людей в России. Им кажется, что если государство будет развиваться по пути демократизации, то религия может раствориться в чем-то «светском» и вообще исчезнуть. «Посмотрите на Запад: в Европе много пустующих храмов, это будет и у нас». Про США,

[291]

где уровень религиозности народа намного выше, чем в России, наши новые патриоты «почему-то» не вспоминают. Заметим, правда, что там храмов намного больше, чем у нас. Степень христианизации общества следует оценивать не только посещаемостью храмов, но и наличием норм христианской этики в частной и общественной жизни. Не беда, если эта этика будет в большой степени совпадать с общечеловеческой, ведь Сам Господь повторил «золотое правило» нравственности, давно выработанное человечеством: «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7, 12). Гораздо хуже, когда весь мир четко делится по-язычески на «священное» и «профанное», в современной терминологии на «церковное» и «светское», а храмово-литургический (не евангельский) тип христианства становится самодовлеющим, не имеющим особого отношения к жизни вообще.

Конечно, хотелось бы, чтобы люди ходили чаще в церковь, а не в супермаркеты. Однако к этому можно лишь призывать, но не принуждать.

Можно, конечно, порассуждать на тему будущего религии, к чему может привести подобное «размывание» основ, но важно помнить, что историософские проблемы конечных итогов, последних судеб мира (эсхатология) выходят за рамки нашей компетенции. И в этом смысле мы должны жить сегодняшним днем («довольно для каждого дня своей заботы». — Мф. 6, 34), не устраивать «чистки» — отделять пшеницу от плевел, от чего предостерегал Христос (Мф. 13, 24–30), а заниматься, по заповеди Божией, на первый взгляд очень простым и, казалось бы, совсем не мистическим благодеянием (Мф. 25, 31–46).

[292]

8. Риск свободы.

Могут возразить, что ориентация на демократически-правовое государство — это формальный, а не содержательный подход. И это, действительно, так, но ведь никто не запрещает развивать и распространять содержательную сторону мировоззрения. Конечно, всегда есть опасность, что начнут не то развивать.

Вот что по этому вопросу писал В. С. Соловьев: «Но где же ручательство, что люди свободно придут к единению, а не разойдутся во все стороны, враждуя и истребляя друг друга? Ручательство одно: бесконечность души человеческой, которая не позволяет человеку навсегда остановиться и успокоиться на чем-нибудь частичном, мелком и неполном, а заставляет его добиваться и искать полной всечеловеческой жизни, всеобщего и всемирного дела. Вера в эту бесконечность души человеческой дана христианством. Из всех религий одно христианство рядом с совершенным Богом ставит совершенного человека, в котором полнота Божества обитает телесно. И если полная действительность бесконечной человеческой души была осуществлена во Христе, то возможность, искра этой бесконечности и полноты существует во всякой душе человеческой, даже на самой низкой ступени падения…» [13]

Здесь хорошо видно одно из радикальных различий между тоталитарным подходом и демократическим. Главная тайна тоталитаризма в том, что он не доверяет людям (комплекс «Великого инквизитора»),

13 Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 2. М., 1990. С. 306.

[293]

предполагает, что люди непременно злоупотребят свободой, если ее получат. Демократия в этом смысле более оптимистична, хотя и меньше говорит о благодати. «Формализм» демократического правового государства является не чем иным, как проявлением доверия к человеку, которому предстоит наполнить эту форму содержанием.

Кроме того, прозрачность и открытость управления обществом, в большой степени уменьшающих возможность всевозможных злоупотреблений, гораздо легче реализуются при разделении властей и свободе печати, чем при монархическом или олигархическом управлениях.

Не следует думать, что при государственном тоталитаризме риска меньше. Период гарантированных пайков в этом случае может закончиться разрушением всей государственной структуры, революцией и гражданской войной.

9. Христианский апофатизм и «открытое общество».

Очевидно, что современная демократия по своим формальным признакам не имеет ничего общего с традиционной теократией, но важно заметить, что первая в силу своей принципиальной открытости не исключает возможности последней, которая — дело рук не только человеческих. (Под теократией здесь имеется в виду не клерикализм, а слово в его буквальном значении — боговластие. Представление о такой теократии дает Ветхий Завет.) Совершенствование, развитие может быть, как уже говорилось, только сво-

[294]

бодным, и не для того Бог наделил человека свободой, чтобы люди друг у друга ее отнимали.

Используя богословскую терминологию, можно сказать, что в демократическом устройстве общества находит свое отражение принцип апофатики (отрицательности), что соответственно позволяет говорить о социальной апофатике демократии. Или, проще говоря, в демократии наличествует сознательное самоограничение властных функций государства ради свободы, дарованной нам Богом.

Общество можно сравнить с кораблем. Течь в одном отсеке не должна приводить к гибели корабля. Прежде чем обсуждать наилучшую конфигурацию парусов и направление плавания, необходимо самым серьезным образом подумать о подводной части корабля. Это, конечно, не так интересно, как думать об увлекательной цели путешествия, но только настоящее уважение к пассажирам корабля и к цели путешествия может заставить всерьез отнестись к этой задаче. Отсутствие интереса к структуре корпуса корабля является явным признаком романтического инфантилизма. Прийти же к общему согласию по поводу необходимости разделения корпуса корабля на отсеки (государственной власти на три ветви) намного легче, чем по поводу главной цели путешествия. Осознание проблематичности и неочевидности цели, которая в определенной степени всегда является предметом веры, приводит к тому, что командование корабля снабжает по возможности всем необходимым тех одиночек, кто хотел бы независимо отправиться в плавание другим маршрутом или к другой цели. Христианство здесь дает только новую цель.

[295]

Важным достижением науки об обществе является понятие «открытого общества», которое предполагает недетерминированность, готовность к изменению некоторых государственно-общественных структур. Короче говоря, «открытое общество» в чем-то принципиально не предопределено. Также важно, что именно религиозное мировоззрение принципиально открыто, открыто прежде всего Божественной благодати, а значит, и всему, на светском языке, доброму. Религиозное мировоззрение должно методологически предотвращать возникновение тоталитаризма из духа самодовлеющего рационализма, так как оно учитывает иную реальность — Божественную [14].

Согласно Ветхозаветному закону, например, в юбилейные годы следовало отпускать единоплеменных рабов и прощать должников, что создавало новые стартовые возможности людям, которым в силу тех или иных обстоятельств не повезло (Лев. 25, 8–12; Втор. 15, 2). Можно представить, что применение этого закона вызывало временную дестабилизацию общества, которая позже компенсировалась более динамичным его развитием.

И все же на протяжении истории возникает все тот же вопрос: если истина явлена в Откровении, то почему бы ей как-либо не «помочь» восторжествовать

14 Из того, что это редко происходило в истории, видно, что апофатический аспект догматики чаще всего остается непонятным верующим, продолжающим жить по законам «мира сего». Церковный корпоративизм остается одним из главных препятствий актуализации социальных проекций христианства.

[296]

и в жизни? И вот здесь выясняется, что мы очень многого не знаем о закономерностях духовной жизни (особенно в ее общественном измерении), не можем в явной форме определить степень необходимого взаимодействия (управления) с социальной действительностью, что служит отрицательной философской предпосылкой для понятия «свободы совести». (Точнее было бы говорить: свободы мировоззрения.) Здесь сознательно допускается риск «неправильного» мировоззрения как меньшего зла по сравнению с принудительным «правильным».

Вероятно, и в политике действует свой принципиально неустранимый «принцип неопределенности». Например, в такой формулировке: возможно либо стремление к формальному детерминированию правовой системы при отсутствии посягательства на высший смысл бытия, либо стремление к содержательному детерминированию общества (идеологическое и духовное его наполнение) при отсутствии значимости правовых норм, рассматриваемых как нечто условное.

Но поскольку второй вариант возможен лишь при теократии, которая практически не реализуется в земном плане (есть вещи, о которых можно только молиться), то очевидно, что предпочтителен первый путь. И тогда демократия остается если не лучшим, то оптимальным устройством общества.

С богословской точки зрения вопрос об управлении государством должен сводиться к осмыслению проблемы меры. Черно-белое, утопическое мышление, для которого этой проблемы не существует, неизбежно будет строить очередную пирамиду или же будет отрицать верный принцип под предлогом его полной неприложимости к данной ситуации.

[297]

B богословии существует принцип «неслиянности и нераздельности». Можно предположить, что политическим аналогом этого принципа является демократическая система: она, в отличие от тоталитарной, не пытается слиться со всей полнотой жизни, и она же нераздельна с обществом, которое не может существовать вообще без системы.

С кибернетическо-технической точки зрения задача о наилучшем управлении обществом сводится к задаче оптимизации самоуправления сложной системы с обратными связями и с частично рассредоточенным блоком управления.

Меня могут обвинить в абстрактной постановке вопроса и в том же конструктивизме. Но, во-первых, общие (абстрактные) идеи имеют такое же право на существование, как и конкретные; во-вторых, опасен не конструктивизм, как таковой, а тотальный конструктивизм, основанный на беспредельной вере в человеческий разум (рационализм) или на смешении Божественного и человеческого, когда первое подменяется последним (комплекс «Великого инквизитора»). Возможно, конечно, и сочетание того и другого.

Важно, чтобы это сочетание не было ложным.

10. Выводы.

1. Так как «человек древнее государства» [15], то в социополитических построениях следует исходить из антропологии.

15 Энциклика папы Льва XIII «Rerum Novarum» (1891).

[298]

Христианская антропология представляется наиболее убедительной, так как она дает глубокое обоснование двойственной природы человека:

а) с одной стороны, его богоподобия.

Это является основанием для оптимизма и уважения к человеку;

б) с другой — его поврежденности (греховности).

Нет ни одного человека без греха. Никто не обладает свойством безошибочности и не может претендовать на безошибочность.

Это является основанием для критического отношения к человеку.

Христианская традиция также дает представление о равенстве всех людей в их высоком достоинстве как сотворенных по образу и подобию Божию.

2. Отсюда следуют как цель государственно-политических структур, так и соответствующее этой цели устройство. Цель государства состоит в создании благоприятных условий для жизни каждого человека, обеспечении ему свободы выбора. Важно понять, что все, что способствует добру, прямо или косвенно имеет и религиозную ценность.

3. В иерархии ценностей «условия» могут показаться чем-то вторичным, но эти условия совершенно необходимы для существования общественной жизни как таковой.

4. Никто, ни отдельный человек, ни какая-либо группа людей, не должны обладать неограниченной властью. Всякая абсолютизация и сакрализация государства есть язычество. Люди сами наполнят (помощь Божия не исключается) свою жизнь положительным содержанием. Государство должно контролировать выполнение людьми этического минимума,

[299]

а не максимума. Известно, к чему приводит создание «министерств любви».

5. Именно христианство позволяет четко определить границы властных полномочий государства, область, где недопустимо никакое вмешательство, кроме Божественного, и область, где это вмешательство, иногда достаточно жесткое, необходимо.

6. Эту границу необходимо не только определить, но и держать. Это более всего удается при некоторых условиях, исключающих безответственность и произвол властей. Эти условия, в свою очередь, создаются только при демократическо-правовом режиме.

7. Так как принадлежность к властным структурам создает очень благоприятные условия для злоупотреблений, то по отношению к власти должна быть презумпция виновности, а отношение к