учреждений и лиц духовного ведомства; вместе с этим предписано наблюдать, чтобы впредь не распространялись религиозно-нравственные книги, изданные без разрешения духовной цензуры и рукописные.
Под натурализмом разумеется такой образ мыслей, по которому все сотворенные вещи, их происхождение, порядок и продолжение происходят от самой природы, и мир существует, поддерживается и управляется сам по себе, собственными силами, без верховного Существа. В этом смысле натурализм имеет такое же значение, как и материализм, и ведет к безбожию. Другие, противополагая натурализм сверхъестественному откровению, разумеют под ним такое верование, которым допускается, что в деле религии достаточно одних естественных показаний и не нужно никакого сверхъестественного откровения. Но и в этом смысле он не много представляет отрадного. Он признает только то, до чего человек может дойти собственным разумом; а так как разум человеческий слаб и ограничен и подвержен многоразличным заблуждениям, то натуральная религия и в древние, и в новейшие времена представляет нам самые скудные познания и — более противоречий и заблуждений, нежели здравого учения, если только отделить от неё то, что заимствовано ею из сверхъестественного Откровения, которое она отвергает. В таком смысле натурализм сходен с рационализмом, или справедливое — с деизмом.
Нигилизмом (от nihil — ничто) называется такое направление или учение, которое утверждает, что ничего нет выше чувственного, что вся жизнь и действительность ограничивается только явлениями. Это — нигилизм как бы теоретический. В нравственном отношении нигилизм отрицает существенное и вечное значение добра, правды и доблести и колеблет высшие основы общежития. Нигилизм, как прямая доктрина, развивался преимущественно в XIX веке и явственно высказался в немецкой философии не только у Фейербаха (1804–1842), но, отчасти, и у Шопенгауера (1788–1860) и Гартмана (род. в 1842 г.). У нас нигилисты явились в первой половине XIX века вследствие наплыва к нам с Запада атеистических и материалистических идей. Эти люди стояли на точке зрения всеобщего безусловного отрицания; для них не было ничего святого, ничего внушающего уважение; все, пред чем люди привыкли преклоняться, за чем утверждена вековая давность, — все это они считали пустяками, все без разбора стремились ломать и отрицать, над всем ругаться и глумиться. Сами себя нигилисты считали такими людьми, которые относятся ко всему с критической точки зрения, которые не склоняются ни пред какими авторитетами, которые не принимают ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. Не признавая никаких авторитетов, нигилисты считали необходимым развенчивать существовавшие авторитеты, ломать их, бросать в них грязью и глумиться над ними, чтобы через это «избавить людей от умственного раболепства». Отвержение авторитетов доходило у нигилистов до какой-то мании; они стыдились даже разделять с кем-нибудь свое мнение. Сражаясь против авторитетов оружием сарказма и безусловного отрицания, нигилисты сражались и против принципов и говорили, что все начала знания и все теории — «чистый вздор и обман робкого сознания». Источник всему — наши телесные ощущения. Мозг наш постоянно воспринимает внешние впечатления, и эти случайные впечатления — определяющая сила наших воззрений и стремлений. Все идеалы, какие обращаются в человечестве, — это просто галлюцинации, это страшные призраки нашей мечты, сдавливающие собою свободное сознание человека и не позволяющие ему правильно жить на белом свете. У всех идеалистов, по нигилистическому воззрению, мозг расстроен до того, что с ними и о них не стоит толковать. Нигилизм не признавал ничего в мире, кроме материи, кроме атомов, входящих между собою в то или другое соотношение, и этим соотношением образующих то или другое явление; человек, по их воззрению, не имеет ничего особенного в существе своем против природы не только органической, но даже неорганической. «Люди, — проповедовали нигилисты, — те же лягушки», «кроме мяса и мозга», ни в ком другого ничего нет. Началом деятельности нигилистов служило чувство самосохранения или эгоизм в его грубом, пошлом виде, — эгоизм животный, не знающий чувства любви духовной. Искусство, поэзия, художники, поэты — все это, по воззрению нигилистов, «ерунда», все это «гроша медного не стоит»; эстетическое чувство, или чувство красоты, по их понятиям, есть нечто напускное. Нечего и говорить, что нигилисты враждебно относились и к религии. Отрицая бытие Бога и бессмертие души, они считали религию вещью, «годною только для детского воображения», и не могли говорить о ней без иронии. Им казались жалкими суеверами или лицемерными ханжами те люди, в которых они замечали проявление религиозного чувства. Нигилисты ничего не хотели знать о каких-либо святых возбуждениях. В них незаметно и живого голоса совести: их раскаяние могло быть вынуждено не нравственной потребностью, а общественным конфузом или неудачей, поставившей их в глупое положение. Нигилисты не находили нужным сохранять и нравственную стыдливость, считая стыд признаком слабости, и проповедовали мораль личного влечения и нравственную распущенность. Брак, по нигилистическим воззрениям, — не что иное, как «непонятные узы», «предрассудок». Предрассудком они считали и родственные связи; к проявлениям сердечных родственных чувств относились с насмешкой и презрением и в отношении к своим родным проявляли плотскую бесчувственность. Как результат распущенности и понижения духовной природы, отличительную черту внешнего обращения нигилистов с людьми составлял цинизм. Этот цинизм выражался не в одних словах, но при всяком удобном случае тотчас переходил и в дело. Нигилисты преднамеренно всегда старались выставить себя сторонниками бесстыдного пренебрежения всякими приличиями в своих разговорах, обращении, поступках и даже в одежде. Вообще, отрицание составляет характеристическую черту русского нигилизма. «Ни за что серьезно не приниматься, а только ругаться» — так определяли нигилизм сами его представители. Отсюда ясно, что отрицание нигилистов всецело разрушающее. Исход или результат его — пустота и безотрадное ничтожество. Нигилистам чуждо все положительное, и они наполнены одним злым презрением ко всему, одним беспощадным глумлением, не щадящим никого и ничего.
По учению оптимизма, главным представителем которого служит немецкий философ Лейбниц (1646–1716), совершенство мира есть необходимое следствие совершенства его Творца. По Своему всемогуществу и свободе Бог, по мнению Лейбница, мог избрать какой угодно из бесчисленного множества возможных миров; но по Своей абсолютной мудрости и благости Он должен был избрать только наилучший между ними. Таков и есть настоящий мир. Сколько бы ни было зла в мире, каждый другой возможный мир заключал бы его еще больше, и если зло вообще существует в мире, то это от того, что и самый совершенный мир немыслим без зла; если бы не существовало зла, и мир не был бы наилучшим. Если же нам кажется, что существование зла противоречит совершенству мира, то это зависит от того, что мы по своей ограниченности не можем понять и обозреть всего мирового плана, где все на своем месте необходимо и все совершенно соответствует одно другому. Само по себе зло не может искажать совершенство мира потому, что, в сущности, оно не есть что-либо положительное, не есть какая-либо действующая, реальная сила, но состоит только в недостатке или лишении (privatio) добра, подобно, напр., тому, как темнота есть только недостаток света или холод — недостаток тепла. Зло есть только оборотная сторона добра, отрицательный момент в развитии добра, необходимый для полного и всестороннего осуществления идеи добра. Такой взгляд оптимизма на настоящий мир, как на самый наилучший из возможных миров, противоречит понятию о совершенстве Творца. Отображения совершенств Творца вполне возможны бесконечно многие и в бесконечно многих степенях и формах мирового бытия, — и Бог был бы ограничен в Своем могуществе, если бы не мог создать никакого мира лучшего, чем настоящий, и в Своей природе, если бы обязан был избрать для создания только один наилучший мир. Признать справедливым то, что при существовании зла мир может быть совершенным, что зло необходимо для осуществления добра, которое состоит не в чем ином, как в борьбе со злом и победе над ним, что поэтому существование зла составляет неизбежное условие самого совершенства, добра, — значит противоречить нравственному сознанию, которое считается вполне мыслимым, и такой идеальный порядок вещей, где это совершенство достигается путем свободного саморазвития разумных существ, без необходимости борьбы с действительно существующим злом. Невозможно, наконец, согласить существование зла в мире с совершенством последнего, считая зло как отрицание добра. С одной стороны — недостаток добра в том случае, где оно по нравственному закону должно бы иметь место, — есть зло; с другой — опыт показывает, что в нравственном мире существуют не только такие явления, которые обнаруживают недостаток или слабость нравственной воли в человеке, но и такие, в которых обнаруживается положительно злая его настроенность. Таковы, напр., все преступления, совершаемые под влиянием порочных страстей. Будучи несостоятелен теоретически, оптимизм ведет к пагубным последствиям и в нравственной жизни. Если в мире нет зла и если то, что считается злом, необходимо для мировой гармонии, то единственное ограждение нравственности — сознание различия между добром и злом — должно быть уничтожено. Вследствие этого всякий, погрязая в пороках, может быть вполне уверен, что он не только поступает безразлично, но даже делает добро, содействуя совершенству мира. Эгоистические стремления людей не будут встречать препятствия к своему удовлетворению, и человечество должно будет представлять ужасную картину борьбы индивидуумов за личные интересы.
Пантеизм (всебожие) есть такое мировоззрение, которое все существующее, как духовное, так и материальное, сводит к феноменальным видоизменениям самостоятельной субстанции, которую называет он божеством. По учению философа Спинозы, еврея по происхождению (1632–1677), «Бог есть внутренняя причина вещей»; это основное положение пантеизма выражает ту мысль, что указанная причина не есть что-либо внешнее по отношению к миру, но внутренне присуща ему; все явления мира физического и духовного относятся к ней как акциденции к своей субстанции, как бываемое к сущему. Божество, сообразно с таким пониманием, пантеизм называет большей частью не существительным, а прилагательным в среднем роде: «бесконечное», «бессознательное», «абсолютное» и проч. При решении космологических вопросов пантеизм или божество превращает в мир (панкосмизм), или мир — в божество (акосмизм). Отрицая бытие личного Бога и загробную жизнь, пантеизм не допускает ни откровения людям со стороны Бога, ни молитв и жертв со стороны людей Богу и вообще никакого нравственного и интеллектуального отношения между Богом и человеком; пантеисту не о чем просить Бога, не за что благодарить Его и не на что надеяться; он может разве только восхвалять Его, но и то, с его точки зрения, без надежды быть услышанным. Составляя, как и прочие вещи, только преходящий и случайный момент в жизни абсолютного, человек не может быть ни самостоятельным, ни свободным, ни ответственным за свои действия. С существом безличным и бессознательным, каково «абсолютное» пантеизма,
