заключалась и в совершенствовании пьесы, и в автоцензурных исправлениях, согласно замечаниям цензоров. Грибоедов писал в июне 1824 года своему другу С. Н. Бегичеву: «…представь себе, что я с лишком восемьдесят стихов, или, лучше сказать, рифм, переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, по дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою над лестницею, и перед тем, как ему обличить ее; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались…» (Грибоедов. Сочинения. М.—Л., Гослитиздат, 1959, с. 544). Грибоедов здесь упоминает о сцене объяснения Молчалина с Лизанькой (д. IV, явл. 12), которой не было в первой редакции. Между тем не все поправки были на пользу комедии, и в том же письме Грибоедов жалуется Бегичеву: «Надеюсь, жду, урезываю, меняю дело на вздор, так что во многих местах моей драматической картины яркие краски совсем пополовели, сержусь и восстановляю стертое, так что, кажется, работе конца не будет… будет же, добьюсь до чего-нибудь…» (там же).
Уже осенью того же 1823 года Грибоедов, однако, убеждается в том, что все труды его были напрасными и пьеса цензурного разрешения не получит. Окончательный запрет высшей инстанции — начальника тайной полиции и цензуры М. Я. фон Фока — был объявлен Грибоедову в конце октября 1824 года. По этому поводу Грибоедов писал Н. И. Гречу: «Напрасно, брат, все напрасно. Я что приехал от Фока, то с помощию негодования своего и Одоевского изорвал в клочки не только эту статью…»[78] (письмо около 24 октября 1824 г. — Там ж е, с. 554). Но несмотря на запрет комедия, с 1824 г. распространявшаяся во множестве списков, имела огромное общественное влияние, и оценка ее сложилась раньше появления в печати и театре.
26 января 1831 года, то есть через три года после смерти Грибоедова, комедия была поставлена на петербургской сцене, однако не целиком, а с большими цензурными изъятиями и сокращениями. Этот же цензурованный, неполный текст напечатан в 1833 году. Полностью комедия опубликована за границей в 1858 году, в России — в 1862 году, через тридцать восемь лет после написания пьесы.
Цензурный запрет постановки комедии на сцене оказал влияние на исполнение ролей. В результате Грибоедов не имел возможности сделать актерам необходимые указания. Мемуары свидетельствуют о неудаче первых спектаклей в Петербурге и в Москве (27 ноября 1831 г. тот же цензурный текст комедии исполнялся на сцене Малого театра). Первыми исполнителями ролей Чацкого были В. А. Каратыгин (в Петербурге), П. С. Мочалов (в Москве); Молчалина — Н. О. Дюр (в Петербурге), Д. Т. Ленский (в Москве); Софьи — Е. С. Семенова (в Петербурге), Потанчикова (в Москве); Фамусова — В. И. Рязанцев (в Петербурге), М. С. Щепкин (в Москве). Судя по воспоминаниям современников, наиболее впечатляющим было исполнение ролей Репетилова — И. И. Сосницким и Загорецкого — П. А. Каратыгиным в петербургском спектакле, что объясняли беседами этих актеров с Грибоедовым в то время, когда он еще надеялся увидеть свою пьесу на сцене.
Комедия «Горе от ума» печатается по тексту издания: А. С. Грибоедов. Сочинения в стихах (Большая серия «Библиотеки поэта»). Л., «Советский писатель», 1967.
2
Стр. 38. Ох! зелье, баловница — резвая, шустрая. Зелье — порох (старин.).
3
Стр. 42. А все Кузнецкий мост и вечные французы, || Оттуда моды к нам, и авторы, и музы… — На Кузнецком мосту (одной из центральных улиц Москвы) были сосредоточены модные магазины дамских нарядов, книжные лавки и лучшие кондитерские. Торговля находилась преимущественно в руках французов.
4
Стр. 43. Берем же побродяг, и в дом и по билетам… — Для обучения языкам, музыке, танцам и рисованию в дворянские дома брали иностранцев, в основном — французов, часто безграмотных, искавших в России легких заработков (побродягами такого рода гувернеров называет и Фонвизин в своей комедии «Выбор гувернера», 1792). В городских условиях эти учителя иногда и не жили при своих воспитанниках, а являлись на уроки, причем им выдавались квитанции (билеты), по которым расплачивались. Таких преподавателей в богатые дома приглашали множество, в соответствии с преподаваемыми предметами.
5
Стр. 44. Дал чин асессора и взял в секретари… — Чин коллежского асессора соответствовал, по табелю о рангах, военному чину капитана. Исхлопотав Молчалину этот чин, Фамусов определил его на ту службу, где состоял и сам (в качестве управляющего в казенном месте, которое мог вовсе не посещать) — в Московский архив старых дел. По этому департаменту и шла служебная карьера Молчалина, при том, что фактически он состоял при своем начальнике в качестве личного секретаря.
6
Стр. 45. Тут с громом распахнули двери || Какие-то не люди и не звери… — Сон, рассказанный Софией, является пересказом сюжета русской народной сказки-повести об Алеше Поповиче (см. аналогичный пересказ той же сказки в сне Татьяны, в XVI–XVII строфах 5 гл. «Евгения Онегина», 1826).
7
Стр. 48. Остер, умен, красноречив… — и след, три стиха являются формулой характеристики Чацкого как типа молодого человека 1810-х — начала 1820-х гг., так или иначе примкнувшего к общественной деятельности и связанного с декабристскими кругами.
8
Лечился, говорят, на кислых он водах… — Речь идет о кавказских минеральных водах. В конце 1810-х — начале 1820-х годов там, в Пятигорске, ежегодно собиралось большое общество светских людей Москвы и Петербурга (см. об этом у Пушкина в «Отрывках из путешествия Онегина»).
9
Стр. 50. Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, \ Верст больше седьмисот пронесся… — Чацкий, судя по данным ранних вариантов, ехал в Москву не из Петербурга (лучшая из дорог), а из-за границы через Смоленск — Вязьму и сообщал Софии о последнем, тяжелом, в бурю, перегоне. Ездили тогда на перекладных, почтовых (казенных лошадях, менявшихся на почтовых станциях). Ездили и на так называемых вольных лошадях, по договоренности с ямщиками. Скорость езды по шоссейным и грунтовым дорогам была установлена казною (не свыше 12 верст в час зимой, летом до 10, а весной и осенью до 7–8 верст). Гоном добивались и 15–16 верст в час. Именно так, видимо, ехал Чацкий, так как умудрился за двое суток промчаться больше семисот верст. Не удивительно, что он несся не вздремнув (глаз мигом не прищуря) и что сани, зарываясь в наметанные снежной бурей сугробы, валились набок, вываливая седоков и поклажу (и растерялся весь, и падал…).
В мемуарной литературе грибоедовского времени неоднократно упоминаются ужасы дорог того времени: «такие ямы, что мозг трясется и на мостовой, а как начнет толкать из ямы в яму, только держись… смотри, чтобы головы не сломать…» (см. в «Евгении Онегине» — «Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют…»).
10
Стр. 51. Где время то? Где возраст тот невинный… — Фраза является несколько измененной цитатой из «Пролога в театре» трагедии Гете «Фауст»: «So gib mir auch die Zeiten wieder». См. также стихи: На всех московских есть особый отпечаток… (II, 5); Всегда готовые к журьбе, || Поют всё песнь одну и ту же… (II, 5); урок, который им из детства натвержен… (III, 22); Там стены, воздух — все приятно… и т. д. (III, 2); Ах! голова горит, вся кровь моя в волнении… (IV, 10); Муж-мальчик, муж-слуга… (IV, 14) и соответствующие стихи трагедии «Фауст»: «Auerbachs Keller in Leipzig» (стих 104); «Studierzimmer» (стихи 25–29 и 442–444); «Abend» (стихи 10–14 и 33–34); «Marthens Garten» (стихи 120–122). Глубокий интерес Грибоедова к «Фаусту» — даты его высказываний о пьесе Гете и перевод «Пролога», дошедший до нас отрывком, — совпадает со временем писания «Горя от ума».
11
Или ваш батюшка с мадамой за пикетом… — Фамусов играл с гувернанткой своей дочери (madame — франц.) в азартную карточную игру (piquet — франц.) с 32-мя картами между двумя партнерами.
12
Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах. — Чацкий говорит об однообразии светской болтовни и светских, дамских альбомов с поучительными афоризмами, стихами и рисунками (см. о такого рода альбомах в «Евгении Онегине», гл. 4, строфы XXVIII–XXIX).
13
Ну что ваш батюшка? все Английского клоба || Старинный, верный член до гроба? — Членство в Английском клубе (по избранию) давало дворянину вес принадлежности к светскому обществу и занимало праздное время мужчин (женщины в клуб не допускались) узнаванием политических новостей, сплетен (декабрист Н. И. Тургенев говорил, что у членов клуба «ремесло знать обо всем, кроме того, что дома делается»), беседами, игрой в карты и обильной, изысканной едой. Английский клуб, учрежденный англичанами (1770) в Москве и Петербурге, поначалу привлекал русских либералов-англоманов, и членство в нем свидетельствовало об интеллектуальных интересах и значительности. В 1810—1820-х гг. этот характер был утрачен, и завсегдатаями клуба стали такие, как Фамусов и те говоруны, о которых говорит Репетилов в 4–5 сценах четвертого действия. «Оппозиционный дух, который тут находим, совсем неопасен для правительства: он… не что иное, как совершенный вздор», — писал об Английском клубе мемуарист Вигель («Записки», т. 2. М., 1928, с. 315).
14
Стр. 52. А трое из бульварных лиц… — Так именует Чацкий лица, примелькавшиеся на ежедневных гуляньях на Тверском бульваре, что составляло в то время «хороший тон». Светские дамы, щеголи и богачи собирались для прогулки к полудню на Тверском бульваре — выставке невест, нарядов, месте городских сплетен.
15
А наше солнышко? наш клад? || На лбу написано: Театр и Маскерад… — Современники угадывали в высмеянном любителе театрального искусства и всяческих затей П. А. Познякова, жившего в 1800-х гг. в своем великолепном доме на Малой Никитской. Поэт Вяземский писал: «Нет сомнения, что о нем говорится в «Горе от ума»… Позняков приехал в первопрестольную столицу потешать ее своими рублями и крепостным театром… устроил… зимний сад, театральную залу с ложами». Дом этот славился среди других барских домов окружавшей его оранжереей и росписью стен, к ней примыкавших, изображением аллей парков и дальних перспектив (Дом зеленью раскрашен в виде рощи…).
16
А тот чахоточный, родня вам, книгам враг… — По-видимому, имеется в виду знаменитый «гаситель просвещения» М. Л. Магницкий (личность желчная и болезненная), прославившийся созданием так называемого Ученого комитета при департаменте министерства духовных дел и народного просвещения. Ученый комитет ставил своей целью «внушить отвращение… к произвольному умствованию, несовместному с повиновением верховной и духовной власти», и занимался установлением программ высших учебных заведений, увольнением и приемом соответствующих реакционному духу профессоров и изъятием книг, в которых усматривалось вольнодумство.
17
И дым отечества нам сладок и приятен! — Цитата (слегка измененная) из стихотворения Державина «Арфа» (1798): «Отечества и дым нам сладок и приятен». Афоризм восходит к античной поговорке: «И