17 яиц.
29.4.40
Д
Кажется, ночью был дождик. Весь день пасмурно, иногда негустой туман, почти переходящий в дождь, но не особенно холодно. Чинил забор, но полностью его починить невозможно, так как недостаточно кольев. Высадил 1 дюжину более крупного латука от Т[итли] (2 п. дюжина). Снял мешковину с маленьких. Выпустил головастиков, потому что не знаю, сколько дней меня не будет. Наскоро подстриг траву. Порей только всходит. В некоторых садах зацветают яблони. Оказывается, в здешних краях считают, что в полнолуние (в мае) всегда бывает заморозок, и люди сеют турецкие бобы с учетом этого обстоятельства.
15 яиц.
Этим завершается том II Домашнего дневника.
Дневник военного времени
28 мая 1940 – 28 августа 1941
Вслед за немецким вторжением в Польшу 1 сентября 1941 года, 3 сентября Великобритания объявила войну Германии. Девятого сентября Оруэлл предложил свою помощь в работе для военных нужд. Это письмо пропало, однако его существование подтверждается сохранившимся ответом из Министерства труда и воинской повинности: Оруэллу сообщили, что его внесли в центральный реестр авторов и писателей. По-видимому, государство так и не прибегло к его услугам. Эйлин (ирония судьбы) работала в Уайтхолле в отделе цензуры и в будни жила в доме брата в Гринвиче, а на выходные приезжала к Оруэллу в Уоллингтон. Оруэлл жил в Уоллингтоне постоянно, возделывал огород, писал рецензии и эссе, которые вошли в сборник «Во чреве кита», опубликованный Голланцем 11 марта 1940 года, в том числе «Чарльз Диккенс», «Еженедельники для мальчиков» (Boys’ Weeklies) и эссе, ставшее заглавным для сборника (см. CW, XII, pp. 20–115). Он подумывал написать большой роман и опубликовать его в трех частях, а с 30 января 1940 года отправился на шесть недель в Гринвич и во время пребывания там заболел гриппом. Он продолжал писать рецензии, но с нарастающим разочарованием из-за того, что так и не смог принять участия в настоящей работе на войну. Первого мая 1940 года Оруэлл вместе с Эйлин переехал в дом № 18 по Дорсет-гарденс поблизости от Риджентс-парка. Десятого мая немцы вошли в Голландию, Бельгию и Люксембург, что вскоре привело к капитуляции Франции и эвакуации из Дюнкерка.
Оба Дневника военного времени изначально были написаны от руки, но, очевидно, позднее (в сентябре 1942 года) были перепечатаны, скорее всего Эйлин. В процессе перепечатки были сделаны сокращения, отмеченные 4–6 точками, как это обычно для Оруэлла. Рукописная версия Первого военного дневника не сохранилась. Задумывалась совместная публикация дневников Оруэлла и Инес Холден (писательница и журналистка, 1906–1974) в качестве свидетельства времени, однако этот проект не осуществился, поскольку Инес вздумала исправлять в дневнике Оруэлла все, с чем была не согласна или что считала неточным. Ее дневник был опубликован в 1943 г. под заголовком «В ту пору было иначе» (It Was Different at the Time). По воспоминаниям Инес Холден, Голланц отказался издавать Военный дневник Оруэлла, опасаясь оскорбить упомянутых в нем людей. Для полного собрания сочинений Оруэлла, тем самым и для этого тома, Инес Холден составила примечания, помогающие уточнить некоторые имена. Заголовок «Дневник военного времени» принадлежит самому Оруэллу.
Оруэлл приступил к этому дневнику за неделю до того, как началась его недолгая карьера театрального обозревателя и кинокритика, и через два дня после начала эвакуации 338 226 британских и союзных солдат с пляжей Дюнкерка. Эта операция завершилась 4 июня 1940 года. Четырнадцатого июня немецкие войска вошли в Париж, а 22 июня Франция капитулировала.
Примечания следуют за днем, к которому они относятся. Имеется ряд перекрестных ссылок на Дневник событий, предшествующих войне. Эти ссылки помечены словом «События» и соответствующей датой.
28.5.40
Первый день, когда окончательно исчезли газетные афиши… Половина первой страницы ранней «Стар»{293} посвящена известиям о капитуляции Бельгии, другая – сообщениям о том, что бельгийцы продолжают сражаться и король вместе с ними. Видимо, дело в недостатке бумаги. Впрочем, из восьми страниц ранней «Стар» шесть посвящено скачкам.
В предыдущие дни не было настоящих новостей и почти никакой возможности угадать, что же на самом деле происходит. Представлялись следующие версии. 1. Французы действительно собираются контратаковать с юга. 2. Они надеялись контратаковать, но немецкие бомбардировщики помешали сосредоточить армию в одном месте. 3. Силы на севере уверены, что сумеют продержаться, и было сочтено за лучшее не контратаковать, пока немецкая атака не захлебнется. Или же: 4. Позиция на севере в действительности безнадежна и находящиеся там силы могут лишь пробиваться на юг, капитулировать, быть полностью уничтожены или же спастись морем, вероятно с большими потерями. Теперь же реальным представляется лишь четвертый вариант. Французское коммюнике сообщает о стабилизации линии по Сомме и Эне, словно сил, отрезанных на севере, вовсе не существует. Как это ни чудовищно, я надеюсь, что B. E. F.{294} скорее порубят на куски, чем он сдастся.
Люди стали больше говорить о войне – и все равно очень мало. Как и прежде, невозможно услышать какие-то реплики об этом в пабе и т. д. Вчера вечером Э[йлин] и я пошли в бар послушать 9-часовые новости. Официантка не включила бы их, если бы мы об этом не попросили, и, похоже, никто не слушал{295}.
29.5.40
Любые существенные новости приходится нынче добывать из намеков и аллюзий. Главной сенсацией вчерашнего вечера стали бодрящая речь (вполне удачная) Даффа-Купера{296}, предпосланная девятичасовым новостям, чтобы подсластить пилюлю, и прозвучавшее в речи Черчилля обещание вернуться к этой ситуации где-нибудь в начале следующей недели, а также его слова, что парламенту следует готовиться к «тяжким и мрачным известиям». Это, вероятно, предвещает, что будет предпринята попытка эвакуации, но означают ли «мрачные известия» огромные потери, капитуляцию части B. E. F. или что-то еще, никто не знает. Слушал новости в антракте более или менее высоколобой пьесы в театре «Торч»{297}. Публика слушала намного внимательнее, чем слушали бы в пабе.
Э[йлин] говорит, коллеги в отделе цензуры, где она работает, сваливают все «красные» газеты в одну категорию и относят «Трибьюн»{298} к тому же точно классу, что и «Дейли уоркер»{299}. Недавно, когда был запрещен вывоз «Дейли уоркер» и «Экшн»{300}, один из сотрудников спросил ее: «Знаете эту газету, ”Дейли уоркер энд экшн”?»
Текущие слухи: что Бивербрук{301} с момента своего назначения поднял в воздух 2000 дополнительных аэропланов, сумев обойти все узкие места. Что воздушные налеты, возможно и на Лондон, начнутся через 2 дня. Что Гитлер планирует вторжение в Англию с помощью тысяч быстроходных катеров, которые могут пройти над минными полями. Что катастрофически недостает винтовок (это из нескольких источников). Что боевой дух немецкой пехоты на линии фронта ничтожно низок. Что в пору норвежской операции военное министерство было настолько плохо информировано, что даже не знало, как коротки норвежские ночи, и воображало, что войска высадятся под покровом темноты, а не при ярком свете дня.
30.5.40
B. E. F. терпит поражение под Дюнкерком. Невозможно угадать, не только многим ли удастся выбраться, но даже сколько там сейчас человек. Прошлым вечером по радио передавали интервью с полковником, вернувшимся из Бельгии, я его, к сожалению, не слышал, но, согласно пересказу Эйлин, в интервью имелись вставки от диктора, желавшего дать слушателям понять, что армию подвели: а) французы (отказавшиеся от контратаки) и б) собственное военное начальство, плохо ее экипировавшее. Нигде в прессе ни слова упрека французам, и радиоречь Даффа-Купера два дня назад в особенности предостерегала насчет этого… Судя по сегодняшним картам, французский контингент в Бельгии жертвует собой, чтобы дать B. E. F. шанс выбраться.
Боркенау{302} говорит, что сейчас Англия определенно находится на первом этапе революции. В ответ на это Коннолли{303} сообщил, что недавно от Северной Франции отплыл корабль с беженцами на борту и несколькими обычными пассажирами. Беженцы по большей части дети, в ужасном состоянии после того, как подверглись обстрелу из пулемета и т. д., и т. д. Среди пассажиров оказалась леди–{304}, которая пыталась прорваться в начало очереди, чтобы попасть на судно, а когда ей велели идти в хвост, с негодованием спросила: «Знаете ли вы, кто я?» Стюард ответил: «Мне плевать, кто ты такая, чертова сука. Займи свое место в очереди». Любопытно, если это правда.
По-прежнему никаких признаков интереса к войне. Однако дополнительные выборы, реакция на призывы в ополчение и т. д. показывают, каковы чувства людей. Они, кажется, напрочь неспособны осознать, что находятся в опасности, хотя есть основания полагать, что в ближайшие дни может быть предпринята попытка вторжения в Англию, и об этом твердят все газеты. Они ничего не сообразят, пока не упадут бомбы. Коннолли говорит, тогда начнется паника, но я так не думаю.
31.5.40
Последний день идет пьеса Дэниса Огдена «Мирная гостиница». Чудовищная дрянь. Интересный момент: хотя пьеса писалась в 1940-м, в ней нет ни прямого, ни косвенного упоминания о войне{305}.
Поразительно, как мало мужчин призвано, даже сейчас. Обычно, оглядев всю улицу, не увидишь ни одного мундира…
Колючая проволока устанавливается во многих стратегических пунктах, напр. рядом со статуей Карла I на Трафальгарской площади… От стольких людей слышал о недостаче винтовок, что готов поверить в это.
1.6.40
Накануне вечером ездил на Ватерлоо и Викторию попытаться добыть какие-то известия об [Эрике]{306}. Совершенно невозможно, разумеется. Репатриированные получили указания не разговаривать с гражданскими, и в любом случае их как можно скорее вывозят с вокзалов. Собственно, я видел очень немногих британских солдат, т. е. из B. E. F., но в большом количестве бельгийских или французских беженцев, нескольких бельгийских или французских солдат и сколько-то моряков, в том числе военных. Беженцы с виду по большей части среднего класса, типа лавочников-клерков, в хорошей форме, с кое-каким личным имуществом. Одна семья везла попугая в огромной клетке. Одна беженка плакала или почти плакала, но вроде бы лишь потому, что испугалась толпы и вообще незнакомой обстановки. На Виктории собралась изрядная толпа зевак, полиция оттеснила ее, чтобы дать возможность беженцам и прочим выйти на улицу. Беженцев встретили молчанием, но моряков всех разновидностей приветствовали с энтузиазмом. Морской офицер в форме, побывавшей в воде, часть экипировки заимствована у пехотинца, пробежал к автобусу, улыбаясь и притрагиваясь к каске, а женщины с обеих сторон кричали и хлопали его по плечу.
Видел роту морской пехоты, промаршировавшую по перрону к поезду на Чатем. Был поражен их великолепной внешностью и осанкой, внушительным грохотом башмаков и отличной выправкой офицеров, все это
