аккуратно. Позвать?
Сарытова (закрывая лицо). Дайте подумать!
Баркалов. Подумайте, это дело хорошее. (Прохаживается и посвистывает.) Ну, довольно, я иду звать!
Сарытова. Зовите!
Баркалов. Вот и хорошо подумать, а то как же это… не думавши. (Уходит.)
Явление четвертое
Сарытова, потом Лизгунов.
Сарытова. До чего я дошла! Я падаю, падаю и не вижу дна этой пропасти! Что мне делать? Остается только закрыть глаза, пусть будет, что будет.
Лизгунов (входит). Я счастлив, что вижу вас и могу выразить мое чувство расположения к вам!
Сарытова. Прошу.
Садятся.
Лизгунов. Я пришел искать и найти в вас такое же расположение…
Сарытова. Я всегда… Что могу…
Лизгунов. Буду краток и откровенен — это лучше всего. Считаете ли вы меня достойным быть вашим зятем? Я надеюсь…
Сарытова. Отчего же… но…
Лизгунов. Но? Что значит это «но»? Не пугайте меня. Зачем «но»?
Сарытова. Это касается меня, а не вас.
Лизгунов. Слава богу, а то мне показалось… я такой нервный. Что же такое?
Сарытова. Мои обстоятельства… приличие требует… я не могу решиться, я не отказываю в своем согласии, но…
Лизгунов (смеется). Понимаю! Это такие пустяки. Напрасно вы затрудняетесь сказать прямо. Ведь будем же свои люди. Итак, я имею ваше слово?
Сарытова. Что касается меня, я очень рада. Это было всегда моим желаньем.
Лизгунов. И прекрасно. В расположении Ольги Давыдовны я, кажется, сомневаться не должен. Гордость моя не допускает этой мысли. Если человек с моим состоянием и с моими достоинствами… и притом не ищет приданого — тут долго не думают!
Сарытова. Уж это ваше дело! Я ходатайствовать за вас не берусь!
Лизгунов. О, не беспокойтесь, я сам… я красноречив. Позвольте вашу ручку. (Целует.) Сколько же вам нужно денег?
Сарытова. Тысячи четыре.
Лизгунов. Ого! Впрочем, что ж, я готов. Когда же вам нужно?
Сарытова. Если можно, теперь.
Лизгунов. С собой такой суммы не имею, но сейчас съезжу за ней, а вы приготовьте какой-нибудь незначительный документик, векселек, конечно.
Сарытова. Вы мне не верите?
Лизгунов. Помилуйте, верю… но порядок такой!
Сарытова. Нет, значит, вы не доверяете мне. Благодарю вас, не нужно.
Лизгунов. Прошу не горячиться! Брать документы у меня привычка, или, лучше сказать, правило моей жизни, от которого я уж ни под каким видом не отступлю. Я рубля не дам без документа даже отцу родному. Вас, может быть, бланк затрудняет, надо в город посылать? Так вот, извольте. (Достает из кармана и подает вексельный бланк.) Со мной всегда есть!
Сарытова. Вы привезите мои старые векселя да Степана Григорьевича тоже, я за него заплачу; мы сделаем один вексель.
Лизгунов. С удовольствием. Лечу легкий, чтобы прилететь тяжелым. (Уходит.)
Сарытова. Наконец-то! Какая пытка!
Явление пятое
Сарытова, Марья, потом Ольга.
Марья. Гурьевна пришла, в девичьей дожидается!
Сарытова. Не до нее мне, пусть подождет. Где Олинька?
Марья. В гостиной сидят.
Сарытова. Одна?
Марья. Нет, с тетенькой-с.
Сарытова. Так попроси ее сюда ко мне.
Марья уходит.
Разве я могу, разве я посмею требовать от нее такой жертвы? А что, если она согласится? Ведь я погублю ее на всю жизнь. Я должна беречь ее, а не губить, ведь она мне сестра, крестница, почти что дочь. Господи! Да что же я все твержу себе: «я должна, должна!» А в душе-то нет ни любви к сестрам, ни чувства долга, ни сознанья своих обязанностей, а только страх перед бедой и чувство самосохранения. За что бы ни ухватиться, только бы удержаться, хоть уж не спастись, хоть только отсрочить свою погибель!
Ольга (входит). Мама, что тебе?
Сарытова (с дрожью в голосе). Оля, спаси меня!
Ольга. Я рада, да как? Скажи!
Сарытова. Оля, за тебя сватается Лизгунов.
Ольга (с испугом). Ах, что ты! Нет, нет!
Сарытова. Одно средство… последнее… я гибну…
Ольга. Нет, нет! Мама, не требуй от меня жертвы, я молода, я хочу жить… я люблю… у меня есть жених.
Сарытова. Как? Ты любишь, и я ничего не знаю… я от тебя не ожидала…
Ольга. Не говори, не говори! Ты не имеешь права судить меня!
Сарытова. Ты меня убиваешь!
Ольга. Я уйду… ты меня мучишь… за что? Что я тебе сделала? О чем ты просишь, подумай! Тебе нужны деньги, так ведь?
Сарытова (со слезами). Да, Оля… крайность…
Ольга. Какой же ценой ты хочешь добыть эти деньги? Ты хочешь отнять у меня счастье, загубить всю жизнь мою, чтоб добыть себе денег! Да ведь я тебе сестра, я дочь твоя… ведь ты нас растила, воспитывала, ты желала нам добра… ты забыла, ты все забыла… Нет, мама, ты подумай, подумай! Ты растерялась совсем!
Сарытова. Ах, прости меня! Да… я слабая женщина… Оля… Олинька…
Ольга. Что, мама?
Сарытова. Ты хоть не совсем отказывай-то ему, не вдруг. Скажи, что ты подумаешь, чтоб он подождал.
Ольга. Нет, лгать не стану. Да ты не беспокойся, мама! Ты уж очень расстроена, тебе все в черном цвете представляется. Будь уверена, что я сделаю все, что могу, чтобы помочь тебе. Ты успокойся, успокойся, все будет хорошо. Пойдем, я провожу тебя.
Уходят в дом.
Явление шестое
Гурьевна (входит в калитку), потом Митрофан.
Гурьевна. Сказала, что барыня в саду, а ее нет. Что она, как молодой месяц, покажется, да и спрячется! Подожду. Как бы только на победителя-то не налететь!
Митрофан идет из флигеля к калитке.
Митроша!
Митрофан (оглядываясь). А?
Гурьевна. Что ты, как галка, рот-то разинул? Поди сюда!
Митрофан. По́ что? (Подходит.)
Гурьевна. Ишь ты, какой взъерошенный, точно шавка!
Митрофан. Так что? Кому нужно?
Гурьевна. Молчи ты, бестолковый! Здесь барышни ходят!
Митрофан. Ну и пущай! Я сторонкой, меня не увидят!
Гурьевна. А зачем сторонкой? Что ты, вор, что ли, украл что? От кого тебе прятаться? Ходи прямо, ходи браво! Разве ты свою планиду знаешь? А может быть…
Митрофан. Уж это ты грезишь! Не так я стачан, фасон не тот.
Гурьевна. Какой еще фасон нашел?
Митрофан. Фасон а ля мужик. От них мы кормимся, с ними нам и жить.
Гурьевна. Ну, не скажи: на грех-то мастера нет! (Достает из мешка банку, мешок кладет на землю и засучает рукава.)
Митрофан. Ты это что? Кого мыть собираешься?
Гурьевна. Помадить тебя хочу. (Помадит.) Вон она опять все деньги растранжирила… Не вертись! Опять за Гурьевну. Ну, я сказала, что Фарафонтова деньги, а свои даю, да по три процентика в месяц, да бриллианты под залог… Не вертись!
Митрофан. А как это хорошо, когда богатый человек проматываться задумает. Тут уж только карман подставляй.
Гурьевна. Говорят тебе, не вертись!
Легкая пощечина.
Митрофан. Ты что дерешься! Так вот на же! (Ерошит волосы.) Так и буду ходить. (Отходит.)
Гурьевна. Ну, Митроша, ну, поди сюда, причешу.
Тот подходит, она его причесывает.
Вот так-то помещичье добро и попадает в наши руки.
Митрофан. А кто ж виноват? Что ж нам, жалеть их, что ли?
Гурьевна. Зачем жалеть; я к слову говорю. Вот уж ты хуторок купил, а там и именье купишь, а потом можно и за барышню посвататься.
Митрофан. Только не очень высокого полету! А я вчера три целковых выиграл.
Гурьевна. В карты? Да я тебя убью!
Митрофан. Нет, на гитаре. Заставляют пьяные ночью песни играть. Коли дадите, говорю, по гривеннику за песню, так стану играть, а то спать пойду. Дали. Я им на три целковых и наиграл!
Гурьевна. Вот и молодец — деньги-то годятся, а выспаться-то и днем можно. Ты куда идешь?
Митрофан. К писарю; нужно на мужиков условье писать. (Уходит в калитку.)
Явление седьмое
Гурьевна и Баркалов (выходит из флигеля, несколько румяней обыкновенного).
Баркалов. А! Это вы?
Гурьевна. Я-с.
Баркалов. Зачем пожаловали?
Гурьевна. Насчет делов-с.
Баркалов. К кому же это?
Гурьевна. Конечно, не к вам, а к благодетельнице своей.
Баркалов. А я полагаю, что к приезжим на бедность попросить. Вон мешок-то какой принесла!
Гурьевна. Это вы совсем напрасно.
Баркалов. Не ходи к приезжим господам, не советую, по дружбе не советую. Он индюк, а она рычит, как бульдог, курит трубку, как фельдфебель, очки вот какие, чубук вот какой!
Гурьевна. Да мне все равно, какие бы ни были.
Баркалов. Нет, нет, не все равно. Попробуй-ка ей не понравиться, она сейчас чубук-то и приложит. Она говорит, что от зубов курит, ты ей не верь. Она для того и курит, чтоб на всякий случай чубук под руками был: как что не по ней — она и приласкает.
Гурьевна. Да какое мне дело! Я не к ним, я к Серафиме Давыдовне.
Баркалов. К Серафиме Давыдовне не пущу. Поворачивай оглобли назад!
Гурьевна. Да как же это возможно, бывши в усадьбе, да не показаться. У меня дело до них, за мной присылали.
Баркалов. Никаких дел не нужно; марш обратно; тем же трактом на старое место, откуда пришла!
Гурьевна. Что вы, Степан Григорьевич, проходу мне не даете, завсегда обижаете.
Баркалов. Полно казанской-то сиротой притворяться.
Гурьевна. Что я бедная, так и нападаете! Это вам должно быть совестно!
Баркалов. Ну да, как же, конечно, совестно, очень совестно. А знаете, какая мне счастливая мысль в голову пришла?
Гурьевна. Почем же я могу чужие мысли знать.
Баркалов. Я вас как-нибудь собаками затравлю.
Гурьевна. За это ответите, нынче на всех закон есть.
Баркалов. Это вы совершенно справедливо изволите говорить. (Смотрит на нее.) Позвольте вас поцеловать.
Гурьевна. Всякие я от вас обиды видела, Степан Григорьевич, а уж такой не ожидала. Даже неблагородно.
Баркалов. Да разве я обижаю? Полно притворяться-то. Вас хочет поцеловать молодой человек приятной наружности. Признайтесь, ведь вы давно не испытывали такого удовольствия?
Гурьевна. Тьфу! Тьфу! Прости господи мои прегрешения! Ах, что вы, что вы? Можно ли такие слова девице говорить!
Баркалов. А что ж такое! Ведь я с благородным намереньем! Много ль у тебя денег припрятано? Откровенно скажи, не скрывай.
Гурьевна. Какие у меня деньги! Из-за хлеба на квас перебиваешься.
Баркалов. Когда у вас будет пятьдесят тысяч, я ваш жених, а пока… приди в мои объятья! (Хочет ее обнять.)
Гурьевна. Что вы, что вы, я закричу. Я сама благородная, у меня папенька был чиновник.
Баркалов. Да ведь я жених. Разве я не имею права сказать тебе: милая, очаровательная Гурьевна! — и задушить в своих объятьях…
Явление восьмое
Те же, Бондырев, потом Бондырева.
Бондырев (входит). Молодой человек, что это вы на старушку-то польстились?
Баркалов. Вы нас не судите, мы старинные приятели.
Гурьевна. Господи помилуй! Да что он это такое?
Баркалов. Я ее люблю за остроумие. Вы ее послушали бы сейчас, она целый уезд перебрала. Вас назвала Индюком; жену вашу — бульдогом и фельдфебелем.
Гурьевна. Я? Да это вы назвали. Что это вы с больной головы да на здоровую?
Баркалов. Видите, вертится! У-у! Язычница! Вы ее также хорошенько, она в наши места вместо сибирской язвы послана. (Уходит.)
Гурьевна. Милостивый государь, вы ему не верьте! Провалиться в преисподнюю, никак вас не называла. Конечно, мне веры нет, я человек бедный. (Плачет в голос.) А с ним без вины виноват будешь!
Бондырева (входит). С кем ты тут?
Бондырев. Ты послушай, что тут за история! Вот потеха-то!
Гурьевна. Матушка, не называла! О-ох! Не называла! Под очистительную пойду!
Бондырева. Кого? Как называла?
Бондырев. Управляющий сказал, что она меня назвала индюком, а
