возможность постановки такого вопроса обусловлена переменами в социально-политической сфере российской жизни.
В течение 70-летней большевистско-коммунистической диктатуры полупридушенная Церковь фактически была «вне закона», была отделена не только от государства, но и от общества [11]. Специальные орга-
10 Христианская благотворительность. Обозрение. М., 1997. Вып. 1. С. 3.
11 «Отделение» от тоталитарного государства означает не что иное, как дискриминацию, лишение Церкви, как организации, социальных и юридических прав, в том числе и прав юридического лица. Государство же при этом вовсе «не отделяется» от Церкви.
[106]
ны политического надзора бдительно следили за тем, чтобы Церковь не переступала проведенной вокруг нее идеологической черты, со своей стороны легко ее переступая. В ходе реформ, начавшихся при М. Горбачеве, Церковь была легализована, ей стали возвращать еще не до конца разрушенные храмы, она начала получать права и свободы в соответствии с международными нормами. Церковь наряду с юридическим лицом обрела и гражданский статус: стало возможным взаимодействие с обществом в целом, в том числе и через средства массовой информации. В 1993 году была принята новая Конституция с «человеческим лицом». Ранее, в 1990 году, был принят закон «О свободе вероисповеданий», соответствующий, в отличие от ныне действующего закона, принятого в 1997 г., нормам международного права.
И вот здесь появились вопросы, которые ранее были невозможны. Как следует относиться верующим к новым социально-политическим реалиям, которых ранее просто не было: демократии, рыночной экономике, частной собственности, идеологическому разнообразию? Приемлемо ли все это, представляет ли какую-либо ценность с точки зрения Православия? Как вообще следует себя вести за порогом храма? Как относиться к обществу в целом, к светской культуре, к концепции «прав человека» и к принципу «отделения церкви от государства»? Следует все это как-то осмыслить, увидеть в чем-то положительный смысл, причем именно с религиозной точки зрения, или «просто терпеть» как что-то вынужденное?
Социальная доктрина призвана ответить на эти вопросы. Она должна отражать взгляды и наставления Церкви не только относительно личного и хра-
[107]
мового благочестия верующих, не только традиционные правила и обязанности христианина относительно самого себя и своих ближних, но и его обязанности относительно общества в целом, то есть его социальную ответственность [12]. Социальная доктрина, исходя из высокого представления о человеке и его достоинстве, открываемого нам христианством, призвана открыть религиозное измерение общественной жизни, дать определенные принципы, ориентирующие людей как граждан в их социально-политических взглядах и предпочтениях, например, в ходе избирательных кампаний.
Можно поставить вопрос еще шире: возможна ли принципиальная оценка социально-политических и экономических структур с христианской точки зрения? Конечно, не в положительном аспекте их соответствия духу христианства (это было бы натяжкой), а в отрицательно-оценочном смысле их возможного несоответствия христианским нормам морали и христианскому представлению о человеке.
Заведомо дурные структуры [13] почти не подлежат улучшению в результате микроусилий отдельных чиновников, даже если они и христиане. Теория «малых дел» здесь неэффективна, хотя и всегда подходит для личного употребления. Христиане же обыч-
12 Ср.: В Кодексе Канонического Права Католической Церкви (1983) канон 222 обязывает верующих «содействовать социальной справедливости». Поскольку Католическая Церковь имеет развитую социальную доктрину, то по ходу изложения будут проводиться параллели с ней.
13 Осуждение «греховных структур» содержится в энциклике Centesimus annus (1991), § 39.
[108]
но покидают эти структуры, тем самым подтверждая безнадежность ситуации, в результате чего положение еще более ухудшается.
Не разумнее ли, понимая основные принципы устройства общественной жизни, предотвратить построение заведомо плохих общественных структур, чем потом стоически и мученически пытаться их преобразовать на «молекулярном» уровне? Существуют простые правила социальной гигиены, нарушение которых приводит к тяжелым последствиям. Так, при любом общественно-политическом устройстве совершенно необходимы: прозрачность системы управления и финансовой отчетности (гласность), развитое выборное начало, ориентация на постоянное развитие общественных структур и местного самоуправления.
С этой точки зрения диктаторские и тоталитарные режимы, унижающие человеческое достоинство, манипулирующие людьми, превращающие их в «винтиков», лишающие их Божественного дара свободы, извращающие правильную иерархию ценностей, заведомо недопустимы [14].
Равно как и недопустимы режимы, создающие благоприятные условия для обворовывания и обмана людей.
14 В «Катехизисе Католической Церкви» (русское изд., 1996, далее: ККЦ) говорится: «Разнообразие политических режимов допустимо с моральной точки зрения, при условии, что они способствуют законному благу общества, их принимающего. Режимы, противоречащие по своей природе естественному закону, общественному порядку и фундаментальным правам личности, не в состоянии осуществлять общее благо для тех наций, которым они себя навязали» (пункт 1901. С. 442).
[109]
Возможность существования святых одиночек даже при таких режимах ни в коей степени не оправдывает ни эти режимы, ни индифферентное к ним отношение со стороны верующих.
Здесь не следует путать возможность оставаться христианином на личном уровне при любых, даже смертельно опасных, обстоятельствах (как это было в первые три века христианства) и равнодушие к созданию для других таких мученических условий.
Церковь, конечно, не должна поддерживать какие-либо конкретные политические партии, но она вполне может определить общие принципы, на основании которых верующие могли бы ориентироваться в своем выборе [15].
На Архиерейском Соборе РПЦ (Москва, 31.03-4.04.92) определили: «Церковь не связывает себя ни с каким общественным или государственным строем, ни с какой политической силой. Она — над «правым» и «левым», и поэтому может вести диалог с любыми общественными движениями, кроме заведомо преступных, ища их примирения и объединения в служении благу людей».
Архиерейский Собор 1994 года подчеркнул «непредпочтительность для Церкви какого-либо госу-
15 «Можно утверждать, что причина почти всех великих трагедий в истории Церкви не столько в недостаточности благочестия верующих, сколько в отсутствии соборного церковного внимания к значению общих духовно-душевных стихий человеческого бытия, в отсутствии церковного труда над преображением и просветлением их»; см: Анциферов А. Христианство и кооперация // Вестник Русского студенческого христианского движения (ВРСХД). Париж, 1937. № 3–4. С. 10–11.
[110]
дарственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин, каких-либо конкретных общественных сил и их деятелей» [16], подтвердил предписание Св. Синода (8.10.1993) «воздерживаться священнослужителям от участия в выборах в качестве кандидатов в депутаты» и распространил это предписание на «членство священнослужителей в политических партиях, движениях, союзах, блоках и иных подобных организациях, особенно — ведущих политическую борьбу». Этот запрет не распространяется на мирян. Священнослужителям же разрешается участвовать «в отдельных мероприятиях политических организаций»; допускается также их «церковное сотрудничество с такими организациями в делах, полезных для Церкви и общества, в случае, если таковое участие и сотрудничество не носит характера поддержки политических организаций, служит созиданию мира и согласия в народе и церковной среде».
Архиерейский Собор РПЦ, состоявшийся в московском Свято-Даниловом монастыре 18-23 февраля 1997 года, подтвердил ранее принятые решения относительно политической сферы.
Это не означает, что у Церкви вообще нет никакой позиции по общественно-политическим вопросам, и ей достаточно «просто» призывать всех к миру и согласию. Относительно «заведомо преступных движений» у Церкви должно быть вполне определенное мнение. Церковь над политикой, но не вне
16 Думается, что здесь все же молча предполагается не только «непредпочтительность» заведомо преступных организаций, но и явное их осуждение.
[111]
политики. И у нее должна быть своя политика относительно «политики», не сводящаяся к простому нейтралитету.
Важно понять, что вопрос о «структурах» — это не всегда «чисто технический вопрос», а вопрос, часто имеющий и нравственную сторону, так как здесь затрагиваются судьбы многих людей. Тем более что «структуры» в чистом виде никогда не встречаются, они всегда связаны с той или иной идеологией, в которой, в свою очередь, всегда есть духовное (или антидуховное) измерение. Ложные идеологии порождают соответственно ложные организационные структуры; в основном — тоталитарно-анархические. Существуют предельные ситуации, когда Церковь, которой в лице апостолов обетовано «передвижение гор» (Мф. 17, 20), не может отказаться и от менее масштабных деяний.
Социальная доктрина должна также определить с религиозной точки зрения смысл внелитургической и внецерковной, то есть светской, мирской деятельности христиан. Ведь большинство верующих профессионально заняты в секулярных сферах политики, промышленности, бизнеса, науки, культуры, обслуживания. Их деятельность должна быть религиозно оправдана [17]. Может ли, например, политик, от деятельности которого зависит настоящее и буду-
17 Этим вопросом задавался еще В. В. Розанов: «что же есть собственного и специального в моряке, в художнике, в поэте, в ученом или мыслителе, что связывало бы их с религией?», см: Розанов В. В. Аскоченский и архимандрит Феодор (Бухарев) // Архим. Феодор (А. М. Бухарев). О духовных потребностях жизни. М., 1991. С. 36.
[112]
щее многих людей, быть православным христианином? Должен ли он оставлять свою веру за порогом храма и в своей профессиональной деятельности руководствоваться лишь «трезвым расчетом», то есть исходить совсем из других принципов?
Ясно, что подобная «теория двойственной истины» плохо совмещается с христианством, если под ним понимать абсолютный принцип для всей полноты жизни, а не для какой-то ее части. Иначе пришлось бы осудить профессию политика, да и не только его одного, как не совместимую со званием христианина. Риторических рассуждений о том, что политика — «грязное дело», здесь явно недостаточно, как недостаточно, говоря о хирургии, сказать лишь, что она «кровавое дело».
Исключение политики из сферы этики страшно тем, что таким образом заранее оправдываются любые преступления, совершенные «специалистами» в сфере профессиональной политики.
Не следует забывать и того, что Церкви принадлежат не только священнослужители, но и намного большее число мирян, которым никто не запрещает заниматься политикой на любом уровне. Им должны быть известны принципы своего участия. «Частичного» христианства не бывает, должны быть последовательные усилия по актуализации его принципов во всей полноте жизни [18]
18 Русский религиозный философ В. С. Соловьев, например, рассматривал свое участие в политике в качестве публициста как нравственную обязанность, как «послушание». Подметание комнаты тоже не самое чистое занятие, но никому же не приходит в голову осуждать труд уборщицы, как несовместимый с христианской духовностью. .
[113]
Очень важно попытаться вообще определить степень возможной общественной и политической активности верующих. Могут ли они, например, создавать политические партии и общественные организации, независимые профсоюзы, судиться не только с физическими, но и с юридическими лицами, т. е. элементарно бороться за свои права? Существует ли вообще понятие «права» с религиозной точки зрения? Или для верующих существуют только «обязанности», а во всем остальном следует полагаться на волю Бога?
Но «волю Божию» определить не проще, чем Самого Бога, и не исключено, что воля Божья может побуждать и к внешней, а не только к внутренней активности. Воля Божья может действовать и опосредованно, как, например, через «врачевства, которыми благоразумный человек не пренебрегает» (Сирах. 38, 1-4), хотя Господь может, конечно, исцелить любого человека и непосредственно. Если это относится к врачам, то почему это же не может относиться, например, к юридическим и социальным институтам, которыми, как известно, не пренебрегал апостол Павел, называя себя «римским гражданином» (Дн. 22, 25)?
Должны ли верующие, в условиях отделения Церкви от
