солнце уже готово было укрыться за западными холмами, и после коротких сумерек, какие обыкновенно бывают в Палестине, должна была наступить ночная тьма. Народ мог оказаться в крайне затруднительном положении, тем более, что он остался без пищи, а между тем среди него были женщины и дети, нуждавшияся в подкреплении. Ученики, которым в трудовой рыбачьей жизни, конечно, не раз случалось оказываться в таком затруднительном положении, когда внезапная буря уносила их лодку и прибивала к пустынному берегу, первые почувствовали затруднительность предстоящего положения и не преминули обратить на него внимание своего Учителя. Не зная, как выйти из затруднения, они обратились к Учителю с просьбой, чтобы Он поскорее отпустил народ и дал ему заблаговременно возможность отправиться в ближайшие селения и там купить себе хлеба. К крайнему их удивлению, Христос однако ответил им, что нет никакой надобности отпускать народ, и повелел, чтобы они сами дали ему есть. Это повеление показалось им до крайности странным, и они заметили, что для них нет никакой возможности накормить такое огромное множество народа, потому что для этого пришлось бы купить хлеба на целых двести динариев, на сорок рублей золотом, — а такой суммы не оказывалось в апостольской казне;[598 — Эти подробности, опущенные евангелистом Матфеем, передаются другими евангелистами (Марк. 6:37–38; Иоан. 6:7,8). Римский динарий (пенязь) равнялся 20 коп. серебром; но действительная стоимость его лучше определяется тем, что это была обычная поденная плата рабочим, наемным воинам и пр.; след., 200 динариев сумма весьма значительная.] да если бы и оказалась, то негде было бы купить хлеба в столь пустынном месте. Не зная, как быть, Андрей заметил, что весь наличный запас провизии заключается в пяти хлебах и двух рыбах, оказавшихся у одного мальчика,[599 — Евангелист Иоанн говорит, что это были хлебы ячменные. Простой народ в Палестине обыкновенно питался ячменным хлебом, как наиболее дешевым. Рыбы разумеются испеченные или соленые, — оψάριо как они известны были на языке рыбаков и составляли их обычную пищу.] но что это значит для такого множества?
Не обращая внимания на эти рассуждения, обнаружившие лишь человеческую ограниченность, и предположив совершить великое чудо отеческого милосердия, Христос велел принести к Себе оказавшийся у мальчика запас хлебов и рыб, а народ рассадить правильными рядами для ужина. Это было незадолго до Пасхи, следовательно, в месяце нисане, когда природа в Палестине одевается в свой наиболее роскошный наряд, и склоны холмов покрываются свежей травой и разнообразными цветами. Время этого события собственно определяется на основании указании евангелиста Иоанна на то, что «приближалась пасха» (Иоан. 6:4), и это указание у него сделано как бы случайно. А между тем, оно проливает глубокий свет на самое событие. В то самое время, когда иудейские иерархи, книжники и фарисеи выставляли в Иерусалиме на показ свое лицемерное и гордое благочестие в храме Отца небесного, Его единородный Сын находился в пустыне, так как злоба этих самых иерархов и книжников лишила Его возможности посетить святой город. Народ, который собрался послушать благовестие о спасении из уст Самого Мессии, терпел голод в пустыне, между тем как Израиль, собравшийся в Иерусалиме для исполнения отживавшей тени закона, готовился ко вкушению пасхального агнца и предавался обычному праздничному довольству. Сердце Христа восскорбело при этой мысли, и Он порешил теперь же предустановить, так сказать, агапы или трапезы любви нового завета, предвестие той великой новозаветной пасхи, которая учреждена была позже. Сам порядок, в котором рассажен был народ по траве — рядами по сто и по пятидесяти человек, — обнаруживает как бы намерение учредить именно трапезу братскую с ее правильной уставностью и строгой дисциплиной.
Когда народ был размещен в указанном порядке, Христос как отец этой великой семьи, объединенной общей жаждой духовной истины, стал посреди нее, и взяв хлебы и рыбы, молитвенно возвел очи к Отцу небесному, подающему нам хлеб насущный и, благословив трапезу, стал разламывать их на части[600 — Под хлебами на востоке вообще разумеются тонкие хлебные плитки (вроде лепешек), которые, высохнув, легко ломаются в руках, вследствие чего священные писатели всегда говорят о «преломлении» хлеба, так как для разделения его не было надобности в ноже. Сами хлебы — малого размера и веса, почему слуга пророка Елисея, на повеление его раздать двадцать хлебов сонму его учеников во сто человек, удивленно воскликнул: «что тут я дам ста человекам?» Такого количества русских хлебов, конечно, было бы достаточно для накормления сотни человек.] и передавать ученикам, а последние — народу. И вот незаметно совершилось великое чудо, напомнившее народу о давних временах своей славной истории. Некогда Елисей напитал сто человек двадцатью ячменными хлебами, а его учитель Илия умножил муку и масло у бедной вдовицы настолько, что ей достало этой провизии до наступления полного изобилия в стране.[601 — 4 Цар. 4:42–44; 3 Цар. 17:16.] Но теперь на глазах более чем пятитысячной толпы народа совершилось еще более изумительное чудо: все получили из рук апостолов достаточное количество хлеба и рыбы, чтобы утолить свой голод, и, кроме того, осталось еще больше, чем было первоначально. Собрано было остатков еще целых двенадцать «коробов полных» ).[602 — Эти коробы или корзины могли быть принесены слушателями с провизией, которая потреблена была раньше. У иудеев был обычай всегда брать с собой в дорогу такие коробы с провизией, так как законническая точность не позволяла им пользоваться первой попавшейся пищей — из опасения осквернения. Отсюда римские сатириски не раз издеваются над иудеями, считая одной из самых отличительных особенностей их национальности эти именно коробы (сорhinus) — с клочком сена в них (для прикрытия провизии).]
Никакая наука не в состоянии объяснить, каким образом совершилось столь поразительное чудо. Любители естественного объяснения чудес, конечно, не приминули и здесь указать на возможность обойти чудо Божьего всемогущества указанием на то, что хлеб мог быть незаметно принесен из соседних селений, а народ в своей восторженности воображал, что он получал части все тех же пяти хлебов и двух рыб, которые случайно оказались у мальчика; но такие и подобные объяснения, какие особенно любили выдумывать рационалисты прежней натуралистической школы, слишком наивны и предполагают слишком глубокое тупоумие в народе, чтобы можно было придавать им какое-нибудь значение, так что от них отказались даже такие крайние рационалисты, как Штраус и другие. Нет, область всемогущества, любви и благости Божией настолько велика и обширна, что никакой ограниченный человеческий ум не в состоянии обнять ее, а тем более жалки и напрасны попытки умалить ее и низвесть в пределы простой человеческой изобретательности. Совершившееся близ Вифсаиды-Юлии чудо поистине велико и поразительно, но оно кажется особенно поразительным потому, что совершилось в необычайной для нашего наблюдения форме. A между тем, совершенно такие же чудеса, и даже еще более поразительные и великие, совершаются постоянно вокруг нас, и мы только по привычке не замечаем их. В самом деле, разве менее поразительно то постоянно из года в год совершающееся на наших глазах чудо, что из малого запаса зерен вырастает такое количество хлеба, что его достаточно бывает для накормления не пяти тысяч только человек, а всего человечества, населяющего земной шар? Мы видим, что из брошенных в землю зерен вырастает колос, и понимаем, что его произрастанию содействуют внешние благоприятные условия — хорошая почва, благовременный дождь, достаточная степень тепла и света. Но эти внешние условия лишь помогают злакам произрастать, а сам процесс этого произрастания для нас также непостижим, как непостяжимо было умножение хлебов в руках Спасителя.
Никакая наука не в состоянии проникнуть в тайну произрастания злаков, и жизненный зародыш, скрытый в каждом зерне, составляющий саму причину прозябания и ждущий только благоприятных условий для того, есть поистине непостижимая для человечеекой науки, тайна, которая способна поразить всякий мыслящий ум не менее, чем и рассказываемое евангелистами чудо. Истинно поэтому говорит блаженный Августин, что чудо Божьего промышления о мире еще выше и величественнее, чем чудо непосредственного умножения хлебов в пустыне. Но кроме этого чуда в природе, подобные же чудеса совершаются нередко и в жизни христианских народов. Христос, Сам, насыщавший голодающий народ в пустыне, предоставил силу совершать подобные же чудеса и Своим последователям, и эти чудеса поистине поразительны, потому что они во всей силе показывают всемогущество любви Христовой. Когда два года тому (1897 год) назад целые области русского государства постиг жестокий неурожай, угрожавший великим бедствием, то от этого бедствия спасло именно только всемогущество любви Христовой. В древнем языческом мире бывали случаи, когда от голода вымирали целые города и даже области, потому что он не знал еще великой тайны всемогущей любви, возвещенной Христом. Совершенно иначе бывает в христианском мире. Лишь только какой-либо из христианских народов оказывается голодающим, на подобие народа в пустыне близ Вифсаиды, как над ним сжаливается Христос, и повелевает Своим ученикам «дать есть голодающим.» И немедленно все истинные ученики приходят в движение, и, получая хлеб из благодатных рук Своего Учителя, раздают его нуждающимся, и все насыщаются. Так именно случилось и с русским народом в годину его бедствия. Лишь только разнеслась весть о постигшем его бедствии, как от всех истинных последователей Христа, начиная от царских дворцов до последней хижины, потекли обильные приношения, даже от берегов далекой Америки поплыли целые корабли с хлебом — и совершилось изумительное чудо насыщения целых миллионов голодающего народа. Надо быть поистине слепым, чтобы не видеть этих совершающихся вокруг нас чудес; а кто достаточно прозорлив, чтобы видеть и оценивать силу этих чудес в природе и жизни, для того вполне ясным и не требующим никакого доказательства будет и чудо умножения хлебов в пустыне.
Столь неожиданно насытившись от чудесных щедрот Христа и Его апостолов, народ изумлялся, и ему оставалось только возблагодарить божественного Подателя всяческих благ. Но к прискорбию — сытый народ оказался менее способным понимать духовные истины, чем в своем голодном состоянии. Совершившееся перед ним чудо поразило его больше со своей чувственной стороны, чем глубоким таинственным значением, и в нем с небывалой силой воскресли ложные мессианские мечты, внушенные раввинством. Раввины учили, что имеющий придти Мессия, между прочим, будет в изобилии доставлять иудеям не только простые яства, но и самые изысканные предметы пиршественного потребления. В горячих головах галилеян теперь под влиянием только что виденного невольно зародилась мысль, не есть ли это начало царствования Мессии — завоевателя, и так как Сам Христос казался им слишком смиренным, то у этих мечтателей явилась дерзкая мысль — насильственно ускорить наступление царства Мессии. Они задумали силой взять Христа и провозгласить
