maman!
Прежнева. Ах, мой друг, он так нужен был для твоего воспитания. Потом я два раза была за границей; а впрочем, больших расходов никаких не делала. И вдруг мне говорят, что я все прожила, что у нас ничего нет. Это ужасно! Вероятно, всему виною там эти управляющие да бурмистры.
Поль. Канальи!
Прежнева. Что делать, мой друг! Люди так злы, коварны, а мы с тобою так доверчивы.
Поль. Это вы, maman, доверчивы; а попадись они мне, я бы им задал. Фить, фить… (Делает жест рукой.) Ведь с этим народом нельзя иначе. Это им хорошо… почаще… Просто зло берет Из-за этих негодяев я теперь должен чем свет итти пешком в какой-то суд, о котором Я бы и не слыхал никогда; потом бежать пешком домой или трястись на ваньке. Не могу же я так жить, как живут эти писцы, с которыми, впрочем, я сижу рядом. Они там на крыльце едят у разносчиков пироги с луком. Они Все могут, они так созданы; а я не могу. Ну, вот я теперь и задолжал всем: и извозчику, и портному, и Шевалье. Наши все ходят к Шевалье, и правоведы… Не могу же я, в самом деле, пироги с луком есть, а там еще нужно экзамен держать в каком-то уездном училище. Ужасно! А будь У меня состояние, я бы ничего этого и не знал: ни судов, ни уездных училищ, ни писарей с пирогами. На что мне все это?..
Прежнева. Да, да, я понимаю… с твоим нежным сердцем… ты такой нервный!..
Поль. Я просто не знаю, что мне делать! Выдь случай, так в карты бы обыграл кого-нибудь, не посовестился.
Прежнева. Да, в твоем положении… конечно…
Прежнев (просыпаясь). Павел, ты давно был в театре?
Поль. Недавно.
Прежнев. Кто нынче маркизов играет?
Поль. Давно уж никто не играет.
Прежнев. Я прежде хорошо маркизов играл.
Прежнева звонит. Входит лакей.
Прежнева. Вывези барина на балкон; да возьми старые газеты, почитай ему!
Лакей берет газеты и увозит Прежнева на балкон.
Поль. Вот еще мой любезный дядюшка, там он где-то председателем был, так и рассуждает свысока. Ты, говорит, многого хочешь. Скажите, пожалуйста, чего я хочу? Что это — прихоти, роскошь? Я хочу только необходимого, без чего нельзя обойтись человеку нашего круга. Кажется, ясно. Так нет, дядюшка любезный говорит: ты этого не должен желать, потому что ты не имеешь средств! Да разве я виноват, что не имею средств. Где же тут логика?
Прежнева. Какая логика, все вздор.
Поль. Ты, говорит, работай. Нет уж, слуга покорный! Что я, лошадь, что ли?
Прежнева. Дядя твой человек грубый.
Поль. Нет, maman, это драма.
Прежнева. Драма, mon cher![5]
Поль. И еще какая драма! Что там режутся, отравляются, все это вздор.
Прежнева. Знаешь что, Поль? Я думаю, тебе бы жениться.
Поль. Что ж, я непрочь жениться, да на ком?
Прежнева. Да, это вопрос! Я знаю тебя, Поль. Зачем ты так прекрасно воспитан? Зачем у тебя такая нежная душа? Ты через это будешь несчастлив в своей жизни. Тебе нет пары! Много, слишком много нужно иметь девушке достоинств, чтобы понравиться тебе и сделать твое счастье.
Поль. Вы, может быть, думаете, maman, что меня прельщает семейное счастье? Я уж не ребенок, мне двадцать один год. Что за пастораль! (Хохочет.) Мне просто нужны деньги.
Прежнева. Но, все-таки, мой друг, я знаю твой характер, я знаю, что ты не захочешь жениться на ком-нибудь.
Поль. На ком хотите. Мне нужны деньги, чтоб быть порядочным человеком, чтоб играть роль в обществе, одним словом, чтоб делать то, к чему я способен. Я наживать не могу, я могу только проживать прилично и с достоинством. У меня для этого есть все способности, есть такт, есть вкус, я могу быть передовым человеком в обществе.
Прежнева. Однако, мой друг…
Входит лакей.
Лакей. Перешивкина пришла.
Прежнева. Вечно не во-время придет.
Поль. Поговорим после, еще будет время.
Прежнева. Пусть войдет.
Лакей уходит.
III
Те же и Перешивкина.
Прежнева. Что ты, Устинья Филимоновна?
Перешивкина (целует Прежневу в плечо и становится сзади). Проведать, матушка, пришла, все ли вы здоровы? Я благодетелей не забываю.
Поль. А, ботвинья лимоновна, откуда тебя принесло?
Перешивкина. Какая я ботвинья лимоновна? Вы все, барин, шутите.
Поль. Она, кажется, воображает, что с ней можно говорить серьезно.
Перешивкина. У меня, матушка, знакомый человек дюми-терьмо делает…
Поль хохочет.
Ничего, смейся, батюшка, смейся надо мной, старухой… Так вот, не угодно ли купить, он мне дешево отдает. Широкий такой, добротный. Прикажете принести? В городе за эту цену не купите.
Прежнева. Принеси, я посмотрю.
Поль. А много ли ты тут, старая корга, наживешь?
Перешивкина. Уж и старая корга?
Поль. Что ж, ты, может быть, еще замуж сбираешься?
Перешивкина. Не годится вам, барин, меня, старуху, бранить, я вас на руках нянчила.
Поль. Кажется, она обижаться вздумала. Вот одолжит!
Прежнева. Оставь ее, мой друг!
Перешивкина. Ничего матушка, ничего, пусть шутит. Он уж такой шутник! Еще маленький мне как-то чепчик сзади зажег.
Поль. А, помнишь!
Перешивкина. Как не помнить! Все волосы сжег, да и лицу досталось. А вы, барин, не смейтесь надо мной; я еще, может, пригожусь вам.
Поль. На что ж ты мне пригодишься? В огороде вместо чучела поставить.
Перешивкина. А может быть, на что другое пригожусь, Павел Петрович. Как знать? Что, матушка барыня, не обидитесь вы на мои глупые слова? Может, я какое слово и к месту скажу.
Прежнева. Что такое? Говори!
Перешивкина. Есть у меня одна дама знакомая, Серафимой Карповной зовут. Я завсегда к ним в дом вхожа. Она, вот видите ли, матушка, купеческого роду, только была за господином Асламевичем, важный человек, в чинах. Он, матушка, один раз генералом был.
Поль (хохочет). Как это так?
Перешивкина. А вот как: где он служил-то, так ихний генерал в отпуску был, в это-то самое время он и был генералом целый месяц.
Поль. А, вот как. Ну, ври, ври!
Перешивкина. Это истинно я вам говорю. И всего один годочек жила она с ним, а теперь вот другой год вдовеет… Да вы не рассердитесь, матушка барыня…
Прежнева. Ну, продолжай!
Перешивкина. Красавица собой и добрая, а уж скромная какая! на редкость. И расчетливая, уж на наряды или там на какие безделицы денег не промотает.
Поль. То есть просто скупа.
Перешивкина. Не то что скупа, а расчетлива, хозяйка хорошая. Теперича приданое, которое за ней дадено, значит, все при ней состоит. Одних денег полтораста тысяч.
Поль. Полтораста тысяч!
Перешивкина. Сама, сама видела, все эти билеты у нее в шкатулке видела; при мне считала. Только вы лучше велите мне, дуре, замолчать. Ведь язык без костей, пожалуй, мели, что хочешь. Хоть она для меня женщина и добрая, а вы все-таки мне дороже ее. Бог с ней! За что же я вас буду напрасно в гнев вводить!
Прежнева и Поль. Ничего, говори, говори!
Перешивкина. Коли приказываете, так буду говорить. Вот матушка барыня, так сказать, по-нашему, по-женски: дело молодое, другой год вдовеет… ну, вот она… И не то чтобы лгу: я на себя и греха этого не возьму. Я всегда вашим добром довольна. Могу ли я это забыть! Конечно, мы люди маленькие, а добра не забываем, и завсегда, чем могу, услужить…
Поль (махнув рукой). Ну!
Прежнева. Да ты продолжай!
Перешивкина. Слушаю, матушка. Вот она у вас тут по соседству живет. Налево белый каменный дом; Павел Петрович часто мимо ходит.
Прежнева. Ну, так что ж?
Перешивкина (на ухо). Влюбилась.
Прежнева. Что?
Перешивкина (громче). Влюбилась. Ей-богу!.. Да.
Прежнева (смеется). Да что ж тут удивительного? Ты глупа, душа моя! Еще бы в него-то не влюбиться! Вот редкость!
Перешивкина. Ну, само собой, барыня; да ведь с деньгами.
Поль (поет). La donna e mobile…
Перешивкина. Я, говорит, влюблена, Устинья Филимоновна. — В кого, говорю, матушка, в кого? — А вот посмотри, сейчас пройдет. — Я гляжу в окно-то, а Павел Петрович и идет; а она мне и говорит: вот он. Я так и ахнула!
Поль (поет). La donna e mobile…
Перешивкина. Конечно, надо Павлу Петровичу самому посмотреть: понравится ли еще. Ну, да коли сомнение имеете, можно и в Опекунском справиться, билеты-то все именные. Отчего же не справиться? Любовь любовью, а деньги деньгами. Ведь это дело вечное.
Поль (подходит к матери). Maman, я иду гулять.
Прежнева. Прощай, мой друг! (Целует его в лоб.)
Поль (тихо). Хлопочите. (Уходит.)
Прежнева. Вот видишь ли, милая Устинья Филимоновна, не велика радость для моего Поля, что какая-то мадам Асламевич в него влюбилась… Однако, если он ее увидит, может быть, она ему и понравится… Я, конечно, с своей стороны, не буду препятствовать ему, хоть она и из купеческого звания… Мне только был бы он счастлив… (Встает.) Пойдем, я велю тебя чаем напоить… Только ты уж веди себя поумнее.
Перешивкина. Матушка, я по гроб жизни…
Уходят.
Картина вторая
ЛИЦА:
Карп Карпович Толстогораздов, купец, седой, низенький, толстый.
Улита Никитишна, жена его, пожилая женщина, без особых примет.
Серафима Карповна, дочь Толстогораздова, вдова, высокого роста, худощава, необыкновенной красоты. Походка и движения институтки. Часто задумывается, вздыхает и поднимает глаза к небу, когда говорит о любви; то же делает, когда про себя считает деньги, а иногда и просто без всякой причины.
Матрена, горничная, дальняя родственница Толстогораздовых. Молодая девка, полная, тело мраморной белизны, щеки румяные, глаза и брови черные. Ходит в шубе, рубашке с кисейными рукавами, в косе ленты.
1-й кучер, Толстогораздова.
2-й кучер, Серафимы Карповны.
Двор. Направо галлерея дома, на заднем плане сад; налево надворное строение; две двери: одна на погреб, другая на сенник.
I
На дворе. 1-й кучер сидит на приступке у погребицы. Матрена входит.
1-й кучер (поет тонким голосом).
Прежде жил я, мальчик, веселился,
Капиталу, мальчик, я решился,
Во неволю жить попал.
Матрена. Хозяева проснулись. Ты бы, Иваныч, самовар-то втащил.
1-й кучер. А ты что за барыня? Промнись! Ишь жиру-то нагуляла; не уколупнешь нигде, точно на наковальне молотками сколочена. (Поет.)
И какова, братцы, неволя?
Да кто знает про нее?
Матрена. Позавидовал ты моему жиру. У самого рыло-то уж лопнуть хочет. Неси, что ли, говорят тебе.
1-й кучер. Приходи завтра! (Поет.)
Какова, братцы, неволя?
Да кто знает про нее?
Матрена. Дай срок, я вот Улите Никитишне скажу, что ты ничего не делаешь, никогда тебя ничего не допросишься.
1-й кучер. Я кучер, понимаешь ты это? Я свое дело правлю. А ты что? Типун-дворянка! Тонко ходите, чулки отморозите! Значит, ты его (показывая на самовар) и волоки.
Матрена. Да ведь в нем пудов пять будет, где ж девке его стащить!
1-й кучер. Опять-таки это до меня не касающее.
Матрена. Стыда-то в тебе ничего нет, бесстыжие твои глаза! Хоть надорвись девка, тебе все равно. (Поднимает самовар, всем корпусом отваливается назад и, загнув голову на сторону от пару, идет к галлерее.)
1-й кучер (вслед ей). Не балуй в серьгах, позолота сойдет!
Матрена (входя на крыльцо, оборачивается). Ругатель! (Ставит на стол самовар.)
1-й кучер (поет).
Какова, братцы, неволя?
Да кто знает про нее?
На галлерею
