как отец чадолюбивый. И взывают к Тебе, просят Твоей помощи с верою и горячею к Тебе любовию все скорбящие и обремененные, все утешения Христова чающие; но и этого мало для любви Твоей: Ты внемлешь неразумному лепету младенцев, не отвергаешь, по-видимому, пустых, недостойных Тебя молитв о таких вещах, которыми, говоря по-человечески, и докучать Тебе не подобало бы. Для Твоего любвеобильного сердца нет таких просьб, в которых Ты отказал бы: лишь бы была вера просящего, было бы произволение получить то, что не противно воле Божией. Ты и ныне, как при жизни Твоей на земле, готов быть всем вся, как говорит Апостол Христов, дабы Твоею любовию ко всем всех привлекать ко Христу…
На сии мысли навело меня письмо из Ярославля, поведавшее об одном деянии великого милостивца святителя Николая для бедного мальчика, который с верою обратился к нему с своим детским горем. Рассказ записан со слов ярославского купца, ныне покойного В. Я. Кузнецова. Передаю его в том виде, как он записан.
«Я отдан был родителями моими для обучения торговому делу в мальчики к хозяину и раз был вместе с другими приказчиками и мальчиками послан им сопровождать возы с товаром на ярмарку. Дело было зимой. Железных дорог в той местности тогда еще не было, ехали на лошадях. Хозяин дал мне на дорогу старый меховой картуз и строго приказал беречь его. Долго мы ехали; сидя на возу, я задремал и сладко заснул. Вдруг чувствую, что голове холодно, просыпаюсь, а картуза-то и нет: видно, дорогой свалился с головы, упал и потерялся. Страшно я перепугался тогда: и не то было мне страшно, что голова зябнет, а то, что скажу я хозяину и как он меня накажет… И заплакал я горькими слезами тогда. А едем мы мимо какого-то монастыря. Спрашиваю: какой это монастырь? Говорят: Николо-Бабаевский. Тогда я стал в снегу на колени и молюсь со слезами: «Святителю отче Николае, помоги, избавь от беды: я Тебе заслужу». Смотрю, а в снегу какой-то комочек темный лежит. Беру в руки и с удивлением вижу, что это — совсем новенькая котиковая шапка. С радостью надел я ее: как будто на меня шита, и поехал дальше. Но надо покаяться: много лет прошло с тех пор, а я запамятовал свое обещание, данное святителю Николаю. Я был уже богатым торговцем, почетным гражданином, известным благотворителем, много жертвовал в разные обители и церкви, только в Бабаевский монастырь ничего не делал, хотя и бывал там нередко. Вот однажды был я в Бабаевском монастыре с женою и родными; после обедни напились мы чаю и пошли гулять в монастырскую рощу, было очень жарко, и я снял свою дорогую шляпу-панаму и повесил на дерево. Посидели мы, отдохнули и решили направиться к пристани, куда скоро и пароход должен был подойти. Хватился я, а шляпы-то моей и нет…
Никто мимо не проходил, взять никто не мог, а шляпа пропала. Вот тут-то я вспомнил, что еще не исполнил обещания, данного в юности святителю Христову. Тотчас же пошел я к о. архимандриту и говорю ему: «Скажите, ради Бога, не нужно ли вам что-нибудь для монастыря: я ведь должник святителя Николая, дайте мне возможность услужить ему». О. архимандрит говорит мне: «Право, не знаю, что нам нужнее. Разве вот не поновите ли живопись в теплой церкви». Конечно, я с радостью обещал ему это сделать и благодарил святителя, что он милостиво напомнил мне мое обещание. А в Ярославль я поехал уже в шляпе, данной мне монахами».
Читаешь подобные рассказы о милостях великого милостивца, святителя Христова Николая, и сердцем умиляешься, — так все это «по-нашему», по-человечески совершается, будто сам угодник ее подкинул ему. Надо же было ему остановиться, сойти с воза на снег именно на том месте, где кто-то обронил шапку. Но вот облагодетельствованный мальчик забыл оказанную ему милость, проходит много лет, он забыл обещание свое, и святитель напоминает ему новою потерею, исчезновением его шляпы, и обет вспоминается с благодарностью, и приводится в исполнение так, как, конечно, мальчик не мог бы исполнить, и живопись в храме является памятником попечения угодника Божия о благотворителе его обители. И конечно, покойный Василий Яковлевич не раз поведал добрым людям это обстоятельство и тем научил многих обращаться к святителю с теплою молитвою в своих нуждах.
Радуйся, Николае, великий и преславный чудотворче!..
Странички из современного патерика
Соберите избытки укрух, да не погибнет ничтоже. (Иоан. 6, 12)
После чудесной трапезы в пустыне, когда Господь насытил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбицами, Он заповедал Апостолам собрать все крохи, оставшиеся от трапезы, да не погибнет от них ничтоже. Проблески духовной жизни в Церкви Христовой, конечно, дороже крошек видимого хлеба, ибо питают души живыми примерами добродетелей, увлекают сердце к подражанию. Вот почему от веков древних повелся обычай ревнителей духовной жизни собирать хотя бы и отрывочные сказания о всех подвижниках, о всяком их деле и слове. Так образовались Патерики, Лимонари, Лавсаики и подобные сборники, это сокровище многоценное опыта духовного и жизни христианской.
Жива Христова Церковь и поныне, ибо неложно слово Его: «Аз есмь с вами», верующими, «Во вся дни до скончания века, и врата адова не одолеют ей». Но жизнь духовная есть сокровище сокровенное: в полноте своей оно ведомо единому Богу. Дух христоподражательного смирения не попускает православному делать добро напоказ: это противно душе его. «Не носи своего добра на языке своем, чтоб не склевали его адские птицы» — вот завет отцов наших, древних подвижников. Оттого и выходит наружу, против воли самих подвижников, очень немногое — только то, чего нельзя сокрыть, что само собою светится по слову Христову: «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят добрыя дела ваши и прославят Отца вашего, Иже на небесех». Но тем ценнее эти жемчужины духа, тем они светлее, тем достохвальнее православная жизнь, тем паче славится в Церкви Своей вечная Глава ее — Христос Спаситель.
Смиренная добродетель православная (говорю «православная», а не просто христианская, ибо не всякое христианское исповедание так подчеркивает смирение, как это делает наша православная Церковь) не только сама себя укрывает, но и искренно сама себя «не знает», почитая самым естественным явлением в духовной жизни то, что она творит. Человек не может жить без дыхания: вот так же подвижник не может не исполнять заповедей Христовых, не понуждать себя к сему деланию, а следовательно: какая же в том заслуга пред Богом? За что хвалить себя? За то, что хоть с трудом, а все же дышишь? Да это — милость Божия, а не твоя заслуга. Но добро имеет свойство согревать не только подвижника, но и всех, кто около него: оно благоухает, и окружающие, имеющие, по выражению митрополита Филарета, очищенное чувство духовное или по крайней мере ищущие сего очищения, не могут сердцем не ощущать сего благоухания. И те, кому дорого это сокровище, кому Бог положит на сердце, иногда не только запоминают, поведают другим, но и письменно передают свои наблюдения на пользу читающим. Иногда эти заметки простых людей отличаются наивностью, но тем они дороже для верующих, дороже умно написанных мемуаров великих мира сего.
У меня в руках тетрадь одного простеца-инока родной моей обители, долго пожившего в пустыни Святого Параклита, подчиненной Троицкой Лавре, покинувшего эту пустынь за святое послушание. В назидание тех, кто не критикует современное монашество, а ищет в среде его того сокровища, которое в наше грешное, гордое время особенно дорого, делаю выписки из рукописи сего инока. Может быть, утилитарист нашего времени не найдет тут ни подвигов просвещения народа, ни особых выдающихся дел милосердия, но я верю, что мой читатель, любящий Церковь и верующий в нее целым сердцем, отдохнет душой и найдет утешительное подтверждение того, что не напрасно существуют наши обители, что в них еще веет дух подвижничества, завещанного преподобными от веков древних.
I. Послушник Стефан
17 февраля 1877 года в пустыни Святого Параклита скончался старичок, рясофорный послушник Стефан. Он всегда занимался молитвою Иисусовой и соблюдал строгое воздержание. По простоте своей не умел он скрывать своего молитвенного настроения, всегда вслух творил молитву Иисусову, даже и тогда, когда занимался рукоделием, так что на нем буквально исполнялось учение святых отцов: «Дело в руках, а молитва в устах». Послушание его было — делать грабли и топорища, и он настолько был усерден к своему делу, что после его смерти его изделий осталось в запасе на много лет. А худощав и легок он был настолько, что живший в то время на кухне послушник Сергий (ныне духовник пустыни, иеромонах Серапион), глубоко чтивший старца Стефана, бывало, возьмет его в охапку и принесет к себе в келлию, чтоб напоить чайком. И старец, не имевший своего самовара, бывал этому по-детски рад. Но и за чаем он не оставлял своего духовного делания и повторял: «Эх, брат! Мы вот чаек попиваем, а что нам будет на том свете-то?» Иногда и заплачет при таких размышлениях. Напоминая всем о втором пришествии Господа, он был общим любимцем всей братии. И скончался он яко един от древних: по напутствовании святыми Таинствами Церкви, с молитвой на устах затихло его дыхание и дух его возвратился к Богу, а тело предано земле около церкви обители!
II. Рясофорный послушник Георгий
1889 года июля 20 в пустыни Святого Параклита скончался старичок Георгий Родионов. В миру он занимался мелочной торговлей вразноску. В пустынь поступил уже под старость: но ревность ко спасению имел наравне с молодыми. В церкви он был свечником, а в трапезе старшим трапезником. Ко всем службам являлся за полчаса, несмотря на то что в то время утреня бывала в полночь. Все службы он выстаивал с благоговением, не позволяя себе садиться без времени. Неопустительно совершал он и келейное правило, свою «пятисотицу». В трапезе он готов был подбежать к каждому и спросить: не нужно ли чего подать? Чаю вовсе не пил; если иногда разрешал себе до обеда съесть ломтик хлеба с квасом, то потом каждому жаловался: «Вот я какой грешник, не дотерпел, не удержался, поел прежде времени». Так он чуток был к упрекам своей совести. От долгого стояния у него отекли ноги и открылись раны, из коих сочился гной. Наконец, однажды, во время акафиста преподобному Сергию, к удивлению всех, старец присел: тут все поняли, что приближается конец его жизни. С неделю пользовали его домашними средствами, потом пособоровали, причастили святых Христовых
