как разбойник: помяни меня, Господи, во царствии Твоем.» Аминь.

Поучение в Великую Пятницу.[988 — Лебедева, Π. Α., прот. Поучения, вып. V, стр. 28.]

«Мария же Магдалина и Мария Иосиева смотрели, где Его полагали»

(Maр. 15:47).

И вот мы, слушатели, собрались теперь в этот святой храм, чтобы присутствовать при положение во гроб нашего Спасителя и Господа. И хотя не можем видеть, вместе с Марией Магдалиной и Марией Иосиевой, самого события — будем, по крайней мере, с внимательностью этих святых Христовых учениц, внимать предлагаемому нам воспоминанию о нём.

Что же видим мы о предлагаемом нам событии? Видим гроб; во гробе нашего Спасителя и Господа; y гроба пресвятую Божью Матерь, возлюбленного Его ученика и одну из учениц, особенно Его любящих. Видим и совершителей погребения Христа — благочестивого Иосифа и тайного Христова ученика Никодима. Видим даже и невидимые телесными нашими очами ангельские лица. Видим и все орудия казни и страданий Христа — крест, терновый венец, гвозди, копье и губку, лестницу и веревки. Видим и петуха — проповедника Петрова покаяния, и ковчежец с 30 сребрениками — главную вину Иудиной погибели. Видим, наконец, и избраннейших проповедников Христова Евангелидля всех стран света — святых апостолов-евангелистов Матфея, Марка, Луку и Иоанна.

О, сколько предметов для размышления, сколько уроков для назидания в одном этом образе, нам ныне предложенном!

Гроб, видимый вами ныне, в полном смысле слова есть гроб новый, не потому только, что никто до Христа не был положен в него, но потому особенно, что не похож ни на какой другой прежний гроб. Все бывшие прежде него гробы были украшены только снаружи, внутри же исполнены мертвыми костями, — неутешительными плодами горького сердцу и совершенно безнадежного тления и разрушения.

Гроб Христов не столько украшен снаружи, сколько величествен внутри; ибо из него, из этой погребальной пещеры, принадлежавшей некогда Иосифу Аримафейскому, по положении в нее живоносного тела Христова, исторгся источник, оживотворивший и могущий оживотворить тотчас после смерти Спасителя не только многие телеса умерших святых, но и телеса всех нас, когда настает время нашего воскресения и суда.

Как же нам не благоговеть перед образом гроба Христова? Как не черпать из этого приснотекущего источника животворной силы и аромата благовонного мира и для гробов, сокрывших когда-либо и кого-либо из близких нашему сердцу, и для гробов, в будущем скроющих и наши бренные, греховные тела.

Будем созерцать и Почиющего во гробе нашего Спасителя и Господа. Вспомнив о всей земной Его жизни, и всех Его подвигах и трудах, о всех Его лишениях и скорбях, — посмотрим внимательнее и на крестные, ужасные Его раны. Не за Себя, но за нас, грешных и недостойных все это потерпел наш Спаситель и Господь. И вся Его жизнь, и все Его скорби и страдания посвящены были нашему благу, нашему спасению. И теперь, хотя мертв и безмолвен явился Он перед нами, но наука вечной жизни и спасения, Им некогда проповеданная, и теперь на груди и сердце Его. О, если бы эта наука, к которой мы всегда так холодны и равнодушны, сделалась отныне самой близкой и к нашему сердцу!

Будем созерцать и стоящих у гроба. Созерцать, прежде всего, Пресвятую Матерь Господа. Очи Ее наполнены слез о страданиях и смерти Сына, но дух Ее как всегда, так и теперь, вполне предан святой Божьей воле — да будет эта святая преданность Божьей волю источником утешения и для нас, во всех постигающих нас скорбях и лишениях! Слезы Божьей Матери о Единородном Ее Сыне давно уже иссушены, но видя их на предложенном нам теперь образе и памятуя, что Матерь Христа есть Матерь и всех верующих во Христа, не должны ли мы придти к той мысли, что может быть и ныне, может быть и о нас стоит Она в слезах перед престолом Божьим, моля нам всего нужного для нашего блага и спасения. Утешим же небесную нашу Ходатаицу и собственной, усердной заботливостью о нашем истинном благе и спасении.

Возлюбленный Христов ученик и ученица, особенно Его любящая, стоящие у гроба и плачущие, не смотря на близость иудейскаго пасхального праздника, вразумят и нас, Христовых учеников и учениц, плакать более всего о грехах наших, не оставлять этого плача и при праздничных наших торжествах.

Совершители погребения Христова, Иосиф и Никодим, из которых один уступил Христу приготовленную себе и своему семейству гробницу, a другой принес Ему сто литров благовонной смеся смирны и алоя, да научат и нас чтить память Христа, за нас пострадавшего и умершего, и посильными приношениями в Его святой храм, и заботливостью о бедствующих Его и наших меньших братиях.

Святые Божьи Ангелы, предстоящие Христову гробу, да напомнят нам, что и от нашего гроба и наши души могут быть, подобно душе Лазаря, отнесены святыми ангелами на Авраамово лоно, — достойны ли они только будут этой неоцененной чести? Не сделались бы они добычей диавола и ада!

Орудия казни Христа да будут нам всегдашними напоминателями о самом для нас необходимом, но вместе с тем и самом трудном долге, распинать нашу плоть с ее страстями и похотями.

Проповедник Петрова покаяния да научит нас быть внимательными к нашему покаянию, от кого бы оно нам ни проповедовалось.

Ковчежец Иудин да заставит нас тщательно проверить и наши ковчежцы — нет ли в них цены порока, цены неправд, цены чьих-либо слез и крови?

Святые Евангелисты, видимые нами на предлежащем образе, да вразумят нас не только самим поучаться тайнам нашего спасения, но поучать им и других, кого только можем и словом, и делом нашим.

Господи! Мария Магдалина и Мария Иосиева, зревшие некогда, где Тебя полагали, видят Тебя теперь уже не во гробе, a на божественном Твоем престоле! Даруй и нам, зрящим Тебя теперь во гробе, узреть Тебя после нашей смерти и во славе, и самих нас удостой небесной Твоей славы. Аминь.

Страсти Господни

«… i, milеs, ехреdi сruсеm!..» (… иди, воин, приготовь крест!..)

Ежегодно Святая Церковь посвящает особую, страстную, неделю для напоминания своим верующим чадам о страшном событии — страстей Христовых, и всякий раз, как бы ни было сердце человеческое удручено мирской суетой и как бы ни было предано мирским наслаждениям, в нем невольно зазвучит нота лучших чувств сострадания и человеколюбия при воспоминании о том страшном попрании, которое совершилось над Христом. Не всякий по опыту знает всю глубину человеческих страданий и ту бездну терзаний и мук, которая испытывается невинными при перенесении несправедливости; но тут он невольно переживает все, чем только можно унизить и оскорбить нравственную и физическую природу человека и, вследствие этого, по необходимости, учится больше ценить всякую человеческую личность, как способную выстрадать те же унижения и оскорбления, и начинает больше понимать значение нравственного закона, обеспечивающего справедливость на земле.

Перед нашим взором история Христовых страстей разворачивает ужасающую картину торжествующего зла. Как бы чувствуя приближение конца своему царству в мире, оно излило всю ярость своих разрушительных сил на человеческую природу, и притом в лице ее величайшего и всесвятейшего представителя, в лице носителя самой добродетели, именно в лице Богочеловека. И позорнее всего для человечества, что зло нашло себе орудие высшего своего проявления среди самих же людей, против которых оно вело свою отчаянную борьбу, и притом среди тех, кто были выразителями высших сил, на которых зиждилась самая жизнь человечества. Носителями высшего религиозно-нравственного закона были те самые первосвященники и законники, которые в исступленном ослеплении требовали смерти Богочеловека. Носителем высшего гражданского закона и политического могущества был тот самый прокуратор Пилат, который из жалких расчетов политики предал на смерть святейшего и невиннейшего из людей. И наконец, одним из избранных носителей истины царства Божьего был тот самый Иуда, который в ослеплении обуявшей его алчности продал за ничтожную сумму в тридцать сребренников драгоценнейшую на земле жизнь, — ту жизнь, которой не стоил бы весь мир, даже если бы он был одним сплошным слитком золота. По истине вся эта история с поражающей ясностью показывает, каким жалким рабом греха и смерти был ветхозаветный человек!

При этом невольно возникает вопрос: неужели действительно зло могло окончательно восторжествовать над добром и в состоянии было погасить в человеческой природе и ту последнюю искру добра, которая еще тлела в ней и после грехопадения, как в созданной по Божьему образу и по подобию? Нет, семя добра оставалось в ней и в самые высшие моменты торжества зла и никаким силам ада невозможно было окончательно подавить в ней того голоса внутреннего сознания высшего предназначения, который раздавался и в самой преступной душе, неотступно вопия о нарушении нравственного закона. Это мы видим и в момент высшего торжества царства зла на земле, именно во время страстей Господних.

Нам неизвестно, насколько громко неумолимый и страшный голос совести раздавался в груди главнейших совершителей величайшего преступления на земле — первосвященников и Пилата, — иерархическая и политическая гордость могла скрыть в них от взоров постороннего мира целый ад внутренних терзаний, закончившихся для тех и другого тяжкими и заслуженными ударами судьбы; но в более простой и бесхитростной, в менее дрессированной душе несчастного Иуды голос совести прогремел за попранную справедливость с такой грозной силой, что его не выдержала натура предателя, хотя он н сделался вместилищем сатаны. Судьба Иуды Искариота в этом отношении представляет глубоко поучительный факт — не только в нравственном, но и в психологическом отношении. Отметим некоторые черты из его душевного состояния в страшный момент страстей Господних.

Страшная сцена народного смятения, в котором седовласые первосвященники и высокоученые книжники, забыв свое достоинство и великую важность, соперничали с уличной чернью в яростных криках: «распни, распни Его!», закончилась. Двоедушный и бессердечный Пилат, для которого его служебно-государственная карьера была дороже правды всего мира, решил пожертвовать Христом в своекорыстную угоду тому страшному властелину, один намек на недовольство которого рисовал перед ним все ужасы закона об оскорблении величества, и с высоты своего трибунала со спокойной римской важностью произнес последний приговор и дал последний для его исполнения приказ: i, milеs, ехреdi сruсеm.

Этот простой приказ слышали тысячи присутствующих людей, и его несомненно слышал и Иуда Искариот. Цель его была, таким образом, достигнута; предприятие окончательно увенчалось успехом, и полученные сребренники теперь составляли уже его неотъемлемую собственность. Но, увы — этот успех не обрадовал его. Последний приказ Пилата прозвучал для него как грозный приговор над ним самим, и он менее ужаснулся бы, если бы вместо этих спокойных слов прокуратора он услышал под собой треск земли, разверзшейся поглотить его.

В полной власти сил злобы он находился лишь до момента совершения самого предательства