придет ли, да опять побегу по всем местам. Бегала я так-то до свету до белого; а в доме все огонь горит, потушить-то не догадаюсь, все мне еще ночь представляется. Да тут только мне в голову пришло, что как Михайло Тарасыч уезжали с Дмитрием Андреичем, ждали они на дворе тарантаса, кучер-то заспался, так разговор промеж них был; слышала это я с крыльца-то: Дмитрий-то Андреич все бранил барышню, сердился, а Михайло Тарасыч все смеется: «Погоди, говорит, очувствуется, сама к тебе прибежит». Как вспомнила я эти слова, сейчас села в телегу да марш на завод. Свернула с дороги в кусты, телегу там оставила, а сама тихонечко в сад. Что ж, матушка моя, сидят на балконе за самоваром, чаек попивают, а она, и горюшка ей мало, песенку поет.
Марья Петровна. Как же она туда попала?
Мавра Денисовна. А вот каким манером. Что ей в голову пришло, уж неизвестно, только выбежала она на дорогу вперед гостей, потом прыг к ним в тарантас: «Я, говорит, кататься хочу». Завезли сначала домой Михаила Тарасыча, потом в том же тарантасе к Дмитрию Андреичу; так и проколесили всю ночь. Да мало ли места, верст тридцать объехали! Я ее звать домой, не едет. Я и бранью, и слезами — ничто не берет. «Пожалуй, говорит, поеду к Марье Петровне, а домой — ни за что». Я ее в телегу да закутала своим платком от стыда, чтоб не узнал кто. Привезла ее сюда; в комнаты нейдет, стыдится, что ли, — кто ее разберет! Пошли в сад, окошки у вас в спальне растворены, — она прыг в окно…
Марья Петровна. Так она в спальне у меня?
Мавра Денисовна. Там, матушка. Сидит на стуле, в углу за кроватью, точно каменная, слова не добьешься.
Марья Петровна. Ну, поди успокой ее да и сама-то не беспокойся и не разговаривай ни с кем, а уж мы постараемся уладить дело без огласки.
Мавра Денисовна уходит. Марья Петровна подходит к двери кабинета Ашметьева.
Александр Львович! На одну минуту.
Входит Ашметьев.
Явление седьмое
Марья Петровна, Ашметьев.
Марья Петровна. Пропажа отыскалась.
Ашметьев. Где, где нашли?
Марья Петровна. На заводе, у Малькова.
Ашметьев. У Малькова! Не ожидал… Это чорт знает что такое!
Марья Петровна. Ну, положим, что тут нет ничего удивительного; да дело не в том: не нужно давать пищи для разговора. Я приму похищение на себя; я ее увезла. Понимаешь?
Ашметьев. Понимаю, понимаю.
Марья Петровна уходит в спальню.
Одна на ферму, другая на завод!.. Надо уезжать! Эту поездку в деревню я не могу считать удачною; в наших барских захолустьях, в наших Отрадах, Монплезирах и Миловидах, повеяло меркантильным духом. Я здесь точно трутень между пчелами. Конечно, эти пчелы еще немного меду собирают, но уж шевелятся, хлопочут и начинают жалить трутней и выгонять их из своего улья.
Входит Марья Петровна.
Марья Петровна (в дверь). Я сейчас уверю твоего отца и Анну Степановну, что ты была у меня. А что нам дальше делать, после подумаем. (Уходит в залу.)
Ашметьев. А! Ты здесь! Поди сюда, не бойся, никого нет.
Входит Варя.
Явление восьмое
Ашметьев и Варя, потом Сысой.
Варя. Папка, ты виноват, ты виноват…
Ашметьев. Ни душой, ни телом.
Варя. Нет, ты, ты, я тебе говорила… помнишь? Я говорила…
Ашметьев. Мало ли что ты говорила!
Варя. Ты отчего не остался со мной? Я тебе кричала: воротись, воротись; ты не захотел. Ну, вот я…
Ашметьев. Так за то, что я не воротился, ты и убежала к Малькову?
Варя. Да, за то. Ведь я тебе говорила, что или в омут кинусь…
Ашметьев. «Или на шею к кому-нибудь»! И кинулась на шею?
Варя. Да. А тебе хотелось, чтоб я в омут бросилась? Ишь ты какой! Вот как ты меня любишь!
Ашметьев. Нет, в омут зачем же! Сохрани бог! Уж если выбирать непременно из этих двух решений, так на шею лучше.
Варя. И конечно, лучше.
Ашметьев. А если б ни то, ни другое?
Варя. Нельзя.
Ашметьев. Уж будто?
Варя. Невозможно.
Ашметьев. Да почему же?
Варя. Если б я не говорила, так другое дело; а я тебе сказала, так уж и исполнила…
Ашметьев. Резонно. (Смотрит пристально на Варю.)
Варя (серьезно). Ну, что ты на меня смотришь? Сам виноват, да еще… смотрит.
Ашметьев. Все же я виноват?
Варя. Да, разумеется, ты; а то кто же?
Ашметьев. А я думаю, что виноват Мальков. Он не должен был пользоваться твоим, как бы это сказать… ну, хоть неразумием. Коли он честный человек, он должен был прогнать тебя.
Варя (с сердцем). Прогнать? Вот уж тогда я наверное была бы в омуте. Нет, он не такой злой, как ты.
Ашметьев. Добрее?
Варя. Гораздо. Он не материалист, ты лжешь.
Ашметьев. Почем же ты знаешь?
Ашметьев. Значит, ласковый?
Варя. Очень ласковый, очень. Это ты, папка, материалист… Ты убежал от меня, а он…
Ашметьев. А он что?
Варя. Обыкновенно. Зачем тут бежать, коли…
Ашметьев. Коли что?
Варя. Ах, папка, какой ты глупый! Коли любят друг друга.
Ашметьев. Да как же это так? Только что ты уверяла, что, кроме меня, для тебя на свете никого нет, а через полчаса уж вы с Мальковым друг друга любите?
Варя. Да что ж, коли ты такой обидчик, материалист. Ты сам виноват, ты виноват, ты…
Входит Сысой.
Сысой. Господин Мальков желает вас видеть.
Варя. Ай! (Убегает в спальню. В дверях.) Ты виноват, ты виноват, ты уж… (Уходит.)
Ашметьев. Проси!
Сысой уходит.
Сам приехал. Ну, пусть не взыщет: много горького придется ему выслушать от меня.
Входят Мальков и Марья Петровна.
Явление девятое
Ашметьев, Мальков и Марья Петровна.
Мальков (Марье Петровне). Я вам такого битюка доставлю — на редкость. В шарабанчике, сами будете править, любо-дорого.
Марья Петровна. А цена?
Мальков. Чуть не даром, полтораста рублей.
Марья Петровна. Благодарю вас. (Уходит в спальню.)
Мальков (Ашметьеву). Честь имею кланяться!
Ашметьев (подавая руку). Представьте, я ждал вас; мне казалось, что вы непременно должны приехать.
Мальков. Мудреного нет; мало ли что на свете бывает.
Ашметьев. Вы очень хорошо сделали, что пожаловали ко мне.
Мальков. Да, бесподобно; я сам знаю.
Ашметьев. Грубого приема вы не встретите, я человек цивилизованный…
Мальков. Еще бы!
Ашметьев. Вероятно, вы не рассердитесь на меня, если в нашем разговоре вам придется выслушать от меня несколько очень горьких для вас истин.
Мальков. Нет, зачем же это! Совсем не надо.
Ашметьев. Я старше вас, больше жил на свете, больше испытал…
Мальков. Нет, вы не в ту силу.
Ашметьев. Я знаю, что нынче принято за правило: не пропускать ничего, что плывет в руки; но едва ли, не греша против совести, можно применить это правило к молодой девушке, которая, не понимая и не помня, что делает, бросается к вам под влиянием минутного порыва, очертя голову, что называется, а может быть, и под влиянием каприза…
Мальков. Про какую это девушку вы так красно расписываете?
Ашметьев. Про Варю.
Мальков. Так это не ваше дело, а попово; и попа не вашего, а чужого.
Ашметьев. Отшучиваться, конечно, легче, чем оправдываться; но…
Мальков. Извините… Я согласен, что из вашей философии и морали я, как молодой человек, могу извлечь много пользы, но мне некогда, — это уж в другой раз, как-нибудь на досуге; и я приехал за другим…
Ашметьев. Что же вам угодно?
Мальков. Во-первых, я привез вам деньги за лес.
Ашметьев. Как, разве вы купили?
Мальков. Что ж тут удивительного? Кому нужен лес, тот его и покупает; кому лес не нужен, а нужны деньги, тот его продает. Все это в порядке вещей.
Ашметьев. И привезли деньги… как это кстати! Благодарю вас.
Мальков. За шестьдесят две десятины с саженями, по семьдесят пять рублей за десятину, четыре тысячи семьсот. Получите, сочтите и дайте расписочку.
Ашметьев (берет деньги). Гм?. Не много же однако.
Мальков. Нехватает вам, расчет не выходит?
Ашметьев. Да, если б еще тысячи три…
Мальков. Продайте рощу, что за парком-то!
Ашметьев. Гм! За парком, вы говорите?
Мальков. Сто рублей за десятину дам.
Ашметьев. Не хотелось бы…
Мальков. Сто десять.
Ашметьев. Жаль. Откровенно вам говорю, жаль.
Мальков. Сто двадцать.
Ашметьев. Я подумаю.
Мальков. Начнем думать, так либо вы раздумаете, либо я раздумаю. А по-нашему, в два слова, не сходя с места… (Ашметьев в раздумьи.) Завтра и деньги привезу… По рукам, что ли? (Протягивает руку.)
Ашметьев (подавая руку). Извольте.
Мальков. Вот так-то лучше. Я его и срублю, а тот поберегу: он в настоящем возрасте три процента приросту дает. Одно дело кончено, теперь другое.
Ашметьев. Я вас слушаю.
Мальков. Вам угодно было назвать меня материалистом, человеком бесчувственным, грязным и физически, и нравственно, способным развратить молодую душу и погубить в ней все высокое и благородное. Если бы вы говорили это так, для провождения времени, я бы махнул рукой; тешьтесь, сколько угодно. Но вы говорили это с злым умыслом, с намерением повредить мне в глазах девушки, которую я люблю, жалею, которую я хотел вырвать из дурацкой обстановки, где она ровно ничего не делает, а только повесничает. А вы меня чернили перед ней! Как это называется, позвольте вас спросить?
Ашметьев. Извините: это я вообще о людях вашей профессии…
Мальков. Коли вообще о людях, так и ступайте читать публичные лекции! А нашептывать, указывая прямо на лицо… Для этого по крайней мере нужно знать его….
Ашметьев. Я и оправдываться не стану… Но поймите, что под влиянием сильной страсти человек может иногда…
Мальков. На стену лезть, об печку головой биться. Это я понимаю; а клеветать на человека — уж это что ж такое!
Ашметьев. Ну, я прошу у вас извинения.
Мальков. Да что мне в вашем извинении! Не шубу из него шить. Это чорт знает что такое! Живешь смирно, никого не трогаешь, и вдруг тебя обзывают как нельзя хуже.
Ашметьев. Я прошу вас извинить меня, чего вы еще можете желать от меня? Мальков. Да нет, позвольте! Вы приезжаете в имение любоваться ландшафтами — выходит, вы честный человек; а я приезжаю, вооруженный наукой, извлекаю из имения пользу себе и людям, я за это — грязный материалист. Вы разоряете имение и бросаете деньги за границей — вы, значит, человек с чувством; а я на свои трудовые завожу школы и учу людей хлеб добывать, я за это — бесчувственный материалист.
Ашметьев. Но что же вам угодно от меня?
Мальков. Нет, помилуйте! Я полюбил девушку и хочу жениться на ней: это, по-вашему, «проза жизни, так поступают материалисты…» В чем же поэзия-то, и как поступают в таких случаях благородные идеалисты?
Ашметьев. Довольно. Вы желаете удовлетворения?
Мальков. Нет, не желаю.
Ашметьев. Чего же вам?
Мальков. Я считаю себя вправе требовать от вас, и требую, чтобы вы сейчас же сказали господину Зубареву, что нельзя бросать дочь без всякого призрения и что лучше всего он сделает, если отдаст ее за меня замуж.
Ашметьев. Извольте, с большим удовольствием.
Мальков. С удовольствием или без удовольствия, это ваше дело; а вот если вы этого не сделаете,
