Денисовна. Что ты против нее? Ничего, вот что.
Варя. Нет, ты говори, что за слово: «повеса»?
Мавра Денисовна. Слово как слово. Что пристала?
Варя. Бранное это слово.
Мавра Денисовна. Так неужто ж хорошее? Обыкновенно, бранное.
Варя. Как же ты смеешь браниться?..
Мавра Денисовна. Не за дело, что ли? По головке тебя, что ли, гладить?
Варя. Нет, как ты смеешь браниться?
Мавра Денисовна. С тобой и говорить-то свяжешься, так жизни не рад будешь.
Варя. Нет, как ты смеешь браниться?
Мавра Денисовна. Кому ж и бранить-то тебя, как не мне, — я тебя вынянчила, вырастила…
Варя. Что ты меня манной кашей кормила да пальцем мне рот утирала, так и думаешь, что вырастила.
Мавра Денисовна. А то кто же?
Варя. Ты воображаешь, что от твоей каши такая выросла?
Мавра Денисовна. А что ж, каша! Ты не брезгай! И каша — божий дар!
Варя. Меня природа вырастила.
Мавра Денисовна. Да какая такая твоя природа, чтоб тебе повесничать? Что ты — цыганка полевая, что ли? Не от цыган родилась, а от благородных родителев: папенька твой и маменька-покойница были дворяне как следует.
Варя. Погоди, погоди, еще заплачешь обо мне.
Мавра Денисовна. Да уж не раз плакала и об тебе, и от тебя — не редкость мне.
Варя. Еще не так заплачешь.
Мавра Денисовна. Что об тебе плакать-то? В солдаты тебя не возьмут.
Варя. Заплачешь, заплачешь.
Мавра Денисовна. А хоть и замуж отдадут, так, авось, не за тридевять земель, а здесь где-нибудь, по соседству.
Варя. Ух! Улечу далеко, далеко!
Мавра Денисовна. Ну, еще когда-то улетишь, а теперь ступай, папенька ищет, сердится.
Варя. За границу, в Париж, с Александр Львовичем.
Мавра Денисовна. С женатым-то? Ах, озорница, ах, озорница! Что это, батюшки, ни силы, ни власти нет над тобой. Да вот сам к тебе идет. Что уж мне тут! Я и руки врозь! Ну тебя! (Уходит.)
Входит Зубарев с письмом в руке.
Явление второе
Варя и Зубарев.
Зубарев (потрясая письмом). Вот оно-с, вот оно-с, дождались, дофыркались! Вот, сударыня, и радуйтесь.
Варя. Да что такое?
Зубарев. Письмо от Виктора Васильича, письмо! Вот как громом, как громом! Пишет: уезжаю в Петербург на два месяца, а может быть, и более, и желаю всего лучшего Варваре Кирилловне. Вот-с, получайте! Довольны вы?
Варя. Я его не гнала.
Зубарев. «Не гнала»! А я вам скажу, я вам все объясню, сударыня: все это ваше фырканье.
Варя. Да что такое фырканье? Я не знаю, я не фыркаю.
Зубарев. Нос кверху да ехидство — вот и фырканье! Отчего он три дня не был у нас, а сегодня повернулся, да и след простыл, почти не простясь уехал? Скажите мне, что это значит?
Варя. Почем же я знаю.
Зубарев. Ехидничать изволите. Уж я вас вызнал хорошо: как вы этакой невинностью, таким херувимчиком — уж это значит, в голове у вас непременно какое-нибудь ехидство. Уж и тут было… было, — так, без причины, он бы не уехал.
Варя. Я не знаю, я всегда одна и та же. Не могу же я чего-то показывать из себя, чего у меня нет.
Зубарев. «Не могу, не могу»! Что это такое: «не могу»? Позвольте вас спросить! Отчего ж ваш отец, все может, все несет, все глотает! Кланяется, гнется, ломается на все лады и манеры! Ну да, конечно, вам как возможно… Вы принцесса… ассирийская! Вот и дофыркались!
Варя. Что ж! Так, значит, тому и быть.
Зубарев. «Так и быть» — а! «Так и быть»! Как разговаривает! Все, все погибло, а она: «так и быть»! Как чашечку чайку не очень сладко выкушать изволила, а другую, дескать, послаще можно.
Варя. Что ж, если б и вышла за него, да без любви, так какая это жизнь? Зубарев. Любовь, любовь! Какая там еще любовь! Вышла замуж, вот тебе и любовь. Откуда тебе любовь знать?
Варя. Кто ж ее не знает? Да я и в книгах читала.
Зубарев. Да ведь книжки-то для увеселения пишутся; почитал, да и бросил. Не по книгам живут, а по наставлениям родительским. А от вас велико утешение! Вот и плачь отец-то!
Зубарев. С вами не то что заплачешь, а заревешь, белугой заревешь, сударыня. Нет, уж теперь, как найду жениха, так и выдам без разговору; а не то, так крашенинный сарафанчик да на скотный двор — за коровами ходить не угодно ли, принцесса… ассирийская… Поди похлопочи об ужине; гости в карты играют, сейчас кончат.
Варя уходит.
Дофыркались! Что ушло-то, что рухнуло-то! А тут еще крестьянишки чужие в мой луг закосились и сено увезли, — теперь ищи с них! Там потрава — овес потравили; Боев деньги взял, просто отнял: когда с него их выцарапаешь! Беда за бедой…
Входит Боев.
Явление третье
Зубарев и Боев.
Боев. Ты вот где! Что ты тут философствуешь? Пойдем в карты играть! Александр Львович сыграл пульку, да больше не хочет; меня, красну-девку, обыграли. Пойдем; уж так и быть, проиграю и тебе, жиле, рублей пятнадцать в рамсик.
Зубарев. Да не пятнадцать, ты, сделай милость, мне триста отдай сегодня, крайне нужны.
Боев. Отстань! Какие триста? Я уж и забыл. А ты неужто все помнишь еще?
Зубарев. Помилуй, помилуй, при свидетелях… так взял.
Боев. То есть без расписки? Так ты боишься забыть, что ли? Ты запиши у себя где-нибудь для памяти. А ты вот что, ты мне еще рублей пятьсот приготовь, я к тебе завтра заеду.
Зубарев. Да что за шутки! У тебя все глупости на уме! Я так расстроен, а ты тут с деньгами… Отдай, убедительно тебя прошу… Сено украли, овес потравили… с дочерью все ссорюсь…
Боев. А ты, чтоб не ссориться с дочерью, отдай ее замуж поскорей!
Зубарев. За кого, за кого? Было, да сплыло.
Боев. Чем далеко ходить, отдавай за Малькова.
Зубарев. Не за тебя ли уж лучше! Эк вывез!
Боев. Как знаешь.
Зубарев. Да рассуди, рассуди милостиво, Михайло Тарасыч! У ней от матери есть приданое, так надо такого, такого человека, чтоб и отцу была польза, чтоб он значил что-нибудь в губернии. От вас с Мальковым какой прок! На неутральной-то почве немного высидишь.
Боев. Уж это твои расчеты; а только ты не зевай, а то плохо дело! Я нынче на нее в роще-то посматривал: глазки горят, щеки пылают, в голосе воркованье какое-то… Ну, шабаш, приметы известные.
Зубарев. Влюблена? А? Влюблена?
Боев. Без ума, без памяти.
Зубарев. Ну, так и есть. Вот оно… вот оно… вот отчего фырканье! Так и есть, так и есть. А в кого, в кого? Отец родной, говори!
Боев. Соберись с умом и рассуждай таким образом: нас, кавалеров, перед ней трое: Ашметьев, я, красна-девка, и Мальков. Ашметьев ей в дедушки годится; я тоже на горячую любовь со стороны девственных сердец шансов немного имею; остается третий. Теперь призовем на помощь логику! Если она влюблена в кого-нибудь из трех, но ни в первого, ни во второго, значит…
Зубарев. В третьего.
Боев. Верно. Решили, слава богу; теперь пойдем в рамсик.
Зубарев. Я голову потерял, я несчастнейший человек! Всё на меня вдруг, всё вдруг: сено украли, овес потравили… Ступай! Я сейчас. Вон Александр Львович. Я с ним только два словечка, я сейчас.
Боев уходит, входит Ашметьев.
Явление четвертое
Зубарев и Ашметьев.
Зубарев. Александр Львович, письмо-с, письмо-с.
Ашметьев. Какое письмо?
Зубарев. В Петербург уезжает-с.
Ашметьев. Да кто?
Зубарев. Виктор Васильич-с. Помилуйте, такой администратор! Дофыркались!
Ашметьев. Так вот что!
Зубарев. Помилуйте, помилуйте, какой человек-то! Сила, ум, быстрота, сообразительность… А она что? В лесу родилась, с пнями выросла…
Ашметьев. Ну, что ж! Не один Вершинский на свете!
Зубарев. А тут сено под носом воруют, потрава…
Ашметьев. Какая потрава?
Зубарев. Разоренье-с, разоренье сущее: так полдесятины ярового лоском и положили… курице взять нечего…
Ашметьев. Сочувствую вам, весьма сочувствую.
Зубарев. Истинно жалок, истинно жалок-с: что в руках-то было, какие мечты были! И все ушло… А тут еще… скажите на милость: ведь Михайло Тарасыч денег не отдает.
Ашметьев. Каких денег?
Зубарев. Мои триста рублей; в вашем присутствии… за луг-то мне следовало. Поговорите, Александр Львович: может, он вас посовестится; мне крайне нужны-с. Не поверите, Александр Львович, голова кругом. Тут хозяйство, убытки, нужда, там — эти огорчения. Побежишь туда, сунешься сюда, как оглашенный… Ну, собака гончая, и та, помилуйте… А ведь уж лета мои…
Ашметьев. Да вы об чем же собственно?
Зубарев (разводя руками). Влюблена!
Ашметьев. Теперь уж ничего не пойму. Кто, в кого?
Зубарев. Мне сначала-то и невдомек, а потом уж и сам вижу. Будьте отцом-благодетелем.
Ашметьев. Да в кого, кто?
Зубарев. Дочь моя, дочь-с… Помилуйте, посторонние стали замечать… Да в кого!.. в Малькова-с!.. А Боев уж сватать готов. Слезно вас прошу, как отец.
Ашметьев. Да я-то тут что же могу?
Зубарев. Внушите! Она вас слушает, она вас уважает… внушите ей, чтоб она оставила эти глупости; почтение, послушание к отцу втолкуйте ей… в пустую-то голову!
Ашметьев. Хорошо, постараюсь.
Зубарев. Сейчас ее пришлю к вам… Уж вы извините, что беспокою вас такими глупостями… Плохой я отец, несчастный отец, сам вижу. (Уходит.)
Явление пятое
Ашметьев (один).
Ашметьев. Нет, это вздор! Не может быть… Она меня обманывать не станет. А как меня кольнуло… Неужели опять серьезное увлечение? Опять муки ревности? Да… кажется, что так… У меня соперник, здесь… Нет, это невозможно… А если?.. Я не отдам ее… я убью… застрелю его…
Входит Варя.
Явление шестое
Ашметьев и Варя.
Ашметьев. Здесь.
Варя. Ты гуляешь?
Ашметьев. Тебя жду, Варя.
Варя. Ах, милый папка! Я сама так и рвалась к тебе.
Ашметьев. Я просил тебя, Варя, быть откровенной со мной, говорить мне всё, что ты думаешь и чувствуешь.
Варя. Я и так говорю.
Ашметьев. Да все ли?
Варя. Всё, папка, всё.
Ашметьев. Ты от меня ничего не скрываешь?
Варя. Я не знаю… нет, я ничего не скрываю.
Ашметьев. Тебе, кроме меня, никто из мужчин не нравится, то есть особенного расположения ты ни к кому не имела и не имеешь?
Варя (потупясь). Я не знаю… нет… кто же? Я ничего не чувствую.
Ашметьев. Ну, Мальков например.
Варя. Ах, папка, ты ревнуешь. Как я рада! Как весело!
Ашметьев. Отчего же тебе весело?
Варя. Да как же, папка! Кто ж меня здесь за человека считает! Ну, и сама я думала, что я просто девочка, которую одни по доброте ласкают, гладят по головке, как ребенка, а другие бранят да уму разуму учат, как отец да Вершинский. А теперь меня ревнуют, как настоящую женщину, да еще кто ревнует-то — папка! Ну, как же не весело.
Ашметьев. Это нисколько не весело, по крайней мере — мне. Но ты не отвечаешь на мой вопрос. Мальков тебе нравится?
Варя. Ничего, что ж, он человек хороший.
Ашметьев. Хороший?
Ашметьев. А если б он за тебя посватался?
Варя. Ну, что ж за беда.
Ашметьев. И ты бы пошла за него?
Варя. Не знаю. Как ты скажешь, папка?
Ашметьев. И ты меня послушаешь?
Варя. Послушаю.
Ашметьев. Так я тебе скажу, что вообще тебе еще
