и новыми методами взаимодействия с ним. Таким образом, компьютер становится, по М. Маклюэну, технологическим продолжением человеческого тела, сознания (подсознания) и нервной системы.
Вхождение в сферу виртуальной реальности, работающей на языке искусственной кибернетической информационной системы, ставит под угрозу реальную жизнь и реальное «я» индивидуума, который рискует встретиться со своим виртуальным двойником, претендующим на первородство. Так происходит постепенная подмена оригинала закодированным информационным знаком, Божьего творения ? искусственной моделью.
Виртуальная реальность, задуманная для того, чтобы быть лишь знаковой системой или перемещённым во времени и пространстве образом, заступает на место самой жизни и поглощает её: психосоматические ощущения человека, вошедшего в Сеть, свидетельствуют ему о её достоверности и подлинности. Зрительные, звуковые, тактильные образы ? цвета, запахи, звуки, температура, вес и т. д., ? всё, что характеризует восприятие человеком себя в мире, будучи пропущенным через компьютерную систему, возвращается к нему с чрезвычайной интенсивностью, будоража и стимулируя деятельность всех органов чувств. Удвоение личности («я» и двойник) переходит в новое состояние слияния себя с другим, ? в частности, с компьютером[415].
Но это сращение своего «я» может произойти на символическом уровне и с другим человеком. Как сказал герой фильма «Газонокосильщик», «здесь мы может стать кем угодно, кем хотим».
Мало того, агент Сети может изобрести целый мир, поставив себя в его центре и заставив его жить по своим законам. Виртуальная реальность, стимулируя его аутические и нарциссические амбиции, позволяет ему быть поставленным на место «умершего Бога»: она вторгается в область бессознательного, даже не столько реализуя его вытесненные желания и психические отклонения, сколько продуцируя их, провоцируя субъективные фантазии и заявляя о тотальности «коллективного бессознательного».
Реальность (отсутствие реальности), замещённая виртуальностью, то есть чистой мнимостью, принимает очертания антимира, который осознаётся агентом Сети как некое Присутствие. Само понятие «виртуальная реальность» в Японии определено как «Интимное Присутствие». Это «присутствие», однако, мыслится там, где на самом деле, в смысле субстанциальном, ничего нет, где располагается мир теней и небытия: смерти. Без сомнения, этот инфернальный мир населяют демоны.
Утрата реальности, происходящая по причине пребывания в виртуальных пространствах, осуществляется не за счёт временного символического самоотождествления «я» (агента Сети) с явленными ему образами (как в театре или кино), а за счёт полного отождествления себя с ними, полного переноса души в эти инфернальные сферы, своеобразной «смерти». Однако виртуальная «смерть» ? смерть для этой жизни, для этого мира при сохранении живого чувствующего и функционирующего организма, ? возможно, есть подсознательное желание, выпав из собственной жизни, обмануть реальную смерть[416].
Во всяком случае, агент Сети даёт повод говорить о его комплексах, связанных с попытками компенсировать непрожитую и непродуктивную жизнь за счёт существования в иллюзорном, галлюциногенном мире, не требующем от него ничего ? никакого ответа, никакой деятельности, никакого подвига. Мало того, те произвольные воплощения, в которых участвует сознание, создают иллюзию изобилия, если не избыточности, то самодостаточности виртуальной жизни, отвергающей идею всякого служения и обессмысливающей всякую жертву.
Это химерическое расширенное пространство полностью дезориентирует и парализует человеческое «я», поражённое предоставленными ему даром возможностями, превышающими как любые претензии и запросы, так и сами потребительские способности… Последней вершиной технократической мечты остаётся создание людей-машин, которые были бы неуязвимы для воздействий времени и болезней, наделены всеми человеческими чувствами и функциями, обладали бы бессмертием и при этом были бы поставлены на службу человеку.
В этом проекте, по-видимому, реализуются некие комплексы безбожного человека по отношению к Богу: с одной стороны, уподобиться Творцу, а с другой ? лишить своё собственное творение дара божественной любви и свободы.
При этом, как утверждают исследователи, мир виртуальных представлений проецируется из сферы вытесненных или осознанных желаний, фантазий, сновидений и переживаний своего агента. Он лишь обеспечивает потребителя «его же собственным вкусом к преступлению, его собственными эротическими наваждениями, его дикарством, его химерами, даже его собственным каннибализмом, который должен раскрываться не в предполагаемом и иллюзорном, но в реальном внутреннем плане»[417].
Таким образом, виртуальная реальность паразитирует на человеческих страстях и грехах, доставая их из подполья, в которое они, в обход исповеди, были вытеснены нераскаянным «труждающимся и обременённым» человеческим «я», и раздувает из них невещественный адский огонь, ещё при жизни пожирающий человека.
Несколько снижая пафос, можно отметить, что пространство интернета ? этот «глобальный банк данных», этот «планетарный справочник», этот «победный гимн связи» ? напоминает «бредовое пространство хлестаковского Петербурга, где можно быть на дружеской ноге с кем угодно, а не только с Пушкиным, где день и ночь бегут курьеры, курьеры, тридцать пять тысяч одних электронных курьеров и где любой Пётр Иванович имеет возможность на весь мир, а не только Государю Императору объявить, что есть, дескать, живёт такой Добчинский…»[418].
Психоделическая культура
С той же гераклитовой игрой, принятой за модель интернета («Вечность ? это дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле»), отождествляет себя и психоделическая культура. Она формулирует свою цель как «возрождение Архаичного»[419] во имя растворения границ в групповом шаманском ритуале, основанном на потреблении галлюциногенных растений. В этом психоделическая культура видит свой «политический долг… преображения и спасения коллективной души человечества»[420], связывания конца истории с её началом. Шаманизм представляется ей образцовой моделью спасения. Она проповедует «жить в атмосфере, богатой психическими состояниями (галлюцинациями. ? О. Н.), вызываемыми по своей воле»[421].
Психоделическая культура стоит в оппозиции к культуре истеблишмента, поскольку подвергается репрессиям (борьба с наркоманией) со стороны государства и общества. Психоделический, то есть расширяющий сознание, метод призван к тому, чтобы вырвать людей из «сконструированных» состояний сознания, навязанных человеку обществом, ? установлений, порядков и привычек.
Любопытно, что психоделики рассматривают телевидение, называемое ими «электронным наркотиком», как мощное средство подавления личности и навязывания ей определённой формы существования. «Ни одна эпидемия, никакое пристрастие к моде, никакая религиозная истерия никогда не распространялись быстрее и не создавали себе столько приверженцев за столь краткий период… Иллюзия знания и контроля… аналогична неосознанному допущению телевизионного потребителя, будто то, что он видит, где-то в мире является реальным… Самым тревожным во всём этом является то, что… суть телевидения ? не видение, а сфабрикованный поток данных, который можно так или иначе обрабатывать, чтобы защитить или навязать те или иные культурные ценности»[422].
Психоделическая культура предлагает человечеству выход в трансцендентную и трансперсональную сферу, какую обеспечивают галлюциногены растительного происхождения.
Исследователь западной культуры А. Кестлер предлагает противопоставить институализированному насилию общества некое «фармакологическое вмешательство» для «сохранения идеалов человеческой независимости и свободы»[423]. Освобождающей силой должен стать шаманизм с его союзниками ? галлюциногенными растениями и «таинственными “научающими” сущностями». Всё это широко практикуется в психоделической культуре, выходящей из подполья то в роке, то в рэйве.
При том, что психоделика полагает себя стоящей особняком, в ней есть коренное родство с официальной плюралистической (постмодернистской) культурой ? в частности, это перемена культурного кода, языка, а «перестроить язык ? значит отвергнуть собственный образ… образ твари, повинной в грехе, а потому заслуживающей изгнания из Рая. Рай ? наш удел по рождению, и на него может заявлять права каждый из нас… Шаманизм всегда знал это… Наш удел ? отвернуться без сожаления от того, что было… чтобы мы смогли двинуться в визионерский ландшафт всё более углублённого понимания. Будем надеяться, что… мы обретём славу и триумф в поисках смысла в нескончаемой жизни воображения, в игре в полях вновь обретённого… Эдема»[424].
Любопытно, что «психоделический вопрос» ставится как вопрос гражданских прав и гражданских свобод, заявляя себя как манифестацию свободы «религиозной практики и частного выражения индивидуального разума»[425]. В либеральном мире каждый человек имеет право на галлюцинацию.
В лоне психоделической культуры протекают левые молодёжные движения хиппи, панков, рокеров, рейверов и т. д. Социально они оформляют себя как движения протеста против достижений технократической цивилизации. Разрыв с цивилизацией оборачивается анархизмом, идеализацией спонтанного природного порядка жизни и психоделическими радениями. В молодёжных движениях есть неистребимый дух утопизма, в котором превалируют то руссоистские, то социалистические настроения, выражающиеся в опрощенчестве, в попытках жить коммунами и сообществами, игнорировать плоды цивилизации, отвергать общество и государство, идеологию и культуру.
В этих движениях присутствует романтизм с его максималистскими бинарными оппозициями: искусственному миру цивилизации противостоит мир «естественных» отношений, кабале социальных условностей ? личная свобода новых «граждан мира», детерминированной реальной жизни ? полёт психоделических фантазий, выводящих человеческий дух за грани «посюстороннего» бытия, вплоть до самоубийства. Суицидные мотивы новых движений: смерть как протест против дольней лжи, как освобождение и прорыв к духовности ? выстраиваются в соответствии с триадой: фальшивая жизнь ? смерть ? новое рождение.
Рокеры, например, ? эти «железные, бронированные люди» ? в самой своей одежде запечатлевают символику смерти: кожа, железо, черепа. Хиппи, напротив, означивают своим видом ? заплатанные рубища, длинные волосы, цветы ? естественность своих устремлений, направленных на создание их «волшебного мира».
Поскольку история человеческого прогресса есть в то же время история отчуждения или дистанцирования человека от собственного физического тела ? по Маклюэну, все изобретения человечества в области технологии служили для того, чтобы заместить собой функции тела, продлить его в мире, создавая инструментализованные подобия ушей, глаз, ног, рук, функционально сращивая человека с машиной (автомобиль ? продолжение ног, телевизор ? продолжение глаз и ушей и т. д.), молодёжные движения манифестировали прежде всего возврат к собственному телу, утверждая свой полный произвол над ним. Это означивалось, особенно у панков, разнообразными вкраплениями в него ? нанесением татуировок, прокалыванием ноздрей и пупков, немыслимой окраской волос в голубой, красный, фиолетовый, зелёный цвет, их фигурным выстриганием в виде петушиного гребешка, хохолка, бараньих рогов и бесовских рожек.
Тот или иной образ, который создавал себе молодой человек, тут же причислял его к определённому кругу людей, к тому или иному движению. Таким образом, одежда, длина волос, стиль поведения становились знаком приобщённости, признаком «инициированности».
Музыка ? в стиле панк, хэви-метал, рэйв, рок ? приобретала у этих молодых психоделиков-нигилистов характер религиозного ритуала, доводящего своих фанатов до умоисступления и экстаза. Впрочем, существуют свидетельства, что многие современные молодёжные кумиры проходили инициацию в сатанинских сектах и были посвящены в ритуалы чёрной магии.
Мик Джаггер («Rolling Stones»), певец и автор песен «Симпатия к диаволу», «Их сатанинским величествам», «Заклинания своего брата демона», называл себя «воплощением Люцифера».
Песня группы «Led Zeppelin» «Лестница в небо» содержит закодированное сообщение, которое, при обратном прослушивании, звучит так: «Мне надлежит жить для сатаны».
Подобное же сообщение содержится и в песне «Когда в Арканзас пришло электричество» группы «Black Oak Arcansas»: «сатана… сатана, он ? бог…» и т. д.
Стихия тёмной религиозности, на которой замешаны эти движения, напоминает русских духоборов-трясунов или хлыстов, доводивших себя своими плясками ? кружениями, скачками, конвульсиями ? до вакхического опьянения во имя того, чтобы освободить дух от пут греховной плоти и «обрести Бога».
Но прежде всего радения
