Православие. Христианство. Демократия. В. Новик
От автора.
Сегодня в России наблюдается отступление от принципа демократии. Свободу в очередной раз приняли за анархию, а демократию — за благоприятную для этой анархии среду.
Одной из главных причин неудачи демократии в России является ее безосновность, неукорененность в российском контексте, отсутствие какой-либо ее связи как с религиозностью, так и с традицией политической культуры. Достижения русской философско-религиозной социальной мысли (В. С. Соловьев, прот. С. Булгаков, С. Л. Франк и др.) так и не вошли ни в общественное, ни в церковное сознание.
Социальная проблематика в церковной среде часто оценивается как заведомо «безблагодатная» и «неинтересная». У Русской Православной Церкви до сих пор нет современного социального учения. Но то же самое происходит в обществе в целом. Чем еще объяснить то странное обстоятельство, что в ходе реформ так и не было выработано внятной программы, подлежащей соответствующей популяризации?
Можно говорить, таким образом, о некоторых архетипах национального сознания, в сходной степени принадлежащих и верующим и неверующим.
Речь в данной работе идет прежде всего о Православии как наиболее распространенном типе религиозности в России. Православие здесь понимается широко: не только в вероучительном и церковном смыслах, но и как социальная психология верующих людей и людей индифферентных к Православию в мистическом смысле, но уважающих его как солидную историко-культурную традицию.
[6]
Можно, конечно, предполагать, что Россия найдет какое-то другое духовное и рациональное основание для созидания цивилизованного общества, чем то, которое было в Европе. Но пока никаких признаков новых оснований почти не видно, а возврат к старым моделям российского общественного устройства очень проблематичен. Поэтому создание российской концепции христианского гуманизма, составной частью которой является христианская демократия, остается актуальной задачей.
В первой главе «О православном миропонимании» делается попытка изложения на общепонятийном уровне основ православного миропонимания с акцентом на онтологии.
Во второй главе «Проблемы религиозно-церковного сознания» делается попытка осмысления типологии российской религиозности с антропологической точки зрения.
В третьей главе «Социальная проблема православности в России» приводится краткий исторический обзор религиозно-социальной проблематики и предлагается на основе достижений русской социально-философской мысли концепция для социальной доктрины Церкви. Проводится анализ причин, препятствующих внесению общественной проблематики в религиозное сознание.
В четвертой главе «Христианство и демократия» делается попытка актуализации идей русской религиозно-социальной философии; показывается, что демократия не только не противоречит христианству, но даже наоборот — более всего соответствует его духу.
В пятой главе «Христианское понимание прав человека» излагается правовая проблематика с христианской точки зрения. В основе права лежит уважение к человеческой личности, которое и дает Библейско-христианская традиция.
Глава 1. О православном миропонимании
(Ин. 1, 1)
1. Социальный аспект
В нашу кризисную эпоху, когда развеиваются рационалистические и иррационалистические мифы о человеке и обществе, объектом пристального внимания у нас вновь становится человек, в очередной раз «оказавшийся» сложнее, чем это представлялось в социологии(1).
В XX веке была сделана грандиозная по своим масштабам попытка как бы вновь открытую идею развития, эволюционизма приложить к «венцу творения» — человеку — образу и подобию Божию и, более того, повлиять на дальнейшее развитие человека в соответствии со сконструированной целевой функцией — «общего блага». Ожидаемый результат представлялся близким и легко достижимым, столь очевидной казалась зависимость «характеристик» человека от при-
Первая редакция данной статьи была опубликована в журнале «Вопросы философии». 1993. № 4.
1 О чем, например, как и о многом другом, предупреждал «любителей рода человеческого», строителей «хрустального дворца» для будущих счастливцев Ф. М. Достоевский в «Записках из подполья». Полемика и ранних славянофилов против рационализма, приводящего к распаду целостности жизни, представляется в этом отношении не совсем устаревшей. Конечно, опасен не столько сам по себе рационализм, сколько его абсолютизация.
[10]
родной и общественной среды. Возник соблазн — редуцировать, «свести» человека не только к периодической системе элементов Д. И. Менделеева или к дарвинистской обезьяне, но и к его же собственным человеческим (общественным) отношениям, а затем вновь дедуцировать, «вывести» человека (уже более правильного) из них же, рассматривая его как часть целого (общества). Возник соблазн создать некий надобщественный «блок управления» обществом, «выводящий» не просто человека, у которого «обнаружилось» много недостатков, а нового, «исправленного» человека, лучше прежнего. То есть возникла идея взять на себя (с помощью науки, конечно) функции сверхчеловеческие, божественные по радикальному переустройству этого несовершенного мира.
В такой программе органически сочетались три «неорганические» идеи: рационализм, редукционизм и эволюционизм с его новой систематикой(2). В основе этих идей лежит мировоззренческая парадигма: «часть — целое», характерная для Нового времени. Согласно такому подходу весь мир рассматривается как большой (сколь угодно сложный) механизм с соответствующей «методологией» обращения с ним. Предполагалось, что любая сложность может быть сведена к простым основополагающим составляющим. Утратившее мистическую связь с Бытием человеческое сознание единственной достоверной реальностью признало самое себя (cogito ergo sum). Началось отрицание любой предзаданности (априор-
2 См.: Тростников В. Н. Научна ли «научная картина мира»? // Новый мир, 1989. № 12. Критику этой статьи см. там же, 1990. № 7.
[11]
ности), а значит, и любого предзаданного смысла (ценности). Теперь смысл должен был быть не обретен, а создан, сконструирован(3) самим человеком, вдруг обнаружившим себя совершенно одиноким в пустом мироздании. Космологический аспект смысла Бытия (логос) был утрачен. Религия начала казаться иллюзией, а философия стала постепенно превращаться в экономическую социологию или, попросту говоря, приживалку «позитивных» наук. То, что еще прилично выглядело на бумаге, в жизни привело к систематической вражде против самого Бытия, которое было «взято под подозрение» (Н. А. Бердяев).
Духовность, объявленная чем-то второстепенным, быстро была сведена со «второго» на последнее место; а далее, согласно внутренней логике редукционизма, началась борьба (уже бессознательная, поскольку в материализм это никак не вписывалось) против самого «материального базиса» (также подлежащего редуцированию, ставшему принципом), в чем окончательно и проявилась богоборческая, мироотрицающая (отрицался «старый» Божий мир) природа такого подхода. В конце концов началась война против самой материи. Из «базиса» посыпались гайки и сама материя в виде товаров начала исчезать. Началось разрушение самих основ человеческого существования. Скрытое осознание ложности такого подхода привело к социальной шизофрении, мировоззренческому нигилизму, заменившему древний «умеренный» скептицизм и новый агностицизм. А ожидание подлинного
3 См.: Бердяев Н. А. Царство Духа и царство кесаря (гл. II). Париж, 1951; Йозеф Рацингер. Введение в христианство. Брюссель, 1988. С. 26–34.
[12]
смысла, который еще только должен возникнуть в будущем, в сочетании с нигилизмом обесценило настоящее и привело к своеобразному рукотворному эсхатологизму(4).
Пророческое предостережение Ф. М. Достоевского XX веку о новой Вавилонской башне (прозвучавшее в «Легенде о Великом инквизиторе») осталось услышанным и понятым очень немногими. На практике идеология эволюционизма, «строительства» привела к действительному редукционизму. Эфемерный, искусственный синтез привел к фактическому распаду. Потребовался грандиозный историко-метафизический эксперимент тоталитаризма, приведший к гибели миллионов людей и разрушению почти всех сфер жизнедеятельности общества (5), чтобы положить начало избавлению от рационалистических иллюзий, от идей прогрессизма, распространившихся в сознании людей XX века, то есть от утопии построения на земле Царства Божия без Бога. Выяснилось, что рационалистический монизм, стремление полностью детерминировать жизнь, игнорирование ее неуловимой (для ratio) глубины порождают «дух небытия» (Н. А. Бердяев), ведут к смерти, что чисто теоретически предвидеть было почти невозможно. Парадокс рационализма состоит в необходимости осознания своей же методологической ограниченности. (С этой точки зрения плюрализм можно представить как форму самоограничения рационализма, всегда тяготеющего к монизму.)
4 А. Блок в поэме «Двенадцать» уловил народившуюся психологию раздувания «мирового пожара».
5 Внутренняя логика этого процесса ярко показана у А. П. Платонова («Чевенгур»).
[13]
Оказалось, что и социальная сфера имеет свои законы, не такие, как представлялось просвещенческо-социологическому рационализму. Важнейший из них — это признание (как ни трудно это для самодовлеющего рассудка) границы, далее которой недопустимы никакое манипулирование и вторжение, кроме Божественного. Эта граница — образ и подобие Божие в человеке, а на языке философии — личное достоинство и свобода человека (6).
2. Христианская антропология
Только такое понимание человека (как созданного по образу и подобию Божию) подводит твердое основание под известное положение, что на социальном уровне человек — это цель, а не средство для достижения даже самых возвышенных целей.
Человек не есть «продукт» чего-либо, иначе он был бы неизбежно вторичен. Выше человека — только Бог, его Создатель, что исключает возможность какого-либо редукционизма, ибо редукционизма к Богу быть не может, как не может быть редукции низшего к высшему.
В Библии не содержится какого-либо определенного социального учения, что вовсе не означает ее асоциальности; Библия лишь показывает главное —
6 Принцип свободы, как органически чуждый рационализму (речь идет именно о принципе, а не о диалектике свободы и необходимости, вполне понятной попытке увязать крайние термины антиномии), ограничивает его, апофатически (отрицательно) определяя сферу нерационального.
[14]
человеческую личность в ее отношении к Богу и к людям, ее путь и ответственность. Все же остальное «приложится» (Мф. 6, 33). «Были бы братья, будет и братство», — говорит старец Зосима у Ф. М. Достоевского. Основанием для подлинного единства может быть только свободное единение людей на глубинном уровне (в Боге), осознанном ими как их духовное первородство (7).
Божественный же промысл не исключает эволюции как элемента развития биологического («…да произведет вода… и земля душу живую по роду ее…» — Быт. 1, 20–24) и социально-нравственного («да любите друг друга» — Ин. 13, 34, то есть возрастайте в любви).
Во время написания Библии еще не просматривалась угроза посягательства тоталитаризма на человеческое бытие в степени, ранее не известной в истории. Хотя в словах Христа: «Кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21) и апостола Петра: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Дн. 5, 29) и можно услышать отдаленное предостережение против тоталитаризма.
Христианство обнаруживает сакральное, богоподобное, непостижимое одним лишь разумом в человеке, помогая и на социальном уровне определить соответственно сферу социальной апофатики (определенную методологическую недетерминированность общественных структур), основанной на доверии к человеку как творению Божию. На мировоззренческом уровне это обозначается понятием «свободы со
7 В русском Православии такое единение, не поглощающее личность, выражается понятием «соборность».
[15]
вести», предполагающем деидеологизацию общества (равноправие различных мировоззрений, как ни сомнительно это звучит с религиозной точки зрения, претендующей на абсолютность) (8). Определяется, таким образом, граница не столько рационализму как таковому (свободе мысли), сколько его практическим «приложениям», когда монизм и детерминизм, свойственные ему, становятся оправданием насилия.
В основе ложных социологических схем лежит, таким образом, ложная редукционистская антропология.
3. Воображение как трансцендирование
Не ограничиваясь констатацией иррационального (точнее: внерационального) аспекта человеческой воли, так ярко прозвучавшего в современной философии и литературе (9), постоянно «мешающего» по-
8 Еще в начале XVIII в. высказывалась мысль, что распространение представления, что все религии равноправны, ведет к уничтожению религиозных убеждений (См.: Райхард Лаут. Что говорит нам Достоевский сегодня? // Общественные науки. 1990. № 1). Без попытки анализа данного
