Божии, за грешный мир молящиеся, но как-то мало слышно о них, будто не открывает их нам Господь за недостоинство наше… И грустно, и сиротливо себя чувствует православный русский человек. И душа просит общения с теми, которых уже не видно среди нас; и идешь в храм Божий, как в дом Отчий, чтобы согреть свою скорбящую, томящуюся духовным одиночеством душу: ведь там — врата небесные, там можно всегда войти в благодатное общение с теми, по ком грустит сердце.
И счастлив ты еще, русский православный человек, что там, на небе, у тебя столько родных тебе по плоти святых Божиих, которые с такою любовью смотрят на тебя с высоты небесной, молятся за тебя, с готовностью принимают твою слабую молитву и несут ее к Престолу Всевышнего! Только не оскудела бы твоя вера, а их любовь неоскудеваема! Счастлив ты, брат мой возлюбленный, что можешь не только взирать на святые лики их здесь, но в разных уголках твоей родной Руси можешь с любовью и детской простотой припадать и к нетленным останкам их, и у подножия их выплакивать горе твое, оплакивать духовное сиротство твое!
И царственный град св. Петра не лишен благодати сей: здесь почивает святыми костями своими один из величайших печальников за землю Русскую — благоверный Великий Князь Александр Невский. Подходишь к его блистающей сребром гробнице и невольно повторяешь этот чудный тропарь: «Познай свою братию, Российский Иосифе, не в Египте, но на небеси царствующий, благоверный княже Александре, и приими моления их!..»
Повторяешь устами и сердцем, а совесть тихо шепчет тебе: но можем ли мы, теперешние русские люди, вправе ли называть себя его братиями? Познает ли он нас? Что осталось в нас сходного с ним и с теми русскими людьми, которые жили в его время и страдали с ним за родную землю? Там — беззаветная любовь и сыновняя преданность родной Церкви православной, здесь — холодное равнодушие к ее судьбам, непростительное пренебрежение к ее заветам и уставам; там — готовность умереть за святую веру православную, здесь — полный простор для всех ересей и расколов до безбожия и богохульства включительно; там — умилительно-трогательная любовь к родной матери-земле, здесь — возмутительное презрение к заветным святыням русского сердца — до измены Отечеству… И скорбно, безмолвно никнешь грешною главою у священной раки, и слово молитвы смолкает на грешных устах…
То, что творится теперь на Руси, лишает нас дерзновения веры. Как будто пришел к нам на святую когда-то Русь какой-то незримый враг всего святого, враг Божий, и сначала обманом, лестью, а потом и насилием вырывает из нашей русской души все наше родное, заветное миросозерцание, подменивает там все прежние понятия новыми, им противоположными, отравляет нас, особенно же детей наших, каким-то страшным ядом, а мы до того обессилели, стали до такой степени духовно дряблыми, что похожи на гипнотизированных, захлороформированных, с которыми — делай что хочешь — они не станут противиться… А все же — «душа наша христианка»: все же не может она не протестовать, и сбывается на нас слово Апостола Павла: «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» (Рим. 7, 18).
Опытные миссионеры говорят: надобно снисходительно относиться к тем заблуждающимся, которые начинают сознавать свое заблуждение, и не требовать от них немедленного формального обращения в Церкви: внутренний процесс переубеждения, а главное — окончательное склонение сердца на сторону истины до решимости изменить старой вере совершается медленно: сердце не скоро и не без боли расстается с заблуждениями, которые в него вросли глубоко своими корнями. Вот почему один приснопамятный наставник семинарии говорил нам, ученикам еще IV класса: «Каждый юноша переживает годы, когда его мучат вопросы: что, как и почему? Счастлив тот, у кого в сердце найдется прочное основание для решения этих вопросов, у кого заложены вечные истины в его духовной природе. В минуту колебаний он опрется на это основание и выдержит напор сомнений». Знают этот закон нашего духа и враги наши, и всеми мерами стараются его использовать. Теперь все их усилия и направлены к отравлению юношества; они знают, что если мы еще тоскуем душою по старым заветам родной Руси, то именно потому, что в нас действует этот закон, имеющий себе опору в том, что душа наша по природе христианка: значит, надобно с детства вытравить из души этот закон, захватить в свои руки воспитание юношества: наполнить всю атмосферу русской жизни ядом неверия, безбожия, анархизма, внести путаницу понятий в область нравственную, а чтобы этот яд скорее принять к сердцу — источнику духовной жизни, надо всячески развращать нравственно и физически молодежь… Расчет верный, ибо от юности прилежит человеку помышление на злая по вся дни — сердце наше грехолюбиво и падко на всякую греховную приманку. А тут еще ему доказывают, что и греха-то вовсе нет ни в чем: все-де естественно! И вот окружает нас непроглядный туман: мы задыхаемся от проповеди всяческих лжесвобод и переоценок чрез якобы «свободную» печать, которая почти сплошь состоит в услужении у наших врагов; мы пережили сердцем когда-то лучшие дни, дни, когда так было тепло на душе, будто ясное весеннее солнышко согревало нас, будто небо было над нами открыто и Отец Небесный взирал на нас, как на детей Своих… А теперь?.. Какая-то темная сила нас пленила и хозяйничает на Руси! А мы во имя каких-то принципов, в коих сами себе отчета не можем дать, не дерзаем противиться ей… Удивительное дело: на наших глазах расхищаются духовные сокровища народной души, оскорбляются народные святыни нашего русского сердца: это измученное сердце готово крикнуть: «Руки прочь, лицемеры, неверы, изменники!» Но что-то, как темное привидение, стоит пред нами и властно повелевает нам: «Молчать! это нелиберально! Ныне век свободы слова, свободы печати, свободы совести!»… Совести, которой именно и нет свободы от бессовестности! И мы смиряемся, и молчим… А если бы и вздумали поднять голос против этого привидения — бесполезно; нас остановят во имя тех же свобод. И вот наши цензурные учреждения снимают даже наложенный уже арест с самых возмутительных книг вроде толстовского «Учения Христа для детей», а сколько духовного яда распространяется теперь по лицу родной земли, сколько кощунства, богохульства — сил нет говорить! Еще на днях «Земщина» сделала выписки из одного казенного издания столь кощунственные, что я не решусь их здесь повторять. Скажите же ради Бога: какой смысл в такой, терпимости? За что мучают наше сердце разрешением на все это? Кому нам жаловаться? Где искать защиты от этого — простите — прямо сквернословия? Изволь, русский православный человек, терпеть всю эту мерзость во имя «свободы»! Ты не хочешь видеть этого кощунства? Иудеи и их приспешники принесут тебе на дом и картинку, и газету, и брошюру, начиненные этим ядом, под твоими окнами мальчишки прокричат об этой мерзости, всунут ее тебе в руки… Миллионы листков рассылаются по селам и деревням нашей простодушной России — кем, на какие средства — никто из нас не знает, да и знать как будто не хочет, а благодушные представители власти во имя той же свободы не смеют положить предел этому развращению народа. В школах народ развращается учителями-безбожниками, в войсках — агитаторами, в высших учебных заведениях — бессовестными профессорами, в судах — адвокатами — да скажите: где еще нет пропаганды политического, религиозного и нравственного развращения? И мы все это видим, видим и терпим — во имя «свободы»… Господи, да что же это за сумасшествие такое? На что же власти? Куда мы идем?!
И тоскливо сжимается русское бедное сердце, а там, где-то в глубине этого сердца, в святилище совести, в нашем внутреннем человеке, — прислушайтесь — кто-то тихо, ласково, но настойчиво говорит: «Не вини других — на себя оглянись». В самом деле: ведь если бы все русские люди дали себе слово — не брать в руки ни одной газеты, издаваемой врагами Церкви и родного народа, то и печатать то, на что мы жалуемся, перестали бы. Если бы ни один русский человек не ходил на те зрелища, где проявляется кощунство и поругание всего святого для нас, то и зрелища закрылись бы. Если бы русские люди не пускали детей в те школы, высшие и низшие, где их развращают, то и учащие свою безбожную и бунтарную проповедь прекратили бы. Если бы православные, любя свою веру, твердо знали учение своей Церкви и могли отражать всякую хулу на это учение, то ни один еретик, ни один раскольник не посмел бы являться к нам с своею проповедью. Истина — одна, и мы ею обладаем, она в учении нашей родной Церкви: мы виноваты, что не знаем этого учения, не заботимся вкоренять его в сердца — не в умы только, но и в сердца наших детей, отчего и происходит, что всякие лжеучители смущают их и от Церкви отторгают. Не знаешь своей веры, не можешь защитить ее: тогда по крайней мере смирись, сознайся в своем невежестве и не ступай в споры с врагом твоей веры. А у нас — от проповеди своего батюшки из церкви бегут, а появится лжеучитель — все стремятся послушать его; а он и рад смущать слушателей своими хулами на Церковь Божию и ее служителей! Вот теперь на улицах Невской столицы на всех углах продают открытки с кощунственным изображением Христа Спасителя, обнимающего еретика и богохульника Толстого. Смысл понятен: Церковь отлучила еретика, а вот-де Сам Христос его принимает… Не насмешка ли это над нашею матерью-Церковью? А мы, ее дети, раскупаем эту открытку нарасхват. Что ж? Жидам-издателям хорошая нажива, да и соблазн великий: врагам Церкви вдвойне выгодно. А мы только сетуем: почему власть не запретит? Да кто же нам-то запрещает гнать от своих домов таких продавцов, отплевываться от них, не брать в руки богохульной открытки?! Власть — властью, но во имя той же препрославленной свободы мы и сами должны и можем ограждать себя от соблазна. Власть отвечает пред Богом за допускаемый соблазн, но и мы не безответны за наше равнодушие, за наше «непротивление злу». Ныне в моде всякие бойкоты и забастовки: кто нам запрещает тоже «забастовать» против покупки развращающих изданий, «бойкотировать» всех этих лжеучителей, все эти развращающие зрелища, школы, и т. п.? Вот — добрая задача для всех союзов, братств, обществ, поставивших себе целью охранение святынь нашего сердца! Этою мирною борьбою со злом, нас отравляющим, мы скорее
