– Где эти е… полицейские, мать их! – вопил он, не стесняясь дам. – Сто лет такого случая не будет! Сейчас бы десяток винтовок, сколько б мы этой б… сволочи ухлопали!

– Помощь идет! – выкрикивал в ответ мистер Макгрегор. – Но нужно время пробраться сквозь толпу!

– Так чего ж они, сучьи дети, не стреляют? Уже бы кучи негритосов в крови валялись! Черт их, такой случай, такой шанс!

Увесистый кусок гранита пробил цинковую сетку. Влетевший следом в дыру камень ударился о стенной образчик «китаёзы», рикошетом ободрал локоть Элизабет и приземлился на столе. Снаружи триумфально взревело, и на крышу обрушились кошмарные удары – забравшиеся на деревья бирманские детишки с риском для жизни срывались вниз, задами плюхаясь на гремящую кровлю. Мадам Лакерстин превзошла саму себя, издав визг, перекрывший весь наружный шум.

– Заткнись ты, швабра драная! – прикрикнул Эллис. – Свинью режут, и то тише орет. Флори, Макгрегор, давай сюда! Гонца слать надо, срочно думайте, как выбираться!

Элизабет, внезапно сорвавшись, зарыдала; удар камнем сломил ее выдержку. К изумлению Флори, она схватилась за его рукав, и даже в этот момент ее прикосновение перевернуло все в груди. Вообще, происходящее сейчас Флори воспринимал со странным чувством отчужденности и без особых страхов – бирманцы никогда не виделись ему действительно опасными. Лишь дрожащая на его руке рука Элизабет заставила оценить серьезность ситуации.

– О, мистер Флори, миленький, пожалуйста! Придумайте что-нибудь, вы же умный, умный! Что-нибудь, скорей, пока эти жуткие люди не ворвались сюда!

– Если б один из нас сумел добраться до полицейских казарм! – стенал мистер Макгрегор. – Местные солдаты не вправе, нужен британский офицер, который даст приказ! Что ж, долг мой самому попробовать пройти.

– Да не дурите! – рявкнул Эллис. – Глотку вам полоснут и все дела. Пошел бы я, если б знал, как прорваться. Ух, дьявол, дать тут этим свиньям себя передушить! Когда с винтовками мы бы их всех в клочья!

– А если как-то вдоль берега? – отчаянно прокричал Флори.

– Безнадега! Они везде кишат. Отрезаны мы – с трех сторон толпа, сзади река!

«Река!» Выход блеснул во всей своей простейшей, оттого и не приходившей в голову, гениальности.

– Река! Конечно! – заорал Флори. – Нам до казарм добраться, как чихнуть! Ну?

– Как это?

– Река же под окном! Прыгнуть и вплавь!

– Отлично, парень! – Эллис шлепнул Флори по плечу. Элизабет, держа его за руку, чуть не прыгала от радости. «А может, я?» – рванулся Эллис, но Флори покачал головой, он уже сбрасывал ботинки. Нельзя было терять ни минуты, бирманцы кое-что прохлопали, но могли вдруг и спохватиться. Одолев свой первый ужас, бармен приготовился открывать заднее окно и осторожно поглядывал вниз. На лужайке были только следы босых ног; понадеявшись на речную преграду, бирманцы отсюда ушли.

– Чертом жми по траве! – орал Эллис в ухо Флори. – Они ошалеют, когда тебя увидят!

– Приказывайте сразу открыть огонь! – в другое ухо кричал мистер Макгрегор. – Я даю вам все полномочия!

– И вели стрелять по-серьезному! Без всяких там «поверх голов»! В харю или хоть в брюхо!

Флори спрыгнул, почувствовав удар твердого грунта, и пулей рванул к берегу. Как и предсказывал Эллис, бирманцы на секунду оторопели, затем вслед свистнуло несколько камней, но никто не погнался. Осаждающие явно приняли это просто за бегство и в лунном свете успели разглядеть, что сбежал не Эллис. Еще мгновение сквозь кусты – и Флори нырнул.

Нырнул он слишком глубоко, увязнув по колени в плотном илистом тесте, но наконец выдрался. Над волной в жадно раскрытые губы хлынула речная пена с какой-то гущей, когда же Флори удалось отхаркнуть забивший горло ошметок водорослей, оказалось, что его уже отнесло течением ярдов на двадцать. По берегу довольно бестолково носились кричащие бирманцы; осадившую клуб толпу из воды было не увидеть, зато дьявольский рев звучал здесь еще громче. Однако, доплыв до места почти напротив солдатских казарм, Флори не увидел у реки никого и, поборовшись со стремительным потоком, пошел, вернее, стал проталкиваться сквозь доходившую до груди топкую прибрежную грязь. Неподалеку от берега тихо, мирно сидели и стругали колья для забора два старика. Цепляясь за ограду, Флори доплелся до плаца, а затем побежал через лунное поле, еле передвигая ноги в мокрых сползающих штанах. Лагерь встретил мертвой тишиной – казармы были совершенно пусты; только на конюшне в нескольких стойлах нервно били копытами пони Веррэлла. Бросившись к дороге, Флори вскоре увидел, что происходит.

Весь наличный состав – сотни полторы вооруженных лишь дубинками военных и гражданских полисменов – бросился атаковать толпу с тыла. Но втиснувшихся полицейских зажало, беспомощно кружило водоворотом густой людской массы. Облепленные роем тел, они не могли пустить в ход свои дубинки, сражаясь яростно и бесплодно, оплетая ближайшие фигуры лентами размотавшихся пагри, как в известной скульптурной сцене борьбы античного Лаокоона со змеями. Ругань на четырех языках, смрадная смесь пота с резким запахом умащавшей кожу индусов календулы, клубы пыли и практически никакого серьезного ущерба для противников. Бирманцы, видимо, не хватались за дахи из опасения ружейного огня. Флори ринулся в тут же поглотившую его, обдавшую жаром, сдавившую ребра толпу, продираясь с ощущением дикого абсурда и нереальности. Странный нелепый бунт, где самым странным было не слишком агрессивное отношение восставших к врагу: кто-то бранил Флори, кто-то толкал его, а кто-то даже старался привычно уступить дорогу белому. Довольно долго его просто швыряло из стороны в сторону, потом он вдруг почувствовал резкую боль – на ногу кованым башмаком наступил толстый усатый субадар. Потерявший в давке тюрбан, бритоголовый старшина сипаев одной рукой ухватил и душил соседнего бирманца. Изловчившись оторвать кровожадного раджпута[29] от его жертвы, Флори, не на забытом от волнения урду, а по-бирмански прокричал ему в ухо:

– Почему не стреляли?

Ответ тонул в реве, не сразу удалось разобрать:

– Хакм ни айа (приказа не было!).

– Болван!

В этот момент их стиснула, поволокла очередная волна толпы. Флори вспомнил про наверняка имевшийся в кармане сипая свисток и кое-как смог все-таки вытащить его. Однако призывные свистки зазвучали впустую, собраться сквозь такое месиво было невозможно. Время от времени не оставалось ничего другого, как просто расслабить мускулы, позволяя водовороту нести себя вперед, а иногда даже оттаскивать назад. Наконец, более напором толпы, чем собственным усилием, Флори выкинуло на открытое место, где вскоре появились также субадар, десятка полтора его сипаев и старший констебль бирманец. Измученные бойцы полицейского воинства были здорово помяты, ноги им совершенно оттоптали.

– Бегом, бегом! Быстро в казармы за винтовками!

Хотя он все еще говорил по-бирмански, сипаи поняли его и, хромая, побежали к своим баракам. «Эй, – окликнул Флори полисмена бирманца, – на хинди можешь говорить?»

– Да, сэр.

– Скажи им стрелять только поверх толпы и только общим залпом. Это они должны точно понять!

– Слушаюсь.

Объяснения знавшего хинди хуже Флори старшего констебля свелись, в основном к прыжкам и жестам. Шеренга сипаев вскинула ружья, грянул залп. На миг Флори показалось, что приказ его не выполнен, ибо ближайшие ряды бирманцев упали как подкошенные, но люди просто от страха бросились на землю. И когда сипаи пальнули вторично, в этом уже не было необходимости – толпа, отхлынув, быстро потекла вспять. Кое-где по краям драки с армейской и местной полицией еще шли, но вот уже масса бунтовщиков устремилась через плац к лесу, и, продвигаясь по следам отступления, вскоре Флори с сипаями почти достигли клуба. Поодиночке, волоча шлейфы размотавшихся пагри, но с увечьями не серьезней синяков, подтягивались остальные солдаты. Констебли вели нескольких арестованных. Последняя часть бирманцев уходила с клубной территории, перепрыгивая поваленный забор вереницей газелей. Из едва различимого в ночи скопища убегающих мятежников вырвалась и подкатилась прямо в объятия Флори маленькая белевшая фигурка. Галстук с доктора Верасвами был сдернут, но очки на носу чудом уцелели.

– Доктор!

– Ахх, друг мой! Я совершенно обессилел!

– Откуда вы здесь? Вы что, были в толпе?

– Пытался остановить их, друг мой, но безнадежно, пока вы не появились. Хотя один, по крайней мере, печать вот этого унес!

Доктор показал боевую ссадину на своем пухлом кулачке; впрочем, ночная тень мешала по достоинству оценить его отвагу. Сзади гнусаво закаркало:

– Приветствую, мистер Флори, вот и вы подошли! Опять небольшая заварушка! Двоих нас с вами даже многовато для усмирения этих блох, кха-ха-ха!

Веселился У По Кин, который прибыл с огромной дубиной и револьвером за поясом, в демонстративном неглиже – лишь фуфайка и сатиновые штаны тотчас выскочившего из дома беззаветного храбреца (прятавшегося до самого конца, зато первым успевшего к раздаче триумфальных лавров).

– Неплохо сделано, сэр! – удовлетворенно хохотнул он. – Смотрите, как удирают. Славно, славно мы их распугали!

– Мы! – задыхаясь от возмущения, воскликнул доктор.

– Как, дорогой доктор? Неужели и вы были поблизости? Вы тоже вдруг отважились рискнуть вашей бесценной жизнью? Кто бы мог подумать?

– Сами-то вы не торопились! – сердито оборвал его Флори.

– О, сэр, негодяи бросились наутек, – слегка понизив наглый тон продолжал У По Кин, – но меня беспокоит, как бы они по дороге не полезли грабить имущество европейцев!

Невозмутимое нахальство судьи просто восхищало. С дубиной подмышкой, он важно, чуть ли не покровительственно шествовал возле Флори, тогда как доктор в смущении следовал за ними. У ворот клуба все трое остановились. Внезапно стало совсем темно, луну скрыла сплошная пелена тяжелых черных туч. Пронесся порыв почти забытого свежего ветра, и остро дохнуло влагой. Ветер усилился, деревья зашумели, с куста жасмина возле теннисного корта посыпался вихрь лепестков. Судья и доктор устремились под крыши своих домов, а Флори под кров клуба. Хлынул дождь.

23
На следующий день город был тих, как кафедральный собор утром в понедельник. Тишайший покой после бунта. Кроме горстки арестованных на месте преступления, у всех возможных участников осады оказалось незыблемое алиби. Клубный сад, будто истоптанный стадом бизонов, имел плачевный вид, но ни самим белым сахибам, ни их жилищам не было причинено никакого вреда, за исключением шишки на лбу найденного под бильярдным столом, в стельку пьяного мистера Лакерстина. Вестфилд и Веррэлл успешно вернулись с розысков, доставив двоих убийц Максвелла (или, во всяком случае, пару крестьян, вполне годных для виселицы). Правда, городские новости чрезвычайно опечалили Вестфилда, снова упустившего шанс пострелять в бунтовщиков, – эх, невезуха! Отклик Веррэлла на ночные события выразился лишь брезгливой гримасой в сторону Флори, штатского, который посмел приказывать сипаям.

Дождь лил и лил. Проснувшись под стук капель, Флори в сопровождении верной Фло выбежал