в царских дверях и, поводя орарем, подает знак певцам. Торжественно-громогласно оглашает всю церковь трисвятое пенье, состоящее в сем тройном воззванье к Богу: «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» Воззваньем: «Святый Боже» возвещает трисвятая песнь Бога Отца; воззваньем: «святый крепкий» — Бога Сына: Его крепость, Его создающее слово; воззваньем: «святый бессмертный» — Его бессмертную мысль, вечно живущую волю Бога Духа Святого. Троекратно певцы подъемлют сие пение, чтобы звучало в слух всем, что с вечным пребываньем Бога пребывало в Нем вечное пребыванье Троицы, и не было времени, чтобы у Бога не было Слова и чтобы Слову Его оскудевал Дух Святый. «Словом Божьим небеса создашася и духом уст Его вся сила их»,- говорит пророк Давид. Каждый из собранья, сознавая, что и в нем, как в подобье Божьем, есть та же троинственность, есть Он Сам, Его Слово и Его Дух, или мысль, движущая словом, но что человеческое его слово бессильно, изливается праздно и не творит ничего, а дух его принадлежит не ему, завися от всех посторонних впечатлений и только по возвышенье его самого к Богу то и другое приходит в нем в силу: в слове отражается Божье Слово, в духе — Дух Божий, и образ Троицы Создавшего отпечатлевается в создании, и создание становится подобным Создателю, — сознавая все сие, каждый, внемлющий трисвятому пенью, молится внутренно в себе, чтобы Бог сяятый, крепкий и бессмертный, очистив его всего, избрал его своим храмом и пребываньем, и три раза повторяет в себе: «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» Священник в олтаре, молясь внутренней молитвой о принятии сего трисвятого пенья, три раза повергается перед престолом и три раза повторяет в себе: «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный!» И подобно ему повторив в себе три раза ту же трисвятую песнь, диакон три раза повергается вместе с ним перед святым престолом.

И, сотворив поклонение, отходит иерей на горнее место, как бы во глубину Боговедения, отколе истекла нам тайна всесвятыя Троицы, как бы в то возвышеннейшее, всюду носящее место, где Сын пребывает в лоне Отчем единством Духа Святого. И восхожденьем своим изобразует иерей восхожденье самого Христа вместе с плотью в лоно Отчее, призывающее человека вослед стремиться в лоно Отчее,- возрожденье, прозретое издали пророком Даниилом [51], который видел в высоком виденье своем, как Сын человеческий дошел даже до Ветхого деньми. Иерей идет нетрепетной стопой, произнося: «Благословен грядый во имя Господне», и на призванье диакона: «Благослови, владыко, горний престол», благословляет его, произнося: «Благословен еси на престоле славы царствия Твоего, седяй на херувимех всегда, ныне и присно, и во веки веков». И садится на горнем месте [52] возле седалища, назначенного для архиерея. Отселе, как Божий апостол и его наместник, обратясь лицом к народу, приготовляет он вниманье к слушанью наступающего чтенья апостольских посланий,- сидящий, изобразуя самим сиденьем своим свое равенство апостолам.

Чтец, с апостолом в руке, выходит на середину храма. Воззваньем: «вонмем!» призывает диакон всех предстоящих ко вниманию. Священник посылает из глубины олтаря и чтецу, и предстоящим желание мира; собранье молящихся ответствует священнику тем же. Но так как служенье его должно быть духовно, подобно служенью апостолов, которые глаголали не свои слова, но сам Дух Святый двигал их устами, то не говорят: «мир тебе», но: «духови твоему». Диакон возглашает: «Премудрость?» Громко, выразительно, чтобы всякое слово было слышно всем, начинает чтец; прилежно, сердцем приемлющим, душою ищущею, разумом, испытующим внутренний смысл читаемого, внемлет собранье, ибо чтенье апостола служит ступенью и лествицей [53] к лучшему уразумленью чтенья евангельского. Когда чтец окончит чтенье, иерей возглашает ему из олтаря: «мир тебе». Лик ответствует: «и духови твоему». Диакон возглашает: «Премудрость!» Лик гремит: «аллилуия», возвещающее приближенье Господа, идущего говорить народу устами евангелия.

С кадильницей в руке идет диакон исполнить благоуханьем храм, навстречу идущего Господа, напоминая каждому о духовном очищенье душ наших, с каким должны мы внимать благоуханным словам евангелия. Священник в олтаре молится внутренней молитвой, чтобы воссиял в сердцах наших свет божественного благоразумия и отверзлись бы наши мысленные очи в уразуменье евангельских проповеданий. О воссиянье того же света в сердцах своих молится внутренне собранье, приготовляясь к слушанью. Испросив благословенья от иерея, получа от него в напутствие: «Бог молитвами всесвятаго, всехвальнаго апостола и евангелиста (именуется его имя) да даст тебе глагол благовествующему силою многою, во исполнение евангелия, возлюбленнаго Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа», диакон восходит на амвон, предшествуемый несомым светильником, знаменующим всепросвещающий свет Христов. Священник в олтаре возглашает к собранью: «Премудрость! Прости, услышим святаго евангелия! Мир всем!» Лик ответствует: «и духови твоему». Диакон начинает чтенье.

Благоговейно преклонив головы, как бы внимая самому Христу, говорящему с амвона, все стараются принять сердцами семя святого слова, которое устами служителя сеет сам Сеятель Небесный,- не теми сердцами [54], которых уподобляет Спаситель земле при пути, на которую хоть и упадают семена, но тут же бывают расхищены птицами — налетающими злыми помышлениями; — не теми также сердцами, которых уподобляет Он каменистой почве, только сверху прикрытой землею, которые хоть и охотно приемлют слова, но слово не водружает глубоко корня, ибо нет глубины сердечной; — и не теми также сердцами, которые уподобляет Он неочищенной земле, глушимой тернием, на которой хоть и дает семя всходы, но быстро вырастающие тут же вместе с ними тернии,- тернии трудов и забот века, тернии обольщений, бесчисленные обаяния светской умерщвляющей жизни с ее обманчивыми удобствами, заглушают едва поднявшиеся всходы — и семя остается без плода; — но теми приемлющими сердцами, которых уподобляет Он доброй почве, дающей плод — ово сто [55], ово шестьдесят, ово тридесят,- которые все, принятое в себя, по выходе из церкви, возвращают в домах, в семье, в службе, в труде, в отдохновеньях, в увеселеньях, с людьми в беседах и наедине с самим собою. Словом, всяк верный [56] стремится быть тем, и слушающим и творящим вместе, которого обещает Спаситель уподобить мужу мудру, строящему храмину не на песке, но на камени [57], так что, если бы тут же, по ‘выходе из церкви, набежали на него дожди, реки и вихри всех бедствий, его духовная храмина осталась бы неподвижная, как твердыня на камени. По окончанье чтенья, священник в олтаре возвещает диакону: «Мир тебе благовествующему». Приподымая головы, все предстоящие в чувствований благодарности восклицают вместе с ликом: «Слава Тебе, Боже наш! Слава Тебе!» Стоящий в царских дверях священник приемлет от диакона евангелие и поставляет его на престол, как Слово, исшедшее от Бога и к нему же возвратившееся. Олтарь, изобразующий высшие горние селенья, скрывается от глаз — врата царские затворяются, горняя дверь задергивается, знаменуя, что нет других дверей в царство небесное [58], кроме отверстых Христом, что с Ним только можно войти в них: «Аз есмь дверь».

Тут обыкновенно в первоначальное время христиан было место проповеди; следовали изъясненье и толкованье прочитанных евангелий. Но так как проповедь в нынешнее время говорится большею частию на другие тексты и, стало быть, не служит изъяснением прочитанного евангелия, то, чтобы не разрушать стройного порядка и связи священной литургии, она отнесена к концу.

Изобразуя ангела, побудителя людей к моленьям, диакон идет на амвон воздвигнуть собранье к моленьям еще сильнейшим и прилежнейшим. «Рцем вси от всея души, и от всего помышления нашего рцсм!» — взывает он, подъемля тремя перстами молитвенный орарь; и, стремя моленья от всех помышлений, все восклицают: «Господи, помилуй!» Усугубляя моленья троекратным воззваньем о помилованье, диакон призывает сызнова молиться о всех людях, находящихся на всех ступенях званий и должностей, начиная с высших, где трудней человеку, где ему больше преткновений и где ему нужней помощь от Бога. Каждый из собранья, зная, как много благоденствие многих зависит от того, когда высшие власти исполняют честно свои обязанности, молится сильно о том, чтобы Бог их вразумил и наставил исполнять честно свое званье и всякому подал бы силы пройти честно свое земное поприще [59]. О сем молятся все прилежно, произнеся уже не один раз: «Господи, помилуй», но три раза. Вся цепь этих молений называется сугубой эктенией, или эктенией прилежного моленья, и священник в олтаре перед престолом молится прилежно о принятии всеобщих усугубленных молений, и самая молитва его называется молитвой прилежного моленья.

И если в тот день случится какое-либо приношенье об усопших, тогда вослед за сугубой эктенией возглашается эктения об усопших. Держа орарь тремя перстами руки, призывает диакон молиться об успокоенье душ Божьих рабов, которых всех называет по именам, чтобы Бог простил им всякое прегрешение, вольное и невольное, чтобы водворил их души там, где праведные успокояются. Тут всякий из предстоящих припоминает всех близких своему сердцу усопших и произносит в себе три раза на всякое воззванье диакона: «Господи, помилуй!», молясь прилежно и о своих, и о всех почивших христианах. «Милости Божией», восклицает диакон: «небеснаго царствия и оставления грехов их у Христа, бессмертнаго царя и Бога нашего, просим!» Собранье взывает с хором поющих: «Подай, Господи!» А священник молится в олтаре, чтобы Поправший смерть и Даровавший жизнь успокоил Сам души усопших рабов своих в месте злачном, в месте покойном, откуда отбежали болезнь, печаль и воздыхание, и, прося им в сердце своем отпущенья всех согрешений, возглашает громко: «Яко Ты еси воскресение, и жизнь, и покой усопших рабов Твоих, Христе, Боже наш, и Тебе славу воссылаем со безначальным Твоим Отцем, и пресвятым, и благим, и животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков». Утвердительным «аминь» ответствует лик. Диакон начинает эктению об оглашенных.

Хотя и редко бывают теперь не принявшие святого крещения и находящиеся в числе оглашенных, но всякий присутствующий, помышляя, как далеко он отстоит и верой, и делами от верных, удостоившихся соприсутствовать трапезе любви в первые веки христиан, видя, как он, можно сказать, только огласился Христом, но не внес Его в самую жизнь, только что слышит разум слов Его, но не приводит их в исполнение, и еще холодно его верованье, и нет огня всепрощающей любви к брату, поядающей душевную черствость, и что, крещенный водой во имя Христа, он не достигнул того возрожденья в духе, без которого ничтожно его христианство, по слову самого Спасителя: «Кто не родится свыше, не внидет в царствие небесное»,- соображая все сие, всякий из присутствующих сокрушенно поставляет себя в число оглашенных и на призванье диакона: «Помолитеся, оглашенные, Господу!» от глубины сердца взывает: «Господи, помилуй!»

«Верные!» взывает диакон: «помолимся об