и огороды, засеять их, а к осени, когда Бог благословит урожаем, и убрать плоды земные. Ужели кто откажется сделать такое доброе дело?
Нет! Этого не будет! Этого не допустит ваше доброе русское сердце! Это было бы, тяжким грехом и пред Богом, и пред Царем, и пред родиной — Русской землей. Стыд и позор тому, кто сказал бы: «Это — не мое дело, мне недосужно!» Бог накажет такого самолюбца! Бог лишит его благословения в его трудах. Да, думаю я, хочется верить, что такого жестокосердного и не найдется у нас, в нашем добром русском народе. Не такая душа у русского человека, чтоб не помочь, отказать в помощи бедной вдове, бедной семье, сироткам, оставшимся после убиенного христолюбца. Русский православный человек ночи не поспит, а доброго дела не оставит недоделанным. И Бог не оставит его Своею милостью, Своею помощью. И сам он не заметит, как все у него будет спориться, как на всем явно будет почивать Божие благословение. У Бога уж такой закон: ты делай добро, а Бог в долгу у тебя не останется. Сторицею воздаст тебе за твое доброе дело. Ведь всякое доброе дело — Божье дело; не ты его делаешь, а Бог чрез тебя, это — Он тебе помогает, вразумляет тебя, силы и средства тебе посылает. Видишь: какой ты счастливец, когда ближнему помогаешь: ты — Божий работник, Божий сотрудник! Это ли не счастье для тебя? А сколько грехов-то тебе Бог простит за любовь твою к сирым и вдовицам, к беспомощным женам и матерям наших воинов христолюбцев! Потрудись же, родной, постарайся ради Господа Бога! Каждый день весною дороже золота. Подсчитайте, православные: сколько у вас в деревне взято воинов, сколько семей осталось без работников. Сообразите: как помочь им. Разделите свой труд или сообща, целым миром обработайте их поля. Снесите по решетцу, по ковшичку семян, чтоб засеять их. А воинам напишите, чтоб о своих полях, о своих семьях не беспокоились: все-де будет исправно, родные наши, только свое дело делайте, отстаивайте Русь православную, гоните супостатов прочь от ее границ, а мы тут за вас поля ваши вспашем и засеем, и деток ваших накормим, и все дела ваши управим общими силами.
Подумайте: какою отрадою в сердцах воинов наших отзовется такая весточка из родных деревень — весточка о том, что их односельцы позаботились о семьях их, позаботились о полях их, потрудились за них так, что семьи их и на будущий год не останутся без хлеба насущного. Да ведь это — удвоит их силы, одушевит их, да и Господь за такую любовь вашу к ним пошлет им победу и одоление на врагов, и они вернутся домой победителями, радостные, что есть к чему им руки приложить, что хозяйство их не запущено без них и есть за что сказать сердечное спасибо вам, своим землякам.
Слово Божие говорит: «Брат от брата помогаем, яко град тверд». Еще в Ветхом Завете было заповедано: «Аще узриши осля врага твоего, падшее под бременем его», под тяжелою ношею, «да не мимоидеши е», не моги проходить равнодушно мимо его, «но да воздвигнеши е с ним» — помоги врагу твоему поднять на ноги бедное животное. Видите: слово Божие велит помогать даже врагу, даже скоту твоего врага в его непосильной работе: как же нам не помочь бедным семьям наших братьев, душу свою за нас полагающих на поле брани со врагом? Да не будет сего! Аминь.
О духовной прелести и самоубийстве
В Петроградской духовной академии произошло страшное событие: сатана похитил юную душу студента, покончившего самоубийством. Событие вызвало много толков, вкривь и вкось объясняющих это событие, но ни одно из объяснений нельзя считать вполне удовлетворительным с нашей, монашеской, точки зрения. А с другой точки зрения, думается, нельзя и судить о нем.
Из совокупности тех данных, какие стали известны по этому случаю, видно, что несчастный юноша, увлекшись ложным мистицизмом, впал в «прелесть». А в состоянии прелести человек усиленно ищет якобы духовных утешений, коих в сущности еще не достоин по нечистоте своего сердца. Святые отцы пишут: «Божия о себе приидут, тебе неощущающу, но — аще место будет чисто, а не скверно». Иначе есть опасность услышать страшный оный приговор: «Како вшел еси семо, не имый одеяния брачна?» Святитель Феофан-затворник пишет: «Углубленная молитва ко Господу возбуждает теплоту. У опытных отцев строго различаются — теплота телесная, простая, бывающая вследствие сосредоточения сил к сердцу вниманием и напряжением, — теплота телесная, похотная, тут же иногда прививающаяся и поддерживаемая врагом, и — теплота духовная, трезвенная, чистая. Она двух родов: естественная, вследствие соединения ума с сердцем, и благодатная. Различать каждую из них научает опыт. Теплота эта сладостна, и поддерживать ее желательно, как ради самой этой сладости, так и ради того, что она сообщает благонастроение всему внутреннему. Но кто усиливается поддерживать эту теплоту за одну сладость, тот разовьет в себе сластолюбие духовное».
Вот тут-то и бывает опасность для юных молитвенников: никем не руководимые, не проверяющие своих внутренних переживаний так называемым «откровением помыслов» старцу, испытав первый вид теплоты телесной, простой, бывающей вследствие соединения ума с сердцем, теплоты естественной, они принимают ее за теплоту благодатную, а враг всевает в них мысль, что они уже удостоились Божией благодати, и подстрекает их всячески усиливать эту теплоту. Бывает, по свидетельству опытных в духовной жизни старцев, что враг незаметно подменивает эту, так сказать, безгрешную саму в себе теплоту, теплоту естественную, уже — прямо — грешную, похотную, что так часто наблюдается в хлыстовщине и лжемистических сектах искаженного монашества. Но если и не бывает такой подмены, то увлечение «духовным сластолюбием» ведет к прелести: человек начинает воображать, будто он уже угодил Богу, сподобился Его благодати, — в нем растет, совершенно для него незаметно, внутренний фарисей; он усиленно ищет мнимо-духовных наслаждений, а последствием всего бывает то, что сии наслаждения сменяются страшным духовным угнетением, невыносимою тоскою, унынием… Надо сказать еще, что в исканиях сладости прельщенный дает волю своему воображению: рисует себе отверстое небо, представляет образ Господа, сидящего на престоле, окруженного тьмами Ангелов и святых. Если наступает период уныния, то при таких мечтаниях ему чудится, что он уже осужден судом Божиим, недостоин и жизни на земле, что он должен себя «казнить»… И вот — почва для самоубийства уже готова! Враг перепутывает все его понятия, влечет, насилует душу несчастного отчаянием, которое представляется ему как бы исполнением суда Божия над ним. А благодать Божия удаляется от такого человека за его самомнение, за его вторжение в тот «чертог брачный», в который не входят не имущие одеяния брачного, то есть чистоты сердечной, по крайней мере очищения души от страстей, на нее особенно воюющих. Он сам не допускает к себе своею гордостию, грехом иудина самоосуждения или отчаяния, сей спасительной благодати. Если он падает в какой-либо грех, то не кается так, как каются смиренные грешники, а начинает окаевать себя, как мирской «честный» человек: «Да как это я мог позволить себе? как я смел это сделать?..» Как будто бы он в другое-то время и непричастен греху!
Таково бывает настроение прельщенного; такова опасность, которая ему постоянно угрожает, если он не смирится, не признает избранный им путь заблуждением.
Следует еще сказать, что в состоянии прелести враг обычно вторгается в область воображения и рисует человеку разные видения, кажущиеся ему реальными: врачи называют их галлюцинациями. И этого мало: чтобы глубже втянуть душу в прелесть и внушить человеку, будто он совсем уже стал святым, враг, Божиим попущением, делает его в своем роде прозорливцем: он видит на расстояниях, обличает пороки других, нечто как бы предсказывает, видит воочию бесов и якобы ангелов… И все это кончается сумасшествием и самоубийством!
Состояние прелести отпечатлевается на самой наружности прельщенного: глаза его горят каким-то неестественным блеском; когда он говорит о духовных предметах, то дышит, как страдающий одышкой, на лице — печать какого-то воодушевления…
Все эти признаки отмечены в отношении к несчастному студенту Сумарокову в статье о нем г. профессора А. А. Бронзова. Правда, г. профессор характеризует его как сумасшедшего; но ведь надо же сказать и причину сумасшествия, а эта причина, по нашему мнению, есть прелесть, в которую он впал вследствие отсутствия надлежащего духовного руководства в самовольно начатом им духовном делании. «У всех отцев, писавших руководства к духовной жизни, — говорит наш аскет — святитель Феофан, — первым пунктом в правилах для вступающего во внутреннюю жизнь ставится: иметь духовного отца-руководителя и его слушаться.» Вот что говорит св. Григорий Синаит: «Без учителя самому успеть в умном делании невозможно. Что делаешь сам по себе, а не по совету предуспевших, то рождает опасное самомнение. Если Сын Божий ничего не творил Сам о Себе, но как научил Его Отец, так творил, и Дух Святый не о Себе глаголал, то кто это такой между нами до толикой достиг высоты совершенства, что уже не требует никого иного, кто бы руководил его? Гордость это, а не добродетель! Такой уже в прелести состоит, то есть вступил на ложный путь уклонения к заблуждениям». А вот слова Каллиста Патриарха: «Прежде всего попекись найти себе наставника и учителя непрелестного и, нашедши его, вполне отдайся ему, как отцу родному сын отцелюбивый, ходя по повелениям его неуклонно и на него взирая, как на Самого Христа. Кто хочет жить самоугодно, без наставника, тот, по слову Лествичника, легко уклоняется в заблуждение и погибает, хотя бы он всю премудрость мира сего исчерпал. Без совета ходящие ходят будто в сонном мечтании; они много сеют, но пожинают очень мало и, вместо пшеницы, увы! собирают плевелы».
Духовное делание, духовная жизнь есть наука из наук, искусство из искусств. Научиться сему искусству без опытного руководителя, по одним книгам нельзя. Вот, может быть, почему в наших духовных школах доселе нет систематического изучения этой великой науки как особого предмета, книжным образом. Есть нравственное богословие, есть другие сродные с ним науки, но аскетики в собственном смысле мы не имеем как науки. Ее надо проходить непременно личным опытом, а не по книгам, непременно под руководством опытного старца-наставника, а не просто ученого профессора. Книжное изучение — одно, а опыт — дело другое.
Если нельзя изучать физику или химию без «опытов», то тем менее возможно изучать душу человеческую в ее соприкосновении с духовным миром без опытного руководителя в духовной жизни. Самые термины духовных переживаний без опытного истолкования их не будут достаточно понятны для
