с своей стороны должен сказать вам, что его начальство имеет о нем самое лестное мнение.
Цыплунова. Благодарю вас.
Гневышов. Вы живете на даче?
Цыплунова. Да, здесь на даче. Я для сына больше, он не совсем здоров.
Гневышов. Да, здешняя местность в санитарном отношении лучшая из подмосковных. Вот тоже родственница моя, она дальняя, Валентина Васильевна Белесова…
Цыплунова. Я знала ее, когда она была еще ребенком.
Гневышов. Да? Ну, вот и прекрасно. Ей будет очень приятно, да и вы, вероятно, нисколько не прочь от того, чтобы возобновить знакомство.
Цыплунова. С удовольствием.
Гневышов. И чем скорее, тем лучше, разумеется?
Цыплунова. Конечно.
Гневышов. Валентина Васильевна взяла вот эту дачу. Дача так себе, не из важных.
Цыплунова. Здесь особенно роскошных дач нет.
Гневышов. Роскоши и не нужно, это лишнее. Для людей порядочных если что необходимо, так это комфорт, удобства, без этого уж обойтись нельзя.
Белесова показывается у ворот своей дачи.
А вот и хозяйка этой дачи!
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Цыплунова, Гневышов, Белесова и Пирамидалов.
Цыплунова. Как она похорошела!
Гневышов. Да, она красавица положительно. Красота – дело хорошее; но нравственные качества в человеке должны стоять выше; и вы увидите…
Цыплунова. Я пойду к ней прямо. (Подходя к Белесовой.) Здравствуйте, Валентина Васильевна!
Белесова. Извините, пожалуйста…
Гневышов. Не узнаёте старых знакомых, – это нехорошо.
Белесова. Право, я не помню.
Цыплунова. Не мудрено и забыть; и я бы вас не узнала; вы тогда были ребенком. Помните, на Арбате мы жили с вами в одном доме; Цыплунова.
Белесова. Теперь припоминаю. У вас был сын, молодой человек, Юрий… Юрий.
Цыплунова. Юрий Михайлович. Ну, уж теперь он не очень молодой…
Входит Цыплунов и издали смотрит на мать и Белесову.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Гневышов, Цыплунова, Белесова, Пирамидалов и Цыплунов; потом Бедонегова.
Цыплунова (увидав сына). Да вот, посмотрите сами, он очень переменился с тех пор.
Белесова (взглянув на Цыплунова, Гневышову). Это он, это те самые глаза!
Гневышов. Очень рад; тем лучше, мой друг.
Цыплунова знаком подзывает сына.
Белесова (Гневышову). Почему же?
Гневышов. Я вам после объясню. Занимайтесь с ними!
Цыплунова (сыну). Юша, я встретила старую знакомую.
Цыплунов молча кланяется Гневышову и Белесовой.
Гневышов (подавая руку Цыплунову). Здравствуйте, молодой человек. Очень рад вас видеть.
Белесова (Цыплунову). Вы меня узнаете?
Цыплунов. Узнал с первого взгляда.
Белесова. Вот мы будем соседями, можем, если вам угодно, возобновить старую дружбу.
Цыплунов. О! Что касается меня… (Взглянув на мать, со вздохом.) Ах, маменька!
Гневышов (Белесовой). Пригласите их к себе.
Белесова (Цыплунову). Вы помните, как вы меня звали?
Цыплунов. Вы мне казались ангелом.
Белесова. Вы звали меня «ангельской душкой»; а теперь как я кажусь вам?
Цыплунов. Вы и теперь мне кажетесь тем же.
Белесова. Пойдемте ко мне на новоселье! Нам есть о чем поговорить, вспомним старое… (Цыплуновой.) Милости прошу! (Подает руку Цыплунову.)
Цыплунова, Цыплунов и Белесова входят в калитку.
Гневышов (Пирамидалову). Идите за мной! Вы мне будете нужны. (Идет в калитку.)
Пирамидалов за ним. На террасе показывается Бедонегова.
Бедонегова. Виталий Петрович! Виталий Петрович!
Пирамидалов, махнув рукой, уходит.
Вот опять его увели от меня! (Громко.) Виталий Петрович! Виталий Петрович!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:
Гневышов.
Белесова.
Цыплунова.
Пирамидалов.
Цыплунов.
Комната на даче Белесовой, изящно убранная и меблированная. Две двери: одна с правой стороны (от актеров), другая в глубине, на террасу, растворена; с правой стороны трюмо.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Гневышов и Цыплунова входят.
Гневышов. Хорошо молодым людям; они могут без вреда для своего здоровья быть на воздухе, наслаждаться красотой майского вечера, а для нас с вами в комнате безопаснее. Почти все пожилые люди в нашем климате не свободны от ревматизма; вот и я тоже иногда чувствую припадки этой болезни, хотя весьма легкие, но тем не менее очень неприятные…
Цыплунова. Всякая болезнь неприятна…
Гневышов. Я лечусь гомеопатией; советую и вам, помогает удивительно…
Цыплунова. Да, говорят… У Валентины Васильевны, кроме вас, никого родственников нет?
Гневышов. Ее мать умерла давно, и она осталась круглой сиротой. Моя жена приняла в ней участие; полюбила ее, как родную дочь; но потом стала хворать и уехала за границу…
Цыплунова. Она и теперь там?…
Гневышов. Она на днях приедет. Без нее Валентина Васильевна оставалась на моем попечении, и, признаюсь вам, эта опека для меня несколько тяжела…
Цыплунова. В каком отношении?…
Гневышов. Хлопотно, лишние заботы; не мужское дело…
Цыплунова. А вот приедет ваша супруга…
Гневышов. Ну, где уж ей! Она совсем больная женщина… и притом вырастить девушку до известных лет, – ведь это еще не все, главное-то дело, главная забота впереди…
Цыплунова. Конечно…
Гневышов. В конце концов надо ей найти приличную партию; а разве легко?…
Цыплунова. Я с вами согласна…
Гневышов. Надо изыскать, выбрать человека, проникнуть, так сказать, в его душу и совершенно убедиться в его хороших качествах; чтобы потом не принять на себя тяжелой ответственности. Потому, почтеннейшая Анна Афанасьевна, как я ни люблю Валентину Васильевну, а если б мне удалось поскорее сдать ее с рук на руки человеку, вполне ее достойному, я бы перекрестился обеими руками…
Цыплунова. Я вас понимаю…
Гневышов. Разумеется, все, что от нас зависит и что нам повелевает долг, мы исполним, то есть дадим богатое приданое. У нас детей нет.
Цыплунова. Так об чем же вам беспокоиться? Для невесты с богатым приданым всегда женихи найдутся…
Гневышов. Как не найтись!… Да какие?… Вот в чем вопрос… Вон и Пирамидалов, пожалуй, жених…
Цыплунова. Подождите, найдутся и лучше Пирамидалова…
Гневышов. В том-то и дело, что ждать неудобно. Как только приедет жена, мы уедем в деревню; надо будет или оставить Валентину Васильевну здесь без надзора и попечений, на произвол судьбы, или взять с собой и засадить в глуши.
Цыплунова. Да, я вижу, что вам действительно много заботы с Валентиной Васильевной…
Гневышов. Много, почтеннейшая Анна Афанасьевна, много. Хотя уже приданое ее определено, но если б нашелся человек очень хороший, то есть добрый, не глупый и с карьерой, – я бы увеличил и даже удвоил… Вот что, почтенная Анна Афанасьевна!… Вы не удивляйтесь, пожалуйста, тому, что я вам скажу.
Цыплунова. Сделайте одолжение, говорите!
Гневышов. Оно, конечно, странно… что, видя вас в первый раз, я начинаю с вами очень важный решительный разговор… Положим, что я вас-то не знаю; но я давно знаю вашего сына, давно собираю о нем справки, и уж наметил его. Я знаю даже, что ваш сын любит Валентину Васильевну…
Цыплунова. Да, кажется.
Гневышов. Ну вот видите…
Цыплунова. Но ведь этого мало, Всеволод Вячеславич…
Гневышов. Как мало? Чего ж еще ему нужно?
Цыплунова. Может быть, с него этого и довольно, но мне мало. Он сам стоит любви, и я бы хотела, чтобы и его любили так же…
Гневышов. Да, вы правы.
Цыплунова. Он любит Валентину Васильевну, безумно любит; но, если он женится и не найдет взаимности, он умрет от горя, от отчаяния. Я его знаю и берегу… он нежен, как ребенок; равнодушие жены убьет его.
Гневышов. У нас ведь не Италия… страстной любви негде взять, да и искать ее даже неразумно…
Цыплунова. Страстной любви и не нужно; я бы хотела только, чтобы жена ценила его, уважала и так же, как мать, считала его лучшим человеком на свете. Только мне и нужно, и он стоит этого…
Гневышов. Нельзя сказать, чтоб ваши требования были очень умеренны, и я поручиться не могу… Но скажу вам по секрету, что Валентина Васильевна неравнодушна к вашему сыну…
Цыплунова. Неужели?…
Гневышов. Сколько я мог заметить, разумеется. Девушка порядочного воспитания своих чувств не выкажет; но я знаю, что она встретилась с ним сегодня не в первый раз, что она видела его и вчера, и раньше, и не без удовольствия, и что она его отличает. Дайте руку, почтенная Анна Афанасьевна! Вы поговорите с сыном, а я поговорю с Валентиной Васильевной. Я вас уполномочиваю даже объявить ему, что он нам нравится, – мне и Валентине Васильевне. А там уж как ему угодно.
Цыплунова. Как я ни рада за сына, но, извините меня, я вам пока решительного ничего сказать не могу.
Гневышов. Если вам угодно знать подробности о приданом, пойдемте в эту комнату, мы там можем говорить без помехи. Вас, как женщину, должен интересовать этот предмет; а я, как мужчина деловой, люблю делать дело аккуратно. Я слышу движение на террасе, вероятно, наши молодые люди хотят войти в дом… Пойдемте!… (Уходят.)
Входят Цыплунов и Белесова.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Белесова, Цыплунов, потом Пирамидалов.
Белесова (с улыбкой мало скрытого неудовольствия). Очень вам благодарна. Я выслушала целую лекцию о нравственности и обязанностях человека. Я узнала, что такое серьезные люди, что значит серьезный взгляд на жизнь. Все, что вы говорили, вероятно, очень умно, все это очень полезно знать; и если я, к сожалению, мало поняла и мало воспользуюсь, – это уж моя вина.
Цыплунов. Ах нет, в таком случае виноват я; кто хочет, чтоб его понимали, тот должен прежде выучиться ясно говорить.
Белесова. Да, я согласна, но и себя не оправдываю. Надо уметь говорить обо всем и со всеми. Это не очень мудрено. Из бесчисленного множества красивых моральных фраз надо выучить несколько, чтобы уметь кстати вставить в разговор и свое слово. Хоть и очень редко, но может представиться такой случай, как теперь, например.
Цыплунов. Ах, извините меня, сделайте одолжение! Будем говорить, о чем вам угодно, о чем вы привыкли. Говорить с вами для меня большое удовольствие; но я редко бываю в обществе, я не знаю, какие вопросы в ходу и об чем говорят теперь.
Белесова (с раздражением). И теперь, как и всегда, говорят о том, что интересно и занимательно, и избегают того, что скучно, например, всяких проповедей и поучений. И притом предполагается, что каждый это сам знает, что каждый учился всему этому… если он совершеннолетний. У всех были наемные учителя и строгие наставники, которые так успели надоесть, что потом слушать даровых учителей не представляет уж особенного удовольствия. В разговоре вообще стараются не показывать слишком явно своего умственного или нравственного превосходства над прочими. Надо щадить людей. Когда кто-нибудь с уверенностью полного мастера говорит об обязанностях человека, – простые смертные, люди легкомысленные, такие, как я, должны думать, что этот урок относится к ним, что эта филиппика есть косвенное порицание их легкомысленного поведения. Ну, и конфузишься… торжествовать над нами легко. Но, мне кажется, и мы имеем право сказать учителю: да, мы легкомысленны; но мы не мешаем вам быть святым, не мешайте и нам быть грешными! Научить вы нас не научите, а оскорбить можете.
Цыплунов. О, сохрани меня бог оскорбить кого-нибудь!
Белесова. Ну, теперь позвольте вас послушать, я много говорила.
Цыплунов. И говорили очень хорошо. Прекрасные правила у вас.
Белесова. Я живу не по правилам, без программы, для меня, кроме моей воли, нет правил.
Цыплунов. О, конечно, для такой богатоодаренной натуры к чему правила.
Белесова. Вы, мне кажется, немножко экзальтированы, вы любите преувеличивать. Я самая обыкновенная девушка, ничем не лучше других. Что особенно хорошего и так скоро вы могли заметить во мне?
Цыплунов. Я вас давно
