Одно в голове было, чтоб узнать что-нибудь о тебе, — видеть-то уж и не чаяла.
Рабачев. Как ты меня обрадовала! Ну, вот твое хозяйство! Смотри, хозяйка моя милая!
Оля (припадая к Рабачеву). Я к тебе третьего дня и ночью прибегала, да тебя не было дома.
Рабачев. На лодке катался.
Оля. С ней?
Рабачев. Да, с ней.
Оля. Ты все с ней, я-то… уж я думала, думала. Как же ты это… не пожалел?
Рабачев. Уж теперь кончено, довольно. Потешил ее, и сам подурачился, и будет с меня. Нет, уж теперь калачом не заманишь.
Оля. Ты ведь и тогда то же говорил, а потом…
Рабачев. Ах! Да разве я хвалю себя! Молод — вот беда-то моя! Словно как я охмелел!.. Ну, да вот очнулся, конец!
Оля. Нет, ты мне вот что скажи: ты меня все любишь… все еще так же, как прежде?
Рабачев. А то кого же, кого же еще мне любить-то? Ее, что ли? Так ты только подумай; что мне она, на что! И что я для нее? Так, потеха одна, баловство.
Оля. Вот точно камень с души свалился; а то было ведь я что думала-то! Ты не сердись! Тоска меня одолела; ну вот грызет день и ночь. Думала, коли уж он меня покинул, так пойду взгляну на него последний раз, да и… страшно и подумать, не то что вымолвить! Ты сам посуди: как мне жить без тебя и для чего жить?
Рабачев. Ольга, довольно; пора кончить этот разговор!
Оля. Ты ведь не пойдешь к ней больше?
Рабачев. Сказано тебе, не сто раз повторять!
Оля. Ну, так вот видишь: у меня даже слезы от радости, так мне хорошо!
Рабачев. И мне так хорошо, что и домой тебя отпускать не хочется.
Оля. И мне уходить не хочется.
Рабачев. Так оставайся! Что тут еще бобы-то разводить! Вот и хозяйничай!
Оля. Нет, нет, что ты! Как можно! Ты поезжай поскорей к отцу-то!
Рабачев. Завтра же поеду! Да скажу ему, что, пожалуйста, мол, поскорей свадьбу, я церемоний не люблю; а то, мол, я и так увезу.
Оля. Ты только отцу-то скажи; а то, пожалуй, увози. Ох, что-то уж и не верится такому счастью!
Рабачев. Осенью у меня будут деньги, выстрою новый дом, небольшой; комнатки маленькие, чисто, светло, цветов побольше…
Оля. Да!.. А окнами чтобы выходил на реку… весело: ходят барки, народ…
Рабачев. На реку и будет. Потом сад побольше разобьем; в саду будем работать вместе.
Оля. Буду; я очень люблю копаться в саду… Ах!
Рабачев. Что ты?
Оля (указывая налево). Смотри — она! Идет сюда… Я спрячусь!..
Уходит в дом. В калитку входит Ренева.
Явление пятое
Рабачев и Ренева.
Ренева. Хорош, хорош! Как же вы смели два дня не являться? Видите, сама пришла.
Рабачев. Я был очень занят-с.
Ренева. Могу спросить, чем?
Рабачев. Рабочая пора, мало ли дела!
Ренева. Ну, вот сегодня, сейчас, например, что вы делали?
Рабачев. Собирался косить в саду.
Ренева. Собираться не значит еще делать!
Рабачев (указывая). Вон косу точил.
Ренева. С вами никого не было?
Рабачев. Когда?
Ренева. Сейчас?
Рабачев. Никого. Я один.
Ренева (с улыбкой). А мне послышался чей-то голос.
Рабачев. Что это, допрос, что ли? (Садится.)
Ренева. Так что же, хоть бы и допрос!
Рабачев. Права-то у вас нет, кажется!
Ренева. А если есть, если я интересуюсь вами, как, может быть, никем и никогда?
Рабачев. Полноте шутить! Какой интерес, и на что я вам?
Ренева. А вот какой: я волнуюсь, тоскую; я умирала эти дни и все ждала вас. А у него, видите ли, какие-то дела важные!
Рабачев. Не важные, а насущный хлеб.
Ренева. Фи, стыдитесь! Такой молодец и толкует о насущном хлебе, как старик о богадельне! Умрете, что ли, с голоду? Одним словом, как хотите, а на несколько дней еще вы мой. Вы не можете, не смеете отказать!
Рабачев. Эх!.. Право, ведь… знаете… (Ходит.)
Ренева. Ничего не знаю и не хочу знать!.. Что это!.. Мне даже стыдно за вас!.. Но вы поймите, ведь только на несколько дней! Если сегодня Худобаев не ответит решительно, то есть попросту, тогда я продам имение крестьянам, за что бы только ни продать и не медля уеду, и прощайте навсегда!.. А вы уж рады, что исчезнет, испарится эта досадная женщина, которая так тревожит вас!
Рабачев. Нисколько. А признайтесь, что сами вы желаете поскорей уехать отсюда, скучно вам здесь с нами.
Ренева. Скучно, да, смертельно скучно! А тут вы еще, жестокий, отталкиваете меня. Погодите, уеду, так вспомните, может быть, и не раз!
Рабачев. Вспомню, конечно; уж наверно вспомню.
Ренева. Как? Злом или добром?.. А? Злом?
Рабачев. За что же мне вас вспоминать злом?
Ренева. И я так думаю. Женщин вы, конечно, встретите еще много в жизни; полюбите, пожалуй женитесь; будет у вас хорошая жена и поинтересней, получше, нежели у Залешина Авдотья Васильевна; но все же такую, как я, вряд ли уже увидите! Я для вас новость, как и вы для меня. Женщина вольная, как птица! Есть ли у вас такие?
Рабачев. Да, у нас тут таких не встретишь.
Ренева. Вот и насмотритесь на меня хорошенько! Не все же одни и те же лица, одни и те же чувства. Эх, господа, как посмотрю я на вас да подумаю над вашим благоденствием! Нет, не хочу, не променяю я своего бездолья и бесприютности на него! Я живу, а вы здесь прозябаете!.. Да, а что же Залешин? Неужели он не приедет даже проститься со мной?
Рабачев. Не знаю; я думаю, что приедет.
Ренева. Что он?
Рабачев. Не хочется говорить! Хандрит и дурит!
Ренева. Как я довольна за него, что он хандрит! Авось похудеет; а то он очень толст и близок к удару. И осиротеет его Авдотья Васильевна!.. А, вот и мой Денис Иваныч шествует ко мне.
Рабачев. А меня уж извините, я на минуту, мне нужно в дом. Позвольте!
Ренева. Позволяю!
Рабачев уходит в дом. В калитку входит Дерюгин.
Явление шестое
Ренева и Дерюгин.
Дерюгин. Был у вас, барышня, сюда послали.
Ренева. Что скажете?
Дерюгин (подает письмо). Вам от барина-с.
Ренева (быстро распечатывает и пробегает). Что такое?.. Ничего не понимаю! (Читает вслух.) «Неведомое мне до сей поры чувство охватило все мое существо! Дни и ночи я провожу в смятении и думах: то блеснет луч надежды, то угаснет, и я снова во мраке и страдаю! По долговременном и зрелом размышлении я, наконец, решаюсь и завтра буду иметь честь явиться, дабы выслушать свой приговор. С чувством наиглубочайшего уважения…»
Дерюгин. Ишь ты как! Только это насчет чего же-с он, примерно?
Ренева. Не знаю!.. Я вас спрашиваю.
Дерюгин. Мы не могим знать!
Ренева. Да он здоров?
Дерюгин. Он не то чтобы вполне, а ничего, кажись; встал с постели это, похаживает.
Ренева. Нет, я не то спрашиваю! А что его голова, то есть не помешался ли он?
Дерюгин. Хм! Незаметно; а будто только что-то он держит в голове такое, особенное.
Ренева. Да что же это наконец? Ничего он не говорил вам?
Дерюгин. Ни-ни, сикрет! А только наказывал доложить вашей милости, что завтра сам явится и будет у него объяснение с вами наедине.
Ренева. Нет, он свихнулся! Как же? Жду, жду, наконец пишу, спрашиваю коротко: покупает он или нет? И вдруг ответ: неведомое чувство, смятение и думы! И в заключение — еще какое-то объяснение наедине!
Дерюгин. Да вот завтра узнаем, барышня; надо до завтра уж подождать.
Ренева. Только до завтра, — больше я не жду! Так ему и передайте.
Дерюгин. Слушаю-с.
Ренева. Ну, уж благодарю, отыскал покупщика, Денис Иваныч!
Дерюгин. Ах, барышня, я и сам не рад, что связался: замучил он меня своей канителью!
Ренева. И я уверена, что с ним пива не сваришь, как говорится! Я еще раз предлагаю вам: покупайте вы именье!
Дерюгин. Барышня, денег нет у нас.
Ренева. Есть у вас деньги, Денис Иваныч! Хотите, я сделаю вам рассрочку? Не упускайте!
Дерюгин. Гм!.. Коли ежели скидочку изволите…
Ренева. Ну! Торговаться!.. Ступайте и подумайте; а завтра чтоб и у вас был готов ответ на случай, да и деньги.
Дерюгин. Вашей милости мы рабы верные, должны покоряться! Подумать можно. А пока, барышня, просим прощения!
Ренева. Прощайте! Так помните, завтра!
Дерюгин. Будем помнить-с!
Уходит. Входит Рабачев.
Явление седьмое
Ренева и Рабачев.
Ренева. Так вы и не скажете мне?
Рабачев (задумчиво). Чего? Что вам угодно?
Ренева. Мне все сдается, вы не одни были, когда я пришла, что у вас был кто-то и я спугнула. Может быть, и теперь здесь…
Рабачев. Ну, был, был… и теперь здесь.
Рабачев. Да.
Ренева. Любимая?
Рабачев. Любимая.
Ренева. И очень любите?
Рабачев. Очень.
Ренева. Так вот как вы! Наконец-то я узнала!.. Да нет, неправда, вы шутите; такой тон…
Рабачев. Как хотите, так и думайте!
Ренева. Я хочу думать, что е́е нет… такой женщины. Ну, пусть она есть; пусть даже в эту минуту она видит и слышит нас, но по крайней мере в этот вечер она не должна существовать. Сегодня вы мой! Слышите?
Рабачев. А если невозможно?
Ренева. Ни слова!.. Ужли же это такая страшная жертва? Нет, этот вечер мы вместе, вдвоем, и никто нас не разлучит. Мы пустимся сейчас на лодке туда… куда-нибудь подальше! Прокатимся в последний раз!.. В последний раз вы с этой странной женщиной!.. Уеду, тогда успеете любить и наслаждаться, не уйдет ваше сонное счастье! Собирайтесь! Я бегу к лодке и там жду!
Уходит. Оля показывается на крыльце.
Явление восьмое
Рабачев и Оля.
Оля (с крыльца). Звала?
Рабачев. Звала.
Оля. Ты не пошел?
Рабачев. Нет, иду.
Оля. Как? Куда?
Рабачев. Кататься на лодке.
Оля. Да ведь как же… ты сказал мне…
Рабачев. Ничего это не значит. В последний раз потешу ее, и кончено!
Оля. Боря, голубчик! Ради бога, не ходи, умоляю тебя! Пожалей ты меня!
Рабачев. Так, значит, ты мне не веришь! Не веришь теперь, и после, и дальше так будет — что ж это выйдет у нас за жизнь? Без конца мученье!
Оля. Нет, клянусь тебе, я верю, верю! Но страшно мне что-то, страшно!.. Вот боюсь до смерти!..
Рабачев. Не ребячься, Оля, прошу тебя, не огорчай меня!
Оля. Я верю тебе, я понимаю, что ничего… Да вот сердце-то, сердце-то мое… Что ж ты с ним сделаешь?
Рабачев. Да что такое, не съест же ведь она меня в самом деле! Покатаюсь, да такой же приеду. А ты вот сбегай домой да, как все уснут у вас, прихода ко мне.
Оля. Пряду, приду, милый! Как же не притти, разве утерпит сердце! Все будет думаться, где ты, да что ты!
За сценой голос Реневой: «Борис Борисыч, я жду!»
Рабачев. Ну, прощай! Приходи же! (Убегает.)
Оля (с крыльца, вслед Рабачеву). Убежал! Воротить бы надо на минутку. (Кричит негромко.) Боря, Боря!.. Нет, не воротишь! Да нет, что же я! Ведь он знает, знает, что мне расстаться с ним все равно, что с жизнью. (Приподнимается на крыльце и кричит громко.) Боря, Боря! Так ты и знай! Что с
