тех пор, пока оно было пригодно для своей цели и бессердечно забрасывалось, когда переставало быть полезным. И масса римских господ отнюдь не стояла выше этого юридического бессердечия, так что история сохранила на своих страницах примеры вопиющего бесчеловечия, показывающего, до какой жестокости может доходить человек, когда он не встречает должного ограничения своему самовластию в отношении к подобным, но подчиненным ему существам.

Даже лучшие мыслители не чужды были такого воззрения, и по Катону, напр., «когда раб становился дряхл или болен, то его следовало продать вместе с старыми волами и старым железом на слом.»[291 — Саt. Dе Eе Rustiса III.] Надо было иметь исключительно доброе сердце, чтобы победить подобное узаконенное бессердечие, и эту победу человеколюбия над жестокостью блистательно одержал римский сотник в Капернауме. Когда заболел у него раб, он окружил его всевозможным попечением, очевидно, принимал все меры к облегчению его страданий и сам страдал за него душой. Но все было напрасно. Страшный недуг, вероятно паралич, в связи с ревматизмом или солнечным ударом, обычным явлением в жарких странах, быстро развивался и больной уже лежал при смерти. Не оставалось никакой надежды на земную помощь, а языческие боги были немы и бессильны, да и сотник, как и большинство римлян его времени, конечно давно уже постиг всю тщету язычества, что и побудило его привязаться к иудейству. И он мог уже неоднократно убедиться как из истории, так и теперь из наличной действительности в том, что если сила Божья действует в мире, то именно в народе иудейском.

Вот и в самом Капернауме уже сколько совершилось великих чудес и исцелений, о каких и понятия не имеет миродержавный Рим, где знатнейшие вельможи и сами гордые, обоготворенные народным раболепством, императоры с целью предохранения себя или исцеления от болезней имели обыкновение окружать себя, по саркастическому выражению Тацита, целыми стадами знахарей, халдеев, математиков, астрологов и вообще тех обманщиков и шарлатанов, которые пожинали богатую жатву на ниве римского суеверия, явившегося как жалкая, но неибежная замена полного упадка веры в богов. Какое необычайное движение произошло бы в Риме, если бы в нем появился этот великий Учитель, слово Которого имело чудесную силу исцелять как душу, так и тело. Но языческий Рим, как и вообще языческий мир был недостоин такого Учителя, Который поэтому и не выходил за пределы Своей родной страны. Если же недостоин был даже миродержавный Рим, то конечно смеет ли думать какой-нибудь римский сотник о том, чтобы на него мог обратить внимание этот великий Учитель. Конечно Ему стоило только сказать слово, и его любимый раб, находящийся в предсмертной агонии, был бы возвращен к жизни. Но как обратиться к Нему с просьбой об исцелении, когда Он еще недавно в своей дивно-божественной проповеди на горе прямо говорил: «не заботьтесь!» ибо только язычники предаются всяким заботам и мольбам, забывая или не ведая, что Отец небесный Сам знает, в чем мы имеем нужду.

И вот благочестивый сотник, колеблясь между сознанием своего недостоинства и непреодолимой, глубокой верой во всемогущество Христа, Который один только и мог исцелить его умирающего в жестоких страданиях раба, не знал, что ему делать. Но вера, как и любовь, изобретательна, и он, не находя возможным для себя по своему недостоинству лично обратиться с просьбой к возвратившемуся в Капернаум божественному Врачу душ и телес, надумал обратиться к посредству местных иудейских старейшин, ходатайство которых, как единоверцев и единоплеменников божественного Учителя, могло иметь, по его разумению, больше значения, чем личная просьба самого сотника-иноземца. Старейшины города не замедлили отозваться на просьбу доброго, всеми уважаемого сотника, так много сделавшего для Капернаума, и потому немедленно составилась депутация из наиболее знатных лиц, которая, отправившись к Христу, «убедительно просила Его» помочь больному слуге благочестивого сотника. «Он достоин, чтобы Ты сделал для него это, ибо он любит народ наш и построил нам синагогу.»[292 — Лук. 7:3–5. В этом нункте замечается существенное различие в рассказе о событии у Евангелистов Матфея и Луки. По рассказу первого, сотник сам лично просил Христа о своем слуге, а по рассказу второго за него просили иудейские старейшины. Но это разногласие не есть противоречие, а указывает лишь на то, что евангелисты передают в своем повествовании разные моменты события: Евангелист Лука — начало события, когда действующими лицами были иудейские старейшины, а Евангелист Матфей — конец его, когда и сам сотник, при приближении Христа к его дому, вышел лично на встречу удостоившему его своего посещения божественному Учителю и естественно мог повторить лично ту же самую просьбу, с какой он раньше обращался к Нему через своих иудейских ходатаев.] И Сердцеведец немедленно ответил на эту просьбу: «Я приду и исцелю его» (Мф. 8:7).

Время не терпело, и Христос, сопровождаемый депутацией, а также, вероятно, и толпой народа, направился к дому сотника, которому, конечно, наперед было послано известие об ожидающем его посещении. Можно бы подумать, что эта радостная весть приведет сотника в неописанный восторг и он немедленно сделает все приготовления к торжественному приему великого Учителя и, пожалуй, созовет своих друзей и знакомых, чтобы и им показать, вот какой он достойный человек, что не смотря на его языческое происхождение он удостоился посещения со стороны Того, Кого народ признавал если не за самого Мессию, то по крайней мере за великого пророка и предтечу Его! Так бы непременно поступил любой из этих иудейских старейшин, как уже и поступали некоторые, как, напр., известный Симон-фарисей (Лук. 7:36–49[293 — Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег… И далее.]).

Но благочестивый сотник был слишком искренен и скромен, чтобы чувствовать хотя малейшее движение гордости в своем смиренном сердце, и потому он, услышав радостную весть, что Сам Христос идет в его дом, послал к Нему навстречу своих друзей, а затем близ дома вышел к Нему и сам лично и смиренно выражал свое недостоинство, чтобы Тот, всемогуществу Которого повиновались и небо и земля, вошел под его грешный, языческий кров. «Господи! говорил он с чувством искреннего и глубокого благоговения к божественному Врачу, выразившему столь скорую готовность помочь ему в его домашнем бедствии: я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой.»[294 — Небезинтересно отметить также черту глубокого смирения римского сотника. Иудейские старейшины говорят о нем Христу, что «он достоин,» а он сам по своему смирению говорит нак раз наоборот: «я не достоин.»]

Не только среди язычников, но даже и среди иудеев господствовало убеждение, что чудесная сила может проявляться только через какое-нибудь материальное посредство, через соприкосновение или прием какого-нибудь осязательного средства; вследствие этого и кровоточивая женщина считала необходимым для получения себе исцеления от Христа прикоснуться хотя к краю Его одежды. Римский сотник стал выше этого грубого, материального взгляда и пришел к возвышенному, поразительному для того времени убеждению, что чудейственная сила может действовать непосредственно, через одно слово. Всякие вещественные посредства нужны только для тех, кто сами, так сказать, находятся под властью вещества, но не для Того, Кто повелевает и вещественным и духовным миром. Ему достаточно сказать слово, и все придет в движение для исполнения сказанного. Мир с его видимыми силами перед лицем божественного всемогущества также беспрекословно послушен, как хорошо дисциплинированное войско в руках своего начальника, хотя бы даже такого далеко не первостепенного, каким был римский сотник. Сам будучи подвластным человеком, но имея в своем подчинении воинов, он свободно распоряжается ими, и достаточно сказать какому-нибудь из воинов одно слово: иди, и он идет, или другому: прийди, и приходит, или слуге: сделай то-то, и делает. Если такое значение имеет слово простого римского сотника в отношении к подчиненным ему воинам, то тем бесконечно большее значение должно иметь слово Того, Кто располагает всем воинством сил как земных, так и небесных.

Такое рассуждение могло выйти из уст лишь человека, в сердце которого таилось глубочайшее убеждение во всемогуществе Христа, и так как оно исходило из уст язычника, то оно вызвало восторг удивления в сердце самого Спасителя мира. Если языческий мир, изнывавший и погибавший в бездне неверия, отчаяния и развращения, еще способен был давать из своей среды столь глубоко и искренне верующих людей, как этот благочестивый римский сотник, то он, очевидно, не погиб еще окончательно; в нем тлеется еще искра божественности, живет еще в его темных недрах зародыш добра, который ждет только наступления того благословенного времени, когда явятся богопосланные виноградари, которые удобрят землю, польют иссыхающий зародыш, и он не приминет развиться и разрастется в великое дерево, ветвями которого покроется вся земля. Перед всевидящим взором Христа раскрылась вся величественная картина распространения Его учения, которое должно было пронестись по всей длине земли, от отдаленного востока до отдаленного запада,[295 — В изречении: «многие прийдут с востока и запада» нельзя не видеть некоторого отголоска древнего географического кругозора, который наибольшую протяженность земли знал именно по направлению от востока к западу, что отчасти сохранилось и доселе в известном географическом выражении — восточная долгота (в противоположность северной широте).] и на всем этом громадном пространстве оно найдет живой отклик в многочисленных сердцах, томящихся во тьме неведения и жаждущих услышать слово истины и спасения.

Вот этот римский сотник является первым представителем всех этих алчущих и жаждущих правды в языческом мире, и Христос, почувствовав восторг удивления глубокой вере благочестивого сотника, открыто выразил это удивление[296 — Замечательно, что в Евангелии передаются только два случая, при которых Христос выражал удивление: Он удивился вере римского сотника (Мф. 8:10) и дивился неверию жителей своего родного Назарета (Мар. 6:6).] перед всеми присутствующими и, не обращая внимания на человеческие предрассудки и национальние предубеждения, произнес смиренному сотнику истинно высокую похвалу. «Истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры.»

Израильский народ имел все средства и побуждения для своей веры: он был удостоен особого избрания со стороны Отца небесного, ему дан был закон, посылаемы были в назидание пророки, делались величайшие откровения тайн бытия, вся его история изобиловала чудесами и проявлениями Божьей премудрости, благости и любви, и несмотря на все это, вера в нем была слаба, затуманена чисто земными соображениями и придатками, так что вожди народа на самого Мессию смотрели скорее с точки зрения земных интересов и выгод, ожидая в его лице великого завоевателя, который покорит все народы земли и отдаст их во власть иудеев. И вот, находится язычник, который