Да бог с вами, только вперед будьте осторожнее! (Задумчиво.) Цыганский табор… Да, это, пожалуй, правда… но в этом таборе были и хорошие, и благородные люди.
Карандышев. Кто же эти благородные люди? Уж не Сергей ли Сергеич Паратов?
Лариса. Нет, я прошу вас, вы не говорите о нем!
Карандышев. Да почему же-с?
Лариса. Вы его не знаете, да хоть бы и знали, так… извините, не вам о нем судить.
Карандышев. Об людях судят по поступкам. Разве он хорошо поступил с вами?
Лариса. Это уж мое дело. Если я боюсь и не смею осуждать его, так не позволю и вам.
Карандышев. Лариса Дмитриевна, скажите мне, только, прошу вас, говорите откровенно!
Лариса. Что вам угодно?
Карандышев. Ну чем я хуже Паратова?
Лариса. Ах, нет, оставьте!
Карандышев. Позвольте, отчего же?
Лариса. Не надо! не надо! Что за сравнения!
Карандышев. А мне бы интересно было слышать от вас.
Лариса. Не спрашивайте, не нужно!
Карандышев. Да почему же?
Лариса. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами по себе вы что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы теряете все.
Карандышев. Ведь это только слова: нужны доказательства. Вы разберите нас хорошенько!
Лариса. С кем вы равняетесь! Возможно ли такое ослепление! Сергей Сергеич… это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мной.
Карандышев. Не понимаю-с, не понимаю, что в нем особенного; ничего, ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость… Да это всякий может, если захочет.
Лариса. Да вы знаете, какая это смелость?
Карандышев. Да какая ж такая, что тут необыкновенного? Стоит только напустить на себя.
Лариса. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас. Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете». – «Да, недурно», – говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте», – говорит.
Карандышев. И он стрелял?
Лариса. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет на таком же расстоянии и выбивает ее.
Карандышев. И вы послушали его?
Лариса. Да разве можно его не послушать?
Карандышев. Разве уж вы были так уверены в нем?
Лариса. Что вы! Да разве можно быть в нем неуверенной?
Карандышев. Сердца нет, оттого он так и смел.
Лариса. Нет, и сердце есть. Я сама видела, как он помогал бедным, как отдавал все деньги, которые были с ним.
Карандышев. Ну, положим, Паратов имеет какие-нибудь достоинства, по крайней мере, в глазах ваших; а что такое этот купчик Вожеватов, этот ваш Вася?
Лариса. Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого.
Карандышев. А если б явился Паратов?
Лариса. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда… Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно… Вероятно, мы никогда и не увидимся более.
На Волге пушечный выстрел.
Что это?
Карандышев. Какой-нибудь купец-самодур слезает с своей баржи, так в честь его салютуют.
Лариса. Ах, как я испугалась!
Карандышев. Чего, помилуйте?
Лариса. У меня нервы расстроены. Я сейчас с этой скамейки вниз смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться?
Карандышев. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да, впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли.
Карандышев. Да и мне нужно, у меня ведь обед.
Лариса (подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай, ай! держите меня!
Карандышев (берет Ларису за руку). Пойдемте, что за ребячество! (Уходят.)
Гаврило и Иван выходят из кофейней.
Явление пятое
Гаврило и Иван.
Иван. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич.
Гаврило. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету.
Иван. Коляска пустая в гору едет, значит господа пешком идут. Да вот они! (Убегает в кофейную.)
Гаврило. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.
Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута на левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок). Кнуров, Вожеватов; Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.
Явление шестое
Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.
Паратов (Ивану). Да что ты! Я с воды, на Волге-то не пыльно.
Иван. Все-таки, сударь, нельзя же… порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы… с приездом, сударь.
Паратов. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.)
Иван. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.)
Паратов. Так вы меня, Василий Данилыч, с «Самолетом» ждали?
Вожеватов. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет.
Паратов. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет»; да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: «Если вы, – говорит, – хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую: Робинзон.
Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.
Вожеватов. А как их по имени и отчеству?
Паратов. Так, просто, Робинзон, без имени и отчества.
Робинзон (Паратову). Серж!
Паратов. Что тебе?
Робинзон. Полдень, мой друг, я стражду.
Паратов. А вот погоди, в гостиницу приедем.
Робинзон (показывая на кофейную). Voila[1]!
Паратов. Ну, ступай, чорт с тобой!
Робинзон идет в кофейную.
Гаврило, ты этому барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного.
Робинзон (пожмиая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.)
Паратов. Это, господа, провинциальный актер. Счастливцев Аркадий.
Вожеватов. Почему же он Робинзон?
Паратов. А вот почему: ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым; разумеется, оба пьяные до последней возможности. Творили они, что только им в голову придет, публика все терпела. Наконец, в довершение безобразия, придумали драматическое представление: разделись, разрезали подушку, вывалялись в пуху и начали изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их на пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает, поднявши руки кверху. Я сейчас «стоп», сажусь сам в шлюпку и обретаю артиста Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам… Вот почему он Робинзон.
Вожеватов. А Непутевый на острове остался?
Паратов. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами посудите, господа, ведь в дороге скука смертная, всякому товарищу рад.
Кнуров. Еще бы, конечно.
Вожеватов. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая!
Кнуров. Одно только неприятно, пьянством одолеет.
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры – на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается!
Вожеватов. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего б не пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер?
Паратов. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
Вожеватов. Значит, веселый?
Вожеватов. И пошутить с ним можно?
Паратов. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу, могу его вам дня на два, на три предоставить.
Вожеватов. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не останется в накладе.
Кнуров. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль «Ласточку» продавать?
Паратов. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты; Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски.
Вожеватов. Приданое хорошее.
Паратов. Но достается оно мне не дешево: я должен проститься с моей свободой, с моей веселой жизнью; поэтому надо постараться как можно повеселей провести последние дни.
Вожеватов. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться.
Паратов. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez francais![2] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля-Серж», а не просто «Серж». Умора!
На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.
Явление седьмое
Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.
Паратов (Робинзону). Que faites-vous la? Venez![3]
Робинзон (с важностью). Comment?[4]
Паратов. Что за прелесть! Каков тон, господа! (Робинзону.) Оставь ты эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира!
Вожеватов. Да, это за ними водится.
Робинзон. Ля-Серж, ты уж успел… Очень нужно было.
Паратов. Да, извини, я твой псевдоним раскрыл.
Вожеватов. Мы, Робинзон, тебя не выдадим, ты у нас так за англичанина и пойдешь.
Робинзон. Как, сразу на «ты»? Мы с вами брудершафт не пили.
Вожеватов. Это все равно… Что за церемонии!
Робинзон. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому…
Вожеватов. Да я не всякий.
Робинзон. А кто же вы?
Вожеватов. Купец.
Робинзон. Богатый?
Вожеватов. Богатый.
Робинзон. И тароватый?
Вожеватов. И тароватый.
Робинзон. Вот это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно! Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто.
Вожеватов. Значит, приятели: два тела – одна душа.
Робинзон. И один карман. Имя-отчество? То есть одно имя, отчество не надо.
Вожеватов. Василий Данилыч.
Робинзон. Так вот, Вася, для первого знакомства заплати за меня!
Вожеватов. Гаврило, запиши! Сергей Сергеич, мы нынче вечером прогулочку сочиним за Волгу. На одном катере цыгане, на другом мы; приедем, усядемся на коврике, жженочку сварим.
Гаврило. А у меня, Сергей Сергеич, два ананасика давно вас дожидаются; надо их нарушить для вашего приезда.
Паратов (Гавриле). Хорошо, срежь! (Вожеватову.) Делайте, господа, со мной, что хотите!
Гаврило. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий; уж я и своих людей с вами отпущу.
Вожеватов. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все было готово; коли что лишнее припасешь, взыску
