Скучно дома, ну, выдь на крылечко, посиди. А с крыльца ни шагу, слышишь ты! А? Что? Ну, хорошо. Так ты… того… сядь тут! Я ведь скоро, я бегом.
Мигачева. Здравствуйте, Михей Михеич!
Крутицкий. Здравствуйте! (Кланяется и хочет идти.)
Мигачева. Что это вы, Михей Михеич, в шинели?
Крутицкий. Что тебе шинель! Что тебе шинель! Не твоя шинель.
Мигачева. Да жарко.
Крутицкий. Кому жарко, а мне не жарко, я старичок. (Подходит к Фетинье и говорит ей тихо.) Оставь дома, так ее и украдут, пожалуй.
Фетинья. Ну, уж кому она нужна?
Крутицкий. Нет, ты не говори. Шинель хорошая. (Гладит по ворсу.) Это я сшил когда еще на службе был. Тогда у меня деньги были шальные.
Фетинья. Куда ж ты их дел?
Крутицкий. Прожили. Без доходу живем; все проживаем, все проживаем, а доходиков никаких, вот и прожили.
Мигачева. Мудрено что-то. По вашей жизни, вам и процентов-то не прожить с вашего капитала.
Крутицкий. Какого капитала! А ты почем знаешь, сколько у меня денег было? Кто тебе сказывал? Кто? Я тебе не сказывал, так ты и не болтай! (Фетинье.) Как прожил? Много-то было, так не берегли: я шампанское пил. Ты думаешь, на чужие деньги! На чужие-то я его море выпил, а случалось, бывало, и на свои бутылочку купишь. По десяти рублей ассигнациями за бутылку платил. В Сибирь меня надо за это сослать. Вино-то выпил, где оно? Тю-тю. А и денег-то нет. Вот как деньги-то проживают! Взаймы давал, пропадали; жена у меня не берегла ничего. (Фетинье почти на ухо.) Жена у меня мотовка. У! мотовка!
Фетинья. Не знаю я ваших делов.
Крутицкий. Мотовка, мотовка! Я ее любил, я ей дарил, много дарил. У меня каждый день был доход; ну, бывало, иногда и подаришь ей то десять, то пять рублей. Береги, Анна! Вот и уберегла. Было мое время, каждый день все прибывало, все прибывало.
Мигачева. Ну, как же, я ведь помню; знала я, все знала.
Крутицкий. Ничего ты не знала. Что ты могла знать! Никто не знал; жена – и та не знала. Я возил деньги домой, каждый день возил; а сколько я взял, с кого я взял, никто не знал. Я злодей был для просителей, у меня жалости нет, я варвар был.
Фетинья. Вот тебя бог-то и наказал.
Крутицкий. А других, а других? За что ж меня одного? Все брали, торговля была, не суд, а торговля. Кто меньше, кто больше, а все-таки брали. Бывало, товарищи мне говорят: «ты много берешь». А вы, говорю, мало берете, ну, значит, вы дешевле меня свою совесть продаете. Хе-хе-хе!
Мигачева. Эх, Михей Михеич, племянницу-то вы голодом заморили.
Крутицкий. Какую племянницу? Чем мы ее заморили? Я к тебе на кухню не хожу, горшков не нюхаю.
Мигачева. Конечно, что не мое дело; а со стороны жалко.
Крутицкий. Племянницу! Много всякой родни-то на свете! Мы все родня; все от одного человека. Всякий о себе. Пусть работает, я ей не мешаю.
Мигачева. Ну, много ли она выработает, такая барышня воспитанная?
Крутицкий. Вот язык-то у тебя без костей, вот уж без костей; так и болтает, так и болтает.
Мигачева. Хоть бы вы побаловали ее чем-нибудь, так, малость.
Крутицкий. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не знаешь что; потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь, а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя. За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил, все – мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю ее, хочу – любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать? (Отходя.) Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
Мигачева. Ну, заворчала, грыжа старая!
Крутицкий (возвращаясь). А ты не болтай! Я не малость, я вот ей за приданым иду.
Фетинья. Что ж, ты его в узелке принесешь, все приданое-то?
Крутицкий. Нет, не в узелке, а вот здесь. (Показывает на боковой карман.)
Мигачева. Батюшки!
Крутицкий. Да, вот я что для нее… А ты нюхаешь по горшкам, что едят, болтунья пустая. (Уходит, ворча.)
Фетинья. Пойти в лавочку, никак муж чай пьет.
Елеся показывается из калитки, в халате, с клеткой.
Да вот сын-то, а ты ищешь! (Уходит в лавку.)
Явление пятое
Мигачева, Елеся.
Елеся (поет).
Воробушек маленький.
Мигачева. Скажите на милость, а он дома был.
Елеся (громче).
Ах, братцы, мало нас,
Голубчики, немножко.
Мигачева. У матери такое расстройство насчет забора, а он песни поет. Погоди ж ты!
Елеся, бросив клетку, убегает в калитку, Мигачева за ним. Входит Настя; за ней, в нескольких шагах, Баклушин.
Явление шестое
Настя, Баклушин, потом Епишкин.
Баклушин. Милая девица, куда же вы так торопитесь?
Настя (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте! Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Баклушин. Боже милостивый! Настасья Сергевна, вы ли это?
Настя (потупляя глаза). Я, я; только вы не ходите за мной.
Баклушин. Что ж вы раньше не остановились, если узнали меня? Я версты две бегу за вами.
Настя. Я вас не видала, не узнала. Ах, уйдите, уйдите!
Баклушин. Скажите мне, существо прелестное, как вы попали в эту глушь? Ведь это край Москвы, это – захолустье.
Настя (обидчиво). Не всем же на Тверской жить; там для всех и места недостанет.
Баклушин. Так вы здесь и живете?
Настя (осматривая себя и конфузясь). Отчего же вы думаете, что я непременно должна здесь жить?
Баклушин. Вы сами сказали.
Настя. Ах, нет, нет, что вы! Я сюда пришла к знакомым, у меня есть дело. Вы не верите? Ну, право, право!
Баклушин. Ну, не здесь, так не здесь; к чему же так ажитироваться! А где же, позвольте узнать?
Настя (потупясь). Зачем вам?
Баклушин. Вот мило! Уж не прятаться ли вы от меня хотите? С какой стати, зачем?
Настя. Я не прятаться… Ах, право! Я не знаю. Уйдите!
Баклушин. Отчего такая перемена? Нет, вы скажите…
Настя (со вздохом). Что я скажу! Это не от меня. Мне нельзя… вот…
Баклушин. Вы хоть меня-то пожалейте! Ну, за что, за что? Я все тот же, все так же к вам привязан.
Настя. Все так же? Правда ли это?
Баклушин. Божусь вам!
Настя. Ну, так вот что: оставьте меня, мне теперь некогда, я вам после…
Баклушин. Когда после? Где я увижу вас?
Настя. Я вам напишу, я знаю ваш адрес. Ступайте! Ступайте!
Баклушин. Вы что-то скрываете от меня. Ну, да бог с вами, я вам верю. Вы, однако, изменились.
Настя (с испугом). Подурнела? Скажите пожалуйста, подурнела! Ах, я так и знала.
Баклушин. Успокойтесь, нисколько вы не подурнели; вы только похудели немного.
Епишкин выходит из лавки и садится на складном стуле.
Настя. Что же вы стоите здесь! Мне некогда, я за делом пришла.
Баклушин. Идите за делом, я вас подожду. У меня есть твердое намерение проводить вас до дому.
Настя. Нет, нет, ни под каким видом. Это невозможно. Я здесь до ночи останусь. Идите, идите, умоляю вас!
Баклушин. Ну, прощайте! Что с вами делать!
Настя. До свидания. (Дожидается, пока Баклушин уходит за угол лавки, потом убегает в дом, где живет Крутицкий.)
Баклушин (возвращаясь). Одна, никто ее не провожает, ни человек, ни девушка! Без перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется. Но во всяком случае я очень рад, что опять нашел ее; мне без нее не шутя было скучно. (Епишкину.) Послушайте, почтеннейший!
Епишкин. Что вам угодно, сударь?
Баклушин. Вы знаете эту девушку?
Епишкин. Девушку-то? Я думал, вы про что путное спрашиваете. Не наше это дело. (Смотрит в другую сторону.)
Баклушин. По крайней мере, будьте так добры, скажите мне, она здесь живет?
Епишкин (как бы зевая). О-хо-хо! (Показывает рукой, не глядя.) Вон живет!
Баклушин. Покорно вас благодарю.
Епишкин. Не за что-с.
Баклушин. Можно войти в лавку написать письмо? Я вам заплачу за бумагу.
Епишкин. Пожалуйте! Там мальчик вам подаст.
Баклушин входит в лавку. Из калитки дома Мигачевой выбегает Елеся, растрепанный, в халате и останавливается подле калитки; из калитки показывается ухват.
Явление седьмое
Епишкин, Елеся, потом Мигачева.
Елеся. Но оставьте, маменька! Нехорошо! Эх, нехорошо! (Хочет войти в калитку.)
Мигачева (показываясь с ухватом). И не подходи, так, кажется, вот и разражу.
Епишкин (хохочет). Хорошенько его, Домна Евсигневна! Хорошенько!
Елеся. К чему это, маменька! Ну, к чему это! Вот уж к вам это не пристало, всегда скажу, что не пристало. Но оставьте же! Вон барышни смотрят. Ай, ай, ай! А барышни-то смотрят!
Мигачева (выходя из калитки). Очень мне нужно, что они смотрят! Я никого знать не хочу.
Елеся. А я-то, маменька, я-то! Меня-то пожалейте, ведь я жених…
Мигачева. Ах ты, наказанье ты мое! Посудите только, добрые люди: дома денег ни копейки, а он чижей ловит да на барышень любуется. Вот я тебя!
Елеся. Позвольте, маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать, потому у нас и лошадей нет.
Мигачева. Какие серебряные подковы! Какие лошади! Двугривенного в доме нет, а он…
Елеся. Позвольте! Это верно. Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже каменного моста.
Мигачева. Какой мост? Квартальный давеча страмил, страмил при людях, что забор не крашен.
Елеся. Важное дело! Кабы хитрость какая! А то взять голландской сажи, – вот и весь состав.
Мигачева. Когда еще этот твой состав будет!
Елеся. Одна минута.
Мигачева (ставит ухват у калитки). Без денег-то? Наказанье…
Елеся. Сейчас умом раскину…
Мигачева. Каким умом, каким умом? Наказанье ты мое, данное! Дурак ведь ты у меня круглый, наказанье ты мое.
Елеся. Что ж, что дурак, маменька? Видно, родом так.
Мигачева. Да отец-то был у тебя умный.
Елеся. Я, маменька, не в отца.
Мигачева (берет ухват). В мать, что ли? Дурак, дурак! Непочтительный! Неуважительный! Супротивник ты для всего настоящего, что по закону требовается.
Епишкин (хохочет). Учи его, учи!
Мигачева. Слышишь, что добрые-то люди говорят, слышишь? Вон из моего дому, вон! Я и знать тебя не хочу.
Елеся. Нет, вы, маменька, такими словами не шутите! Такие-то слова своему детищу надо осторожно. Вы знаете, можно человека и в тоску вогнать.
Мигачева. Ах, скажите пожалуйста, нужно мне очень.
Елеся. А в тоске куда ж человеку? Одно средство – в Москву-реку.
Мигачева. Что ты, не грозить ли мне вздумал?
Елеся. Не грозить, а прочитают вам в «Полицейских ведомостях»…
Мигачева. Какие такие новости прочитают?
Елеся. Найдено тело неизвестного человека…
Мигачева. Ишь ведь глупости…
Елеся. «Юноша цветущих лет, прекрасной наружности». И тут же еще добавлено: «так видно, что по неприятностям от родителев».
Мигачева (ставя ухват). Скажите пожалуйста, что он городит! Не рада, что и связалась. Уйди ты от греха с глаз моих! (Идет в калитку.)
Епишкин. Домна Евсигневна! Ухват-то захвати!
Мигачева. Ах, извините! Я, знаете, по своей горячности, замечталась очень, вот какое невежество на улицу принесла.
Епишкин. Нет, ничего, что за невежество! И ухват свою службу сослужит, как ничего другого под руками нет. Я тоже дома попросту.
