можете творити ничесоже», — говорит Господь. А если так — какие же тут могут быть наши заслуги? Да, мы отдаем Господу свою волю, свое сердце, делая добро, но ведь Он-то в том не нуждается: этого требует наша же польза, наше спасение: можно ли говорить тут о «заслугах»? И святым Божиим наносится оскорбление, когда им приписываются какие-то «сверхдолжные» заслуги, коих они не знали за собою и почли бы за святотатство приписывать их себе, как бы присвояя дела благодати Божией самим себе. Если они творили добро, то лишь свободно отдавая свою волю в послушание воле Божией, которая благодатию и восполняла их немощь, укрепляя сию волю в исполнении заповедей Божиих. Каждый из них глубоко сознавал и переживал в своем сердце известное слово Апостола Павла: «Не еже хошу доброе, творю, но еже не хошу злое, сие содеваю». Да, они вели неустанную борьбу с этим злым началом в себе самих, но ни на минуту не приписывали себе, своим усилиям даже малейший успех в этой борьбе. Предав свою волю Божию, они в благоговении как бы стояли пред лицом Божиим и созерцали действие благодати Божией в них и чрез них самих. Это не значит, что они как бы подневольно, пассивно исполняли волю Божию, были невольными орудиями благодати в своем доброделании: но они не допускали и мысли о том, чтобы давать цену своему доброделанию, всецело предоставляя сие единому Богу Сердцеведцу, Который подаст нам и силы, и средства, и желания, и самую жизнь для доброделания, и самое соприкосновение с добродеющею в них благодатию почитая для себя высшем благом, предначатием вечного с Господом пребывания в будущей жизни. Латинская церковь, говоря простым языком, своим учением о сверхдолжных заслугах святых как бы подает счет Господу Богу на эти «заслуги» и тем подает повод своим чадам на добрых делах больше, чем следует, основывать свою надежду спасения. Православное учение, не отрицая значения добрых дел, как проявления нравственной свободы спасаемого, так сказать, переносит центр тяжести этой надежды с добрых дел на близость к доброделающему человеку самой благодати Божией, творящей сии дела чрез спасаемого человека. Вот почему величайшие праведники, всю жизнь свою творившие добро, умирая говорили: «Боюсь суда Божия!» А когда им напоминали их добрую жизнь, отвечали: «Ин есть суд Божий и ин — человеческий». Думать о своих добрых делах может только еще неопытный в подвиге спасения, а чем ближе человек к Богу, тем больше сознает себя безответным грешником. «Грешником я засыпаю, грешником и пробуждаюсь», — говорил преподобный Сисой Фивейский. «Когда я был юн, — говорил преподобный Матой, — я думал сам с собою: может быть, я делаю что-нибудь доброе; а теперь, когда состарился, вижу, что я не имею в себе ни одного доброго дела». Преподобный Памва в час смерти своей говорил: «Отхожу к Богу так, как бы никогда не начинал служить Ему». Другой подвижник, преподобный Сисой, в минуту смерти, когда уже открылись его духовные очи и он увидел Ангелов Божиих, пришедших взять его святую душу, говорил: «Я еще и не начинал покаяния». И это смирение, конечно, было не на словах только, — оно проникало все существо угодников Божиих: они самым искренним образом считали себя хуже всех на свете, ставили себя ниже бессловесных.
Вот в каких понятиях, на каких примерах смирения и в какой школе духовного воспитания держит своих сынов святая Церковь православная. Отрадно отметить, что высокую, неоценимую ценность этого святого свойства православия начинают ценить люди, хотя и не порвавшие (и слава Богу, что не порвавшие!) с родною Церковию, но воспитанные под сильным влиянием инославных начал. Слава Богу, что и у инославных, союзных с нами народов, по крайней мере у лучших и беспристрастных их представителей, открываются очи, и они начинают с удивлением наблюдать проявления в жизни нашей православной «культуры». Говорят: одна ласточка еще не приносит весны. Но мы радуемся и появлению хотя одной ласточки: все же это говорит о близости весны, о приближении времени, когда, Бог даст, и наши родные, и инославные интеллигенты будут ближе к идеалам нашей родной Церкви, а следовательно, и к идеалам родного нашего народа. Дай-то Бог!..
Митрополит Филарет о войне и воинском звании
В переживаемые нами великие дни особенно поучительно напомнить себе великие заветы незабвенного святителя Московского Филарета, который так мудро-отзывчив был ко всем современным ему явлениям как в церковной, так и в государственной жизни.
Ободряя и благословляя воинов, идущих на брань, святитель говорил им: «Если бы на какой дом напали разбойники: кто из семейства, имея силу и возможность, не восстал бы на защиту себя и своих и общественного достояния? Не с большим ли самопожертвованием должно восстать против врагов, которые на великий дом Царя нашего, на Россию, напали без правды и, нарушив закон честной войны, позволяют себе разбойнические хищения и опустошения?»
Как эти слова мудрого святителя Божия идут к тем событиям, какие совершаются в наши дни! Немцы и их союзники — турки, нарушая все обычаи и законы честной войны, обратили свою войну в настоящий разбой: они не щадят ни пола, ни возраста, грабят и опустошают все населенные местности, бесчеловечно издеваются над беззащитным населением, бесчестят и терзают жен, девиц, отрубают им руки, пронзают своими зазубренными наподобие пил штыками детей, отрезают уши и языки у пленных воинов, вырезают у них на ногах «лампасы», то есть полосы кожи, обливают раненых керосином и поджигают… распинают даже не крестах! Да скажите: делают ли так даже и разбойники? Не хуже ли всяких злодеев эти изверги рода человеческого, эти выродки?.. Кровь стынет в жилах, когда читаешь об этих зверствах наших врагов; они превзошли древних дикарей в жестокости всякого рода. И вот горе: еще смеют называть себя христианами! Давно отреклись от Христа, давно потеряли не только образ Божий, но и образ человеческий, мало того: стали хуже зверей, как истые слуги сатаны, а все еще лицемерят, все еще подбодряют себя и хвалятся мнимым своим христианством… Как не восстать со всею ревностию против таких врагов, уже не наших только врагов, а и Божиих?
Вот что дальше говорит наш святитель: «Некогда, во время нападения иноплеменников на землю народа Божия, Иессей трех старших сынов своих послал на брань за отечество; а младшего Давида посылал потом доставить им пищу в походе: и сей носитель пищи внезапно сделался воином и победителем врагов. Так праведные жертвуют отечеству тем, что имеют любезнейшего: так и праведный Бог дает благородному самопожертвованию дивную помощь и силу».
И ныне, как во времена оны древния, есть отцы, и их так много по милости Божией, которые отдали всех своих сыновей на защиту отечества, но этого мало: и дочерей своих послали служить раненым воинам, и вся Россия обратилась как бы в великий лазарет, а весь цвет ее бьется на полях брани с лютым врагом… Помоги им, Господь! Укрепи их мужеством, пошли им Ангелов-хранителей и споборников на вражью силу! Поистине можно повторить вместе с святителем Филаретом уже не к одним воинам, но и ко всем русским людям: «Братия! По вере и вы народ Божий: продолжайте и подвигами являть в себе народ Божий! Для такого народа не оскудеет дивная помощь Божия!»
Нынешняя война — позор для человечества, позор именно для тех, кто начал ее, кто, как разбойник и грабитель, напал на своих добрых соседей, позор для немцев, — не говорим уже об их послушном орудии — турках: эти — не христиане, не называют себя сим священным именем, а потому им простительнее, чем немцам, такой позор. Но чем позорнее война для ее зачинщиков, тем славнее отражение ее для нашего христолюбивого воинства, для наших благородных союзников, тем выше подвиг защиты родной земли, родного Царя, а паче всего — веры православной. Немцы ведь давно мечтали не только завоевать хотя часть земли нашей, но и похитить из русской души заветное ее сокровище — веру православную: было бы тяжким грехом пред Богом, преступлением пред родным народом изменою пред отечеством и Царем нашим, Божиим Помазанником, спокойно смотреть на такое ужасное злодеяние врагов наших. Наш священный долг — отразить нечестивцев, стать грудью за наши святыни, за нашу Святую Русь! И наше воинство свято исполняет свой долг. И Господь благословляет его святой подвиг. «Господь, — говорит святитель Филарет, — Господь, нарицаемый Богом мира, нарицает Себя также «Господом воинств». Бог «научает руки» верных Своих «на ополчение, персты их на брань» (Пс. 143, 1). Авраам, образец кроткой веры, не воевал ли за своих родных и за союзных царей? Не войной ли, по повелению Божию, народ Божий приобрел землю Обетованную? Не Ангел ли Божий сделал гумно Гедеона военно-учебным поприщем и сильным небесным словом образовал его для победы над мадианитянами? Дух Божий, Который носился над Давидом от дня помазания его, не управлял ли рукою его, не только тогда, когда он извлекал из десятиструнной псалтири пророчественные звуки, но и тогда, когда он победоносно стрелял в Голиафа, хотя и не из лука стрелою, а камнем из пращи? Равноапостольный Царь Константин для чего первее всего употребил крест Христов, только что им познанный? Для брани и победы. Итак: Бог любит добродушный мир, и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как на земле есть немирные люди, мира нельзя иметь без помощи военной. Честный и благонадежный мир большею частию надобно завоевать. И для сохранения приобретенного мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию».
Обращаясь к воинам, святитель Филарет говорил: «Посвятить себя подвигам за Царя и Отечество на жизнь и на смерть — какое прекрасное, возвышенное призвание! Если приятен подвиг по воле отца, и тем более приятен, чем более дает упражнения сыновней преданности в преодолении трудностей: как должен быть радостен подвиг по воле Отца миллионов народа! И не тем ли более радостен, чем более соединен с самопожертвованием? Если приятно бодрствовать и трудиться для блага и спокойства семейства: как должно быть вожделенно стоять на страже и в подвиге для спокойствия у безопасности Отечества! Земная жизнь дается человекам на время; и у многих время берет ее обратно даром. Какое же преимущество — обратить свою жизнь в талант для приобретения Царю и Царству спокойствия, победы, славы, — сделать жизнь свою священною жертвою верности и любви к Царю и Отечеству, — приближаться чрез самопожертвование к высшей степени святой любви, по суду Самого небесного Судии:
