кости от крепких объятий покровителя — государства раньше, как теперь от гонителей — большевиков. Нет, не надо нам карет и почета, будем ходить пешком и будем свободными, как сектанты, опираясь на верный нам народ» [116].

«Не государство, катастрофически меняющее свой облик, а верующее общество — вот гарантия прочного устройства Церкви, которую уже нашла Русская Церковь, и от которой она не имеет оснований отказываться в дни будущего освобождения России от коммунистического рабства» [117], — делает вывод Карташев.

116 Карташев А. В. Церковь и государство. Париж, 1932; См. то же: Карташев А. В. Церковь, история, Россия. С. 236.

117 Карташев А. В. Церковь, история, Россия. С. 237.

[204]

Эта необходимость независимости Церкви от государства следовала и из самих тенденций исторического развития европейских государств, не говоря уже об Америке. Везде происходит усложнение, дифференциация и специализация в сфере общественной жизни и соответственно в общественном сознании. Эпоха патриархальных, национальных, абсолютистских и, вообще говоря, унитарных государств уходит в прошлое [118].

Карташев писал, что государство наших дней по-прежнему простирая свое влияние на все стороны национальной жизни, все более и более уступает реальную творческую роль самодеятельной работе и жизни специально организованных по признаку внутренней компетенции общественных сил нации. Экономическая, социальная, культурная и духовная жизнь нации идет все более независимо, требуя лишь помощи от государственного аппарата и все более оттесняя монополию государства. Жизнь наций творится отныне преимущественно свободными общественными силами, а не государственной бюрократией. Государство следит за соблюдением законности при все большем развитии местного самоуправления.

Рост самоуправления в сфере государственности — вот сущность новейшей государственной эволюции.

Новейшая теория государства свидетельствует, что государство, как комплекс всех юридических пра-

118 Ср.: «Заботу о будущем незачем возлагать на государство. Человек древнее государства, а потому, по природе своей, вправе охранять и обеспечивать свою телесную жизнь независимо от государства» (Rerum Novarum).

[205]

воотношений, существующих в недрах нации, тем сильнее и жизненнее, чем оно полнее опирается на эти живые клетки своего организма. Совокупность этих клеток, этих объединений с бесконечным разнообразием их задач и специализаций получили удачное обозначение в русском языке термином «общественность» [119]. Общественность — это девять десятых в современной государственной жизни. Это самая живая и близкая душе каждого человека сторона государственности. Это место, где обитает свобода. Общественностью сфера государственного принуждения оттеснена в узкую область полиции и бюрократии. Государственное централизованное управление все более рассредоточивается по местам. Место Церкви, как духовного автономного самоуправляющегося со-

119 Сегодня более употребительно выражение «гражданское общество». Как бы ни критиковали некоторые современные социологи концепцию гражданского общества, она, как и концепция демократического устройства общества, все-таки остается наиболее убедительной. «Граждане должны, насколько это возможно, принимать активное участие в общественной жизни. Формы этого участия могут изменяться в зависимости от страны и культуры», — говорится в ККЦ (с. 444). Принцип вспомогательности (субсидиарности) является необходимым условием гражданского общества. Папа Лев XIII писал в энциклике Rerum Novarum (1891): «Нет и тени сомнения, что гражданское общество было обновлено христианством, а через это обновление человеческий род перешел к лучшему, благороднейшему состоянию, вернее сказать, — от смерти в жизнь, и столь высокую, что ничего более совершенного и нет. Первая причина и конечная цель этого благотворного преобразования — Иисус Христос».

[206]

юза [120], именно в лоне общественности, а не в союзе с полицией и бюрократией, во что теперь обратилась специфическая сфера государственности. Опираясь на общественность и самоуправление, нашли себе свободу, независимость, моральный вес, силу и даже финансовую базу — и наука, и пресса, и литература, и даже сама политика, непосредственно близкая к целям и задачам государства. Сегодня нет другого способа влиять на жизнь нации, кроме как через свободные общественные силы. Искать союза с воображаемым государством прошлого — сегодня бессмысленно [121].

Из этих удивительно современно звучащих рассуждений А. В. Карташева вовсе не следует, что он был радужным оптимистом и не понимал, что в предвоенные годы делалось в России и Европе. Он, как и другие русские мыслители, духовно чуткие к тому, что происходило в общественной атмосфере, отчетливо различал две угрожающие политические тенденции, все более набиравшие силу: коммунизма и национал-социализма; писал о развитии языческого национализма, умел при этом заглянуть и в будущее [122].

120 Карташев здесь имеет в ввиду институциональный уровень Церкви.

121 См.: Карташев А. В. Церковь, история, Россия. С. 235–236. Ср.: «Заботу о будущем незачем возлагать на государство. Человек древнее государства, а потому, по природе своей, вправе охранять и обеспечивать свою телесную жизнь независимо от государства» (Rerum Novarum).

122 Карташев А. В. Церковь и национальность // Путь. 1934. № 44; См. то же: Карташев А. В. Церковь, история, Россия. Г. П. Федотов говорил о том времени, уловив одну из его характерных черт — презрение ко всяческой душевности: «Воля — вот ключевое слово нашей эпохи, в ней сходятся верх и низ человеческой природы и заключается военный союз против души. Дух, воля, тело — вот полная схема нового человека и мускульно-физическая его проекция. Чем больше энергии накапливается в обездушенном мире, тем скорее он идет к катастрофе» (Федотов Г. П. Eссe Homo (О некоторых гонимых «измах») // Путь. 1937. № 53; См. то же: Федотов Г. П. Собр. соч., М., 1998, Т. 2). О том же писал Н. А. Бердяев: «Мир сейчас обожает власть и ненавидит свободу. В современном мире с необычайной силой проснулись стадные инстинкты, стадо же не знает свободы» (Бердяев Н. А. Об авторитете, свободе и человечности // Путь. 1936. № 50).

[207]

Карташев в смутное предвоенное время уловил очень важную идею общественного развития, к которой после Второй мировой войны вернулось большинство западных социологов и которая в значительной степени актуализировалась в развитых странах.

Хорошо понимая, что политическая монархия, символизирующая теократию, в большой степени психологически изжита, А. В. Карташев говорил о необходимости «преображения духовной теократии из внешней во внутреннюю, из символической в реально-молекулярную», и что именно таким образом может произойти «чаемое оцерковление всей жизни» [123]. А это может произойти, если христианство актуализируется на уровне бытовой этики.

Четко выразил идею гражданского общества С. Л. Франк: Это «общественное единство, спонтанно слагающееся из вольного сотрудничества, из

123 Карташев А. В. Православие в его отношении к историческому процессу // Православная мысль. YMСA-PRESS. Париж, 1948. Вып. VI. С. 97; См. то же: Карташев А. В. Церковь, история, Россия. С. 58.

[208]

свободного соглашения воль отдельных членов общества. Его юридическая форма есть договор, соглашение; известная «договорная» теория общества пыталась все общество, как целостное единство и, в частности, его государственное единство, истолковать по образцу именно «гражданского общества». При всей ложности этой теории в применении к государству не подлежит сомнению, что общество немыслимо без той спонтанно слагающейся его ткани, которая создается из взаимодействия и соглашения отдельных его элементов. Гражданское общество есть как бы молекулярная общественная связь, изнутри сцепляющая отдельные элементы в свободное и пластически-гибкое целое» [124].

Теперь должен стать особенно понятным и принцип «отделения Церкви от государства», его философия. Огосударствление Церкви — это не что иное, как попытка рационализировать (через «воцерковление» государства) то, что в принципе не поддается рационализации — Божество, Его Волю [125]. Ведь так легко согласиться с простой мыслью, что на лю-

124 Франк С. Л. Духовные основы общества. М., 1992. С. 141. Психологическим препятствием для восприятия концепции гражданского общества является мнимый риск, предполагаемый идеей самоуправления и самоорганизации общества. «А вдруг не в то организуются», — вот по сути дела единственный довод всех противников гражданского общества и демократии. Они не задумываются о том, что идея «просвещенной монархии», сторонниками которой они явно или не явно являются, несет с собой еще больший риск.

125 На практике не государство «воцерковляется», а церковь секуляризируется, как это было при Петре I.

[209]

дей надо «поднажать», «помочь» им стать христианами, двинуться в сторону Истины, которая, как известно, одна.

Но на богословском языке — это превышение человеческих полномочий, нарушение принципа апофатизма в личностной и в социальной плоскости.

То, что было хорошо в эпоху Константина, совершенно не подходит в наше время, с другим, более персоналистическим, более свободным самочувствием людей. Возразят, что эту свободу дала секуляризация, но ведь и сама секуляризация, отрекшись от Церкви, отстаивала свободу человеческой личности, открытую прежде христианством. Сама секуляризация родилась в лоне христианства. Возможно, и в секуляризации есть свой провиденциальный смысл возможности открытия христианства во внеклерикальной сфере (как считал Н. А. Бердяев).

Сегодня нельзя не считаться с данностями в сфере общественного сознания, отмахиваться или «просто» проклинать их с позиций ложного эсхатологизма или же в духе восточного фатализма все списывать на «волю Божию».

Глубинным смыслом отделения Церкви от государства является десакрализация государства. Давно уже ясно: государство должно быть окончательно десакрализовано.

В начале XX века Российское государство подверглось страшной десакрализации, а затем — коммунистической вторичной лжесакрализации. Отделение Церкви от государства по-коммунистически не означало десакрализации государства, а лишь дискриминацию Церкви как организации. Народ не уважал такое государство и его законы, хорошо понимая,

[210]

что на самом деле это вовсе не законы, так как они не работали без соответствующей санкции нового псевдодуховенства — партийного начальства. Обмануть такое государство не считалось грехом, это даже стало этической нормой для «homo soveticus’a».

Сегодня необходимо восстановить легитимность государственной власти, которая должна стоять на страже нелицеприятного закона, одного для всех. Без этого невозможно построение правового государства, где правит закон, а не личности. Психологически очень сложно совместить десакрализацию государства с уважением к закону, на страже которого это государство должно стоять. Это возможно сделать при условии признания закона серьезной ценностью с религиозной точки зрения, хотя и не первичной в иерархии ценностей. (Высшей ценностью является Бог.) В противном случае Россия будет продолжать метаться между анархией и деспотией.

В России отделение Церкви от государства [126] может быть гарантией социальной свободы Церкви только

126 Попутно заметим, что от деидеологизированного государства отделены не только религия и атеизм, но и любая идеология. (В таком государстве могут быть правящие партии, но не может быть государственной партии.) Точный смысл принципа «отделения Церкви от государства» состоит не в какой-либо социальной дискриминации, а в недопущении государственной религии со всеми сопутствующими привилегиями для людей, принадлежащих к этой религии. «Отделение от государства» не исключает сотрудничества государства с Церковью в сферах образования, благотворительности и др. Напомним, что впервые практическая философия «разделения церкви и государства» появилась в Америке и реализовалась в Первой поправке к Конституции США (1791).

[211]

при демократическом режиме при наличии христианской общественности. Поэтому ее созидание остается такой же актуальной задачей, как и в начале века.

Очевидно, что идея религиозного обоснования гражданского общества опередила свое время и даже сейчас она