешь ко мне ночью?
— Не знаю…
— Я буду в обсерватории. Буду совсем один.
— Не обещаю.
Ее глаза полузакрыты. И она не лжет: она ничего не может обещать.
Хаким вспоминает свою первую любовь, которая была там, далеко, в Самарканде. Та девушка походила на Айше. Очень была на нее похожа. И тоже любила повторять: «не знаю». Девушка была пятнадцатой весны, не сверленый жемчуг, и ждала своего ювелира. Может, аллах и сейчас посылает Хайяму столь же великолепный подарок ?.. [А-017]
Айше разрумянилась от вина и ласк. Щеки ее пылают. И ей стыдно смотреть на него. Ее глаза глядят куда-то поверх него, может, на небо. Или еще выше. Но куда же выше?
Хаким резко поднимается, смачивает в реке платок и обматывает им свою шею.
— Чтобы от любви не разорвалось сердце, — шутит он. Ему очень хорошо.
— Я хочу воды, — говорит Айше, не глядя на Омара Хайяма.
— Приказывай! — с готовностью восклицает он. Берет под мышку большой глиняный кувшин и льет веду в меньший, совсем небольшой. А оттуда — в чашу. И пьют вместе: он — вино, а она -воду. И он просит ее разбить чашу вдребезги. О камень. Она не решается. Он подает ей пример. И тогда она тоже разбивает чашу.
— Это примета? — спрашивает она.
— Да, примета.
— Какая же?
— Тот, кто разбил чашу, испив ее до дна, — все равно вино это или вода, — будет любим вечно.
— О аллах! — вскрикивает Айше. — Значит, я буду любить те- [А-017] бя вечно?!
— А ты сомневаешься в этом?
Ее глаза расширились, в них засветился священный огонь, присущий только истинному меджнуну. И, увидя этот огонь, Омар Хайям возрадовался юношеской радостью. Он повел ее к берегу реки.
Они стояли одни над рекою, обнявшись, словно вдруг возникшие из единого дыхания и единого сердцебиения. Она была много ниже его. Хрупка и тонка.
— Ты видишь, как мчится эта река? — спросил он.
Она сказала:
— Да.
— Ты знаешь, что она точно так же текла и семь тысяч лет назад?
Она сказала:
— Нет, не знаю, И почему семь тысячелетий? А не меньше и не больше?
Хаким объяснил ей, что человечество зародилось именно семь тысячелетий тому назад. И река эта, именуемая — и неспроста -Животворной, текла точно так же и точно так же была свидетельницей любви и счастья влюбленных.
— Да? — осведомилась она удивленно. Айше это ни разу не приходило в голову.
— А знаешь ли ты, — продолжал он, — что точно так же будет она течь и после нас?
— Наверное, — произнесла Айше, которой и эта мысль о смерти и бессмертии тоже не приходила в голову.
Он это понял и согласился с нею: в самом деле, стоит ли изнурять себя думами о прошлом или близком и неизбежном конце?
Омар Хайям продолжал:
— Но я сейчас не о смерти. Кому она нужна? Я о том, чтобы люди вечно любили друг друга. И они будут любить вечно!
Он отошел от нее на шаг, оглядел ее с ног до головы и решил про себя: она — лучшее создание аллаха. И, наверное, никогда не [А-017] видал такую красавицу с такими удивительными глазами. И за какие богоугодные дела послала ему судьба это неземное творение?..
— Айше, говорили тебе, что ты прекрасна? — спрашивает он восхищенно.
— Да, — ответила она.
— Кто же?
— Сваха.
— Тебя сватали?
— Пытались…
— И ты не вышла замуж?
— Нет.
— Почему ?
— Я не знаю. Может быть, потому что бедная.
Он призадумался. Бедная? Айше — бедная?
— Ты настоящая хатун, — сказал он. — В тебе течет кровь госпожи. Именитой госпожи!
Она усмехнулась. Горькой усмешкой. Впрочем, только с виду горькой. Разве печалятся в ее годы при таком стане и таких губах, при таких ножках и шее? Прочь печаль!
— Господин, — сказала обворожительно низким голосом, словно ей за двадцать и словно вполне опытная в любви, — не понимаю, почему согласилась сбежать с тобою на эту лужайку почти на целый день? Меня хватятся и начнут искать. Я знаю это.
— Кто хватится? — спросил он.
— А еще?
— А еще?
— Больше некому.
— А хотелось бы?
— Что?
— Давать отчет? Кой кому. Скажем, мужу.
— Может быть. Женщинам нравится. хозяйский глаз.
— Женщинам?! — воскликнул Омар Хайям.
— Да. А что?
— Я не ослышался?
— О нет!
Омар Хайям готов рассмеяться, пытается быть серьезным.
— Вы, женщины, слишком могущественны. Мы и мизинца вашего не стоим. Вы хитры. Вы умны. Вы терпеливы. Вы благородны. Вы преданны. Особенно в любви. Так зачем, спрашивается, вам хозяйский глаз? Нет, он вам не нужен. Он просто оскорбителен для вас. Это сами вы придумали его, чтобы вернее дурачить мужчин. Да, да!
Сказать по правде, Айше и не подозревала, что способна дурачить мужчин. Она была в том возрасте, когда женщина больше действует согласно инстинкту, нежели прислушивается к голосу опыта или разума. Айше нравился этот пожилой мужчина, статный и умный. Она не знала, что будет с нею через час или завтра, не говоря уже о более отдаленных временах. Она доверяла своей любви, может быть, больше, чем это полагалось. Но доверяла. А это для нее было все: сердце побеждало ум!
Омару Хайяму показалось, что его юная подруга немножко растеряна. Он подумал, что слишком стар для нее, К тому же что может он предложить ей? Замужество? Но это слишком далеко от его планов. Хаким может отдать только себя, и то на время. Может отдать свое богатство, которого нет. Эльпи он просто купил. Эльпи знала, на что идет: сегодня ее любят, а завтра? Кто поручится, что он сохранит любовь свою к ней до завтрашнего дня? Никто! Да и можно ли ручаться в таком деле? И нужно ли?..
Он повел Айше на прежнее место. И они снова уселись на зеленую траву. Она молчала, подчиняясь ему во всем. Айше не принадлежала себе — ею полностью, сам того не подозревая, овладел этот умный бородатый мужчина.
— Айше, — сказал Омар Хайям, — мне кажется, что я люблю тебя. Мне нравятся твои алые губы. Я люблю твои юные годы.
Она слушала его, склонив голову набок. Щекою касаясь его плеча.
— Ты спросишь меня — и это вполне естественно, люблю ли я еще кого нибудь? И я отвечу тебе откровенно: да, люблю. Но я люблю и тебя. Скажи. что бы мне сделать для тебя?
Подумав, она ответила:
— Ничего.
Хаким протянул руку к чаше. Однако Айше опередила его. Она подала ему чашу, сама налила до краев, И они выпили, не произнеся ни слова. Он изучающе осмотрел чашу, перевернул ее кверху дном и вдребезги разбил о камень.
— Я хочу есть, — признался он. — Вдруг проголодался, как шакал. Выбери мне кусок мяса. По своему вкусу. Слышишь, Айше?
И она выбрала. И подала ему. И он вдруг помрачнел, Нахмурился. И не стал есть. Она с испугом взглянула на него:
— Что с тобой, мой господин?
— Ничего.
— Ты болен?
— Да. Только не спрашивай чем.
— Не буду, — покорно произнесла Айше.
— И не надо, — сказал Омар Хайям. — Я подумал сейчас о смерти.
Айше встрепенулась. И, чуть не рыдая, произнесла!
— Только не смерть!
Он обнял ее.
— Я думаю о смерти вообще, — пояснил он, — и не могу смеяться, когда думаю о ней. Я завидую тем, кто будет сидеть на этой лужайке после нас. После того, как из меня
