по временам удаляться в Перею, чтобы там найти успокоение Своему возмущенному духу. В одно из пребываний там Он и сказал притчу о мытаре и фарисее, и она с поразительной ясностью кисти божественного художника рисует перед нами с одной стороны бездну лицемерия и самоправедности, в которую впали вожди Израиля, а с другой — ту искру истинного покаяния, которая все еще теплилась в душе даже самых презренных и жалких подонков избранного народа.
«Два человека вошли в храм помолиться.» Кроме определенных времен, назначенных для богослужения и жертвоприношения, храм иерусалимский был постоянно открыт и для случайных богомольцев, так что каждый во всякое время мог пойти в дом Отца Небесного и излить перед Ним свои мольбы и чувства. И из этих богомольцев — один был фарисей, а другой — мытарь, — две непримиримые противоположности между собой.
Фарисей — это высокочтимый учитель народа, важный книжник, знаток закона, горячий патриот, щедрый благотворитель, — человек, который тщательно избегал всякого осквернения и, так сказать, распространял вокруг себя благоухание примерного благочестия и исполнения закона. Он с важностью поднимался к храму — в своих широких воскрилиях и с филактериями на руках и, войдя в храм, стал на видном, особом месте.
Другой — был мытарь, презренный сборщик податей, слуга ненавистных завоевателей, пособник их вымогательства и хищничества. По общепринятым представлениям, он относился к одному разряду с грешниками и блудницами, и ни один фарисей не позволил бы себе быть с ним в одном доме и дышать одним с ним воздухом, а тем более соприкоснуться с ним — от какого осквернения пришлось бы омываться в семи водах. Зная такое отношение к себе со стороны народа, он незаметно пробрался в храм и стал там — случайно неподалеку от фарисея.
Оба они пришли в дом Отца Небесного, чтобы излить перед Ним свою душу, и начали молиться. При виде столь нежеланного соседства дух фарисея смутился; но в то же время это соседство дало ему благодарный материал для молитвы: как кстати подошел этот презренный мытарь, который верхом своей греховности давал яркую картину противоположности с воплощенной праведностью! И видя в этом как бы действие Промысла Божьего, фарисей начал громко[101 — Выражение «сице в себе моляшеся», переданное по русски «молился сам в себе», по-видимому предполагает тихую, безмолвную молитву. Но греческий текст не дает права на такое толкование, и безмолвная молитва отнюдь не свойственна была не только фарисеям, любившим молиться во всеуслышание и напоказ, но и иудеям вообще, которые и доселе молятся преимущественно вслух. См. Матф. 6:5.] молиться: «Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди — грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь.» Можно представить себе, каким презрительным взглядом при этих последних словах фарисей сверкнул в сторону несчастного мытаря! Он пришел молиться, но при виде этой воплощенной греховности ему уже не о чем молиться: в сравнении с ним он воплощенное совершенство, сама праведность, облачившаяся в широкие воскрилия, и потому ему остается только благодарить Бога, что он не таков, как прочие люди. По своему благочестию он стоит неизмеримо выше всех других людей, не говоря уже об этом жалком, презренном у людей и отвергнутом у Бога мытаре, который от стыда не смеет поднять даже глаз и от угрызений совести ударяет себя в нечестивую грудь. И довольный собою, фарисей начал по пальцам перечислять дела своего благочестия, как бы желая этим осязательно доказать самому Богу свое неотъемлемое право на оправдание, как залог вступления на лоно Авраамово. «Пощусь два раза в неделю», перечислял он; «даю десятую часть из всего, что приобретаю», и конечно, упомянул при этом, что десятину дает даже с мяты, аниса и тмина (Матф. 23:23).[102 — Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять.] Этим самохвальственным кощунством и кончилась вся его молитва.[103 — Замечательно, что подобные же молитвы встречаются в Талмуде. Так, одному раввину приписывается следующая молитва: «Боже, благодарю Тебя, что Ты положил мою часть с теми, которые заседают в академии, а не с теми, что сидят по углам (менялы и торговцы). Я встаю рано и они встают рано, но я встаю рано для слов закона, а они для корысти. Я тружусь и они трудятся: но я тружусь и получаю награду, а они трудятся и не получают награды. Я бегу и они бегут: но я бегу к жизни будущего мира, а они бегут к бездне погибели». См. у Эдершейма, II, стр. 291.] Ни единого искреннего вздоха не вырвалось у него из груди, ни единого слова покаяния не проронили его гордые уста, и еще раз презрительно сверкнув в сторону мытаря, той же высокомерной поступью вышел из храма, звучно опустив, конечно, при этом и свой золотой или серебряный сикль в сокровищницу храма, — в посрамление все тому же мытарю, как сборщику этих сиклей с народа Божьего для сокровищницы нечестивых язычников.
Когда фарисей изощрялся таким образом в кощунственном самохвальстве перед Богом, в укромном уголке, весь погруженный в созерцание своей греховности стоял и молился мытарь. Он был великий грешник. Будучи сыном Авраамовым, наследником обетований, он изменил своему народу и своему Богу. По бедности или преступной алчности он поступил на службу к тем компаниям откупщиков, которые, взяв у римского сената на откуп подати с завоеванных народов, с лихвой взимали их, беспощадно вымогая и выколачивая свои барыши. Поступая на такую службу, он должен был порвать все узы родства и дружбы и превратиться в бессердечное орудие беспощадного вымогательства. И сколько слез было пролито бедным, угнетенным, беззащитным народом, отдавшим бездушному сборщику свое последнее, добытое кровавым потом, достояние и сбережение, сколько разорения внесено было им в дотоле благоденствующие семейства! Бурей пронеслись по его душе эти мрачные воспоминания, и теперь перед лицем всевидящего Бога он стоял как бы объятый всесожигающим огнем правосудия Божьего. Он не смел даже поднять своих глаз к месту страшного присутствия Божьего, и в неудержимом порыве охватившего его чувства раскаяния лишь судорожно бил себя в грудь и с подавленным воплем взывал: «Боже! будь милостив ко мне, грешнику!»
И поразительна преобразующая сила искренней молитвы! В то время, как фарисей своим кощунственным самохвальством лишь усугубил тяжесть своего греховного лицемерия, презренный мытарь своими горячими слезами омыл свою душу от омрачавших его грехов и пошел домой оправданный перед своей совестью и перед Богом.[104 — «Оправдан паче онаго» «оправданный более, нежели тот». Греческий подлинник усиливает эту мысль и может быть понимаем в том смысле, что «сей (мытарь) пошел в дом свой оправданным, а не тот» (т. е. фарисей). Такое толкование более соответствует и самому тону притчи, имеющей своею целью уяснить, в чем заключается тайна оправдания человека перед Богом.] Своей покаянной молитвой он доказал, что еще не совсем алчность поглотила его сердце и в его душе еще теплилась искра добродетели, нуждавшаяся только в порыве усилия. его воли.
Бывают в жизни обстоятельства, которые повергают и доброго по природе человека в бездну зла и нечестия, но человек никогда не испытывается сверх сил, и у него всегда остается достаточная доля самоопределения, чтобы воспрянуть из бездны падения и усиленным напряжением свободной воли сбросить с себя иго греховного обольщения и увлечения. Вот ободряющий пример для многих из тех слабых душ, которые будучи увлечены в нечестие и пороки, отчаиваются в своем спасении. Милосердие Божье бесконечно, и всякая из глубины сердца исходящая покаянная молитва находит себе мгновенный отклик в бесконечно любящем сердце Отца Небесного.
Свою притчу Христос закончил общим положением, что «всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя, возвысится.» Смирение — вот основной принцип жизни христианина. Языческая древность держалась иного правила. Там верх во всем и всегда брала сила, и отсюда движущим началом всего был беспощадный эгоизм, все сокрушавший перед собой и все приводивший себе в подчинение. Но этот принцип привел к полному крушению древнего мира, потому что в самом понятии эгоизма заключается понятие беспощадной борьбы и разрушения. Чтобы возродить мир, нужно смирить гордыню сильных, и вот дан новый принцип, по которому во главе человечества становятся не сильные эгоисты, а люди кроткие и смиренные сердцем, и они-то наследуют землю. Еще и теперь эгоизм отстаивает свое положение в мире и он именно является главным источником смут и треволнений на земле: самомнящие фарисеи еще и доселе дерзко выдвигаются вперед и перед людьми, и перед Богом, стараясь восхитить себе оправдание выставкой своих мнимых добродетелей и совершенств; но как в притче, так и теперь оправдание в действительности принадлежит не этим лицемерным и высокомерным ханжам, а смиренным, искренно кающимся мытарям.
Библиографический указатель слов, бесед и поучений на Неделю о Мытаре и Фарисее
На Евангелие:
Арсений, митр. Киев. Сочинения, т. II, стр. 103–105.
Димитрий, арх. Херсонский. Полн. собр. поучений (90 г.) т. IV. 5-38.
Евсевий, арх. Могилевский. Беседы на воскр. и праздничн. Евангелие (76 г.) ч. 2. 294.
Никанор, арх. Херсонский. Сочинения, т. IV. 55–61.
Павел, арх. Казанский. Проповеди; т. I.
Павел, арх. Кишиневский. Сочинения, т. I, 46–56; т. II. 46–54: т. II, 55–67.
Филарет, арх. Черниговский. Сочинения (83 г.) 473–478.
Феофан еп. Тамбовский. Слова во святую четыредесятницу и приготов. к ней недели (69 г.) 1. 7. 14.
Путятин, Родион, прот. Поучения. (93 г.) 179–187.
Сериев, Иоанн (Кронштадтский), прот. Собр. сочин. т. II. 1-12.
Полисадов, И., прот. Проповеди, т. I, вып. 1. 277–340.
Нордов, прот. Сеятель благочестия, т. I. 161–165.
Романов, И. К., прот. Поучения (80 г.) Отд. 11. 137–158.
Бухарев, священ. Беседы на воскр. литург. еванг. чт. 218–223.
Кириллов и свящ. Григорьев. Святоотеческие наставл. на воскресн. дни всего года. (92 г.). 167–171.
Кудрицкий. Внебогослужебн. беседы (95 г.). 1-13.
Дъяченко. Ежедневн. поучения в слове Божьем, т. I. 521–530.
Толкованиена притчу о Мытаре и Фарисее. Изд. О-ва распр. полезн. книг. М. 1879 г.
На Апостол:
Димитрий, арх. Херсонский. С. IV. 68–77.
Евсевий, арх. Могилевский. Беседы на воскр. апост. чтения (67 г.), ч. 2.
Полисадов, И. прот. т. I. 356–369.
«Воскресное Чтение» 1890 г., февраль
НЕДЕЛЯ БЛУДНОГО СЫНА
I. ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ЧТЕНИЕ. Зачало (79) от Луки 15:11–32
11. Еще сказал: у некоторого человека было два сына;
12. И сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение.
13. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.
14. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться.
15. И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля
