я, Василий…
Душа моя во мне захолодела.
Послушай ты меня!
Василий Шуйский
Тебя послушать.
Так доброго не ждать! Ты, Дмитрий, глуп.
Дмитрий Шуйский
Я глуп не глуп, а голову жалею.
В запасе нет, всего одна на плечах.
Вот ты умен, а над собой не видишь
Погибели. Четвертый день мы ездим
С поклоном в стан, а проку что? Все хуже:
Между бояр смешки идут да шепот;
А царь, что день, грознее да грознее.
Чем это пахнет? Плахой либо ссылкой
И печною опалой!
Василий Шуйский
Плакать, что ли,
И кланяться?
Дмитрий Шуйский
Иди скорей на площадь,
Сбирай народ, клянись перед иконой,
Что в Угличе ты хоронил другого;
Что Дмитрий жив, что подлинный царевич,
Царя Ивана сын, на трон вступает!
Винись во всем; скажи, что страха ради
Борисова вы лгали с патриархом.
Иди теперь, а завтра будет поздно.
Богдашка Бельский да Голицын Васька
По площадям и в улицах московских
Одно твердят, что Шуйский с патриархом,
Изменники царевы, обманули
И довели до клятвопреступленья
Народ в Москве; а ты молчишь и губишь
Себя и нас!
Василий Шуйский
А чем же мне заплатят
За ложь мою? Насмешками, что поздно
Опомнился, что раньше нужно было
Покаяться. Меня на то и ловят,
Да не поймать! Я даром лгать не стану.
Я хоронил царевича; я знаю,
Кто жив, кто нет; один я правду знаю…
Им ложь нужна, а я почет люблю.
Я подожду, куда мне торопиться;
Придет пора, и правда пригодится.
Дмитрий Шуйский
Опомнись, брат! Мы на волос от смерти.
Василий Шуйский
Уж лучше смерть; позор еще тяжеле!
Не сладко жить без чести, быть холопом
Басманова и Бельского с Масальским!
А говорят: «Спесивый Дмитрий Шуйский!»
Ну где же спесь твоя! Лишь в том, что кверху
Ты бороду дерешь, да слова толком
Не вымолвишь, ворчишь, как кот запечный!
Дмитрий Шуйский
Да не до жиру, брат, а быть бы живу!
Василий Шуйский
Не Шуйский ты! Наш род в последних не был;
Немало нас погибло смертной казнью;
Мы шли на смерть, а чести не теряли.
Благовест. Василий Шуйский крестится, берет шапку и трость.
Ко всенощной! Помолимся усердно
Пред Господом о крепости и силе
В борьбе с врагом. Для нас теперь, Димитрий,
Нет выбора другого: или плаха,
Иль золотая шапка Мономаха!
Уходят.
Сцена вторая
ЛИЦА:
Дмитрий Иванович, самозванец.
Мстиславский, князь Федор Иванович.
Шуйский, князь Василий Иванович.
Шуйский, князь Дмитрий Иванович.
Голицын, князь Василий Васильевич.
Воротынский, князь Иван Михайлович.
Куракин, князь Иван Семенович.
Рубец-Масальский, князь Василий Михайлович,
Басманов, Петр Федорович.
Бельский, Богдан Яковлевич.
Ян Бучинский, секретарь Дмитрия.
Яков Маржерет, капитан немецкой роты.
Корела, донской атаман.
Куцька, запорожский атаман.
Савицкий, иезуит.
Конёв.
Калачник.
Десятские, венгры, поляки, запорожцы, казаки, татары, немцы, польские латники, бояре, дворяне, купцы, стрельцы и всякий народ обоего пола.
(20 июня 1605 года)
Налево дворец, направо Архангельский собор; у Красного крыльца Маржерет и немецкая стража; от крыльца до собора стрельцы и польские латники. Вся площадь и здания покрыты народом; впереди, между народом, Конёв и калачник. Колокольный звон и музыка. Бояре: Мстиславский, Василий и Дмитрий Шуйские, Воротынский, Голицын, Куракин, Масальский, Бельский — выходят из Успенского собора и становятся подле крыльца. Мстиславский, в сопровождении двух бояр, идет во дворец и возвращается с хлебом и солью. На ступенях крыльца Савицкий.
Голоса в народе
К Архангелу, к родителям пошел!
1-й голос из народа
Какой народ за ним! Все в разном платье.
2-й голос из народа
Известно кто: черкасы, угры, ляхи.
1-й голос из народа
Крещеные?
2-й голос из народа
А кто их знает!
Конёв
Бесы.
1-й голос из народа
Ну, полно ты! Бесов сейчас узнаешь.
Конёв
Отведены глаза, на нас мечтанье
Напущено.
Калачник
А ты узнаешь беса?
Так вон гляди! как есть в своем наряде.
(Показывает на Савицкого.)
1-й голос из народа
И то ведь бес. Глядите-ка, робята!
Конёв
Мы прокляты, живем без благодати,
И волен бес над нами: патриархом
Мы отданы ему во власть; он кажет
Что хочет нам, а мы глядим и верим.
1-й голос из народа
Да вправду ли?
Конёв
Молчи да слушай, глупый!
Басманов выходит из Архангельского собора.
Басманов
Десятские и сотские, смотрите,
Чтоб тесноты от множества народа
Не сталося, да накрепко блюдите,
Чтоб пустотных речей не говорили.
А буде кто лишь только заикнется
О вымысле нелепом Годунова
И патриарха, взять его скорее
За приставы, потом ко мне привесть.
Калачник
Боярин наш Петр Федорыч, сироты
Мы бедные, дозволь взглянуть поближе
На батюшку, на наше солнце красно.
Басманов
Ты кто таков?
Калачник
Калачник, государь.
Басманов
Почем меня ты знаешь?
Калачник
Как, боярин,
Не знать тебя? Кто всех бояр храбрее?
Кто всех умней? Петр Федорыч Басманов.
Басманов
Ты с виду прост, а не дурак, я вижу.
Ну, рад ли ты, калачник, государю?
Калачник
Уж так-то рад, что и сказать нельзя;
Пригожих слов, по глупости, не знаю.
Басманов
(десятскому)
Пустить его поближе.
(Отходит.)
Калачник
(десятскому)
Я, робята,
Вам помогать.
Ну ладно, встань вот здеся,
Поталкивай, осаживай назад!
Мстиславский
(на крыльце)
Веселый день, играет солнце красно
На золоте крестов церквей соборных.
Голицын
Пора взыграть и солнышку над нами!
В час утренний, с высоких сих ступеней,
При ярком блеске солнца над Москвой,
Прошедшее каким-то сном тяжелым,
Мучительным, минувшим невозвратно,
Мне кажется. Великие потомки
Князей удельных и бояр исконных,
Мы не жили, мы только трепетали:
Не сон ли то, что царь Иван нарочно,
По выбору, губил мужей совета
И воевод, бестрепетных во бранях?
Куракин
Ему царей татарских покоряют
И городы немецкие берут,
От крымских орд Москву оберегают,
А он, едва опомнившись от страха,
На сковродах железных воевод
Огнем палит и угли подгребает!
Воротынский
Напомнил ты родителя кончину,
Победоносца князя Михаила
Иваныча, спасителя России,
Бельский
А легче ль нам от Годунова было?
Ты то скажи, Ивана-то оставь.
Голицын
Терпели мы владык своих законных
Столетний гнев, потомков Мономаха,
А выходцев ордынских с корнем вон.
Бельский
Ох, речи смелы!
Голицын
Время таково.
Ты не привык; ну, ничего, привыкнешь.
Куракин
К мучительству труднее привыкать,
А к воле легче.
Голицын
Да, настало время
Вздохнуть и нам. Димитрий, Богом данный,
Видал иные царства и уставы,
Иную жизнь боярства и царей;
Оставит он татарские порядки;
Народу льготы, нам, боярам, вольность
Пожалует; вкруг трона соберет
Блистательный совет вельмож свободных,
А не рабов, трепещущих и льстивых,
Иль бражников опричнины кровавой,
На всех концах России проклято́й.
Мстиславский
Веселый день!
Василий Шуйский
И царь у нас веселый:
Сам молится, а музыка играй!
Повеселить отцов и дедов хочет.
Давно они в тиши гробниц смиренно,
Под пение молебное, под дымом
Кадильных ароматов, почивают
И музыки доселе не слыхали…
Прими, Господь, и упокой их души,
Князей великих, сродников моих,
Царей, цариц и чад их благоверных,
Скончавшихся и здесь похороненных,
Царя Ивана, Федора-царя!
Мстиславский
Неладно, князь Василий, княж Иваныч!
Ты знаешь сам, в день радости царевой
Речей и лиц печальных не бывает;
Все веселы.
Василий Шуйский
Промолвился оплошкой.
Бельский
В церквах поют заздравные молебны,
А он оплошкой панихиду начал.
Басманов
О здравии молись! За упокой-то
Ты сродников своих помянешь после.
Масальский
Ты подожди родительской субботы.
Дмитрий Шуйский
Обмолвился, не всяко лыко в строку
Бельский
Царя Ивана рано позабыли:
Оплошек не было; за них он на кол
Сажал, бывало.
Василий Шуйский
Нет, Иван-то только
Приказывал, сажал-то ты с Малютой
Скуратовым.
Мстиславский
Молчать бы нам, бояре,
Пригожее.
Василий Шуйский
Я замолчу, я смирен.
Басманов
Не бойся злой собаки, бойся смирной.
Куракин
(тихо Голицыну)
А Бельский все Ивана вспоминает;
Кому что мило, тот про то и грезит.
Голицын
У них в крови с Басмановым холопство;
По их уму: не хам — так не слуга.
Масальский
(тихо Басманову)
А Шуйский все родней своей кичится.
Басманов
Как ни кичись, родней родного сына
Не сделаться.
Дмитрий Шуйский
(тихо Василию Шуйскому)
Голицыным все воли
Недостает.
Василий Шуйский
По Курбскому пошли;
Литва мила, завидно панам-раде!
Десятские
(у собора)
Идет, идет! — Давай дорогу шире! —
Проваливай!
Калачник
Да ты лупи их крепче!
Затылок наш к побоям притерпелся.
Ты православной шеи не жалей!
Дмитрий выходит из собора, за ним бояре и дворяне, Бучинский, поляки, венгры, запорожские и донские атаманы Корела и Куцька. Звон и музыка.
Отец ты наш! ты наше солнце красно!
Мстиславский
Пресветлый царь и князь великий Дмитрий
Иванович!
Дмитрий останавливается пред Маржеретом.
Василий Шуйский
Не торопись, поспеешь!
Боярам честь потом, а немцам прежде.
Дай с немцами ему наговориться.
Дмитрий
Ну, Маржерет, мой храбрый капитан!
Вы — молодцы, вы бьетесь лучше русских.
Ты — мой слуга! Я знаю, ты не станешь
Жалеть врагов моих; а так же больно
Побьешь и их, как нас тогда побили
В Добрыничах. Ты что на это скажешь?
Маржерет
Votre majeste![1] Доколе капля крови
Французская останется во мне,
Я ваш слуга; я только жажду часу,
Чтоб показать пред вашими глазами
И преданность французскую и храбрость,
Дмитрий
Добрынской битвы долго не забудешь!
Побили нас! О боже, як побили!
(Обращаясь к Куцьке.)
Надейся вот на этих атаманов;
Вы, лыцарство, всех прежде утекли.
Куцька
Да дуже ж бьются нимци, вражи диты.
Дмитрий
Вперед бегут, как дурни, запорожцы;
За ними вслед донские казаки.
Корела
И побежишь! Крещеные мы люди,
А немцам что… им черти помогают.
Куцька
Ось так! Ось так! Корела правду каже,
Як бы не бис, мы б, мабуть, не втекли.
Дмитрий
(Маржерету)
Придет пора, тогда тебя я вспомню;
Я здесь, в Москве — среди своих детей,
И мне не нужно иноземной стражи.
А вот начнем войну с султаном турским,
Тогда пойдем, мой храбрый Маржерет,
Зубрить мечи и бердыши стальные
О бритые затылки бесермен.
Мне хочется померяться с тобою;
Ты храбр, а я завистлив; ты, я знаю,
Доволен будешь мной, jak boga kocham![2]
Маржерет
Vive l’empereur![3]
(Солдатам.)
Ruft: «Hoch! vivat der Kaiser!»[4]
Vivat! hoch! hoch!
Калачник
Заохали, собаки.
В народе смех.
Мстиславский
Пресветлый царь и князь великий, Дмитрий
Иванович, всея Руссии, Божьим
Произволеньем чудно сохраненный
И покровенный крепкою десницей
Наш государь и самодержец, ныне
Пожалуй нас, вступи в свои хоромы
И на отеческом престоле сядь!
Дмитрий
Мне Бог вручил московскую державу
И возвратил родительский престол.
От юных лет невидимою силой
Я сохранен для царского венца.
Изгнанником безвестным я покинул
Родной земли пределы — возвращаюсь
Непобедимым цесарем, карая
Врагов своих и милуя покорных.
И радостно вступаю в отчий дом
Творить и суд и милость. Вам, бояре,
Мы скажем завтра жалованье наше.
Сегодня пир; гостей иноплеменных
Мы удивим московским хлебосольством.
(К народу.)
По площадям велю вина поставить —
Гуляйте все с утра до поздней ночи
На радости о нашем возвращенье.
Храни тебя Господь на многи лета
И одоленье даруй над врагом!
Бельский
Великий царь, дозволь ты мне, холопу,
Мы, государь, с Барановым, с Масальским
Хотим скакать к народу — благо, много
Сошлось его с окольных деревень —
И с лобного поклясться всенародно
(срывая с шеи крест),
Целуя сей животворящий крест,
Что ты наш подлинный царевич Дмитрий,
Почившего царя Ивана сын.
Дмитрий
Зачем скакать и всенародно клясться!
Народ меня не позабыл и любит.
Ты видел сам сегодняшнюю встречу,
И моего приказу нет тебе.
Но если ты усердствовать желаешь,
Благодарю, я воли не снимаю.
Скачи к народу, говори, что знаешь…
Идем наверх!
Те Deum laudamus![5]
Дмитрий
За нами, pater![6]
Уходит во дворец, за ним Мстиславский, Голицын, Дмитрий Шуйский, Воротынский, Куракин и другие: Василий Шуйский останавливается на слова Бельского.
Бельский
(Басманову)
Едем!
(Шуйскому.)
Князь Василий!
За нами, что ль? Оно бы не мешало
Поправить грех, покаяться народу.
Василий Шуйский
Не ты б молол, не я бы это слушал!
Тебе учить меня не довелось.
Я стар, Богдан, да на подъем не легок.
Басманов и Масальский помоложе,
И молода боярская их честь.
Ну, пусть они и скачут вперегонку
С черкасами и польскими панами;
А мне с Мстиславским в царские хоромы —
Хозяина встречать.
(Остальным боярам.)
Идем, бояре!
Уходят.
Бельский
Петр Федорыч, ты — ближний государю,
Ужли стерпеть обиду от Василья?
Масальский
Не выдай нас! Тебе стерпеть обиду,
Так нам житья от Шуйских не видать.
Басманов
Нет, я не дам себя обидеть даром,
Я поклялся царю и государю
Изменников найду я в думе царской
И выведу царю измену их.
Подходит десятский.
Мы, боярин
Петр Федорыч, купчину изымали:
Рассказывал о старом патриархе.
Басманов
Кто он такой?
Прозванием — Конёв.
Басманов
Хоть побожусь, что он подослан Шуйским.
Ко мне его, а вечером к допросу.
Поедемте!
(Полякам.)
Поедемте, паны!
Бучинский
Пахо́лик[7], ко́ня!
Запорожцы
Хлопци! Ко́ней живо!
Уходят.
Сцена третья
ЛИЦА:
Дмитрий Иванович, самозванец.
Басманов, Петр Федорович.
Савицкий, иезуит.
Ян Бучинский. секретарь Дмитрия.
Золотая палата.
(21 июня 1605 года)
Дмитрий и Басманов входят.
Дмитрий
Так вот она — палата крепкой власти
И грозных дум, святой и неприступный
Приют царей!.. По золотому полю
Тяжелое и строгое письмо…
Так прочно все, такое вековое!
Вот старый трон; на нем мой брат Феодор
Сидел в мечтах о житии небесном,
О царственных заботах не радея.
Отец Иван для буйств своих татарских
Святую тишь палаты покидал
И в слободе кромешной запирался;
А здесь сидел, посаженный
