Ребенком малым,
Играючи, он прибегал к тебе
Склонить свою головку на колена
И засыпать под шепот нежных слов;
Другой любви и ласки он не ведал.
Прошло и то, и рано ты осталась
С сиротскими слезами вековать!
Царица Марфа плачет.
Припал ли он хоть раз к твоим коленам
Царем в венце и бармах Мономаха,
При радостных слезах всего народа?
Просил ли он себе благословенья
Землею править, суд и правду деять,
Прощать виновных именем священным
Царицы-матери, несчастным слезы
Ее руками отирать?
Царица Марфа
О, если б
Ты был мой сын! Поди ко мне поближе,
Взгляни еще в мой глаза!..
(Тихо.)
Димитрий,
Ты сирота, без племени и рода!
Я ласк твоих не отниму у той…
Другой!.. Она, быть может, втихомолку,
В своем углу убогом, пред иконой
О милом сыне молится украдкой?
Иль здесь, в толпе народной укрывает
Лицо свое, смоченное слезами,
И издали, дрожащею рукою
Благословляет сына?
Дмитрий
Нет! О нет!
Царица Марфа
Одна ли буду матерью твоей,
Одна ль любить тебя, меня одну ли
Полюбишь ты?
Дмитрий
О да! Одну тебя!
Ты назовись лишь матерью — я сыном
Сумею быть таким, что и родного
Забудешь ты.
Царица Марфа
Тебя я полюбила…
Дмитрий
Невиданным почетом и богатством
Украшу я твое уединенье
В обители; под этой грубой ризой
По золоту парчой пойдешь ты к трону!
Смотри сюда…
(Открывает полу палатки.)
От нашей царской ставки
До стен Кремля шумят народа волны
И ждут тебя. Одно лишь только слово!
И весь народ, и я, твой сын венчанный,
К твоим стопам, царица, упадем.
(Склоняется перед нею.)
Царица Марфа
(поднимая его)
Ты мой! Ты мой!
Дмитрий
И сын, и раб покорный!
Обнимемся! Союзом неразрывным
Мы связаны на жизнь и смерть. Пойдем!
Отбрось теперь свой посох: эти плечи
Могучие тебе опорой будут.
Выходят к народу.
Царица! — Мать родная! — Ты сиротам,
Рабам твоим, покров и заступленье!
Сцена шестая
ЛИЦА:
Мстиславский.
Воротынский.
Голицын.
Куракин.
Комната в доме Голицына.
Входят Мстиславский, Воротынский и Голицын. Слуги вносят чаши с медом.
Мстиславский
(Голицыну)
Ты нас зазвал к себе на перепутье,
На пирожок, на чарочку винца,
А угостил и допьяна и сыто.
Голицын
Чем Бог послал! Какое угощенье!
Вот в Кракове Афонька наш пирует,
Не нам чета, и черт ему не брат,
Ломается — гляди, что курам на смех.
А мы в Москве играем в городки.
Однако царь изрядно проминает
Бояр своих. На земляную стену
Полезет сам, и ты за ним ступай!
А тут-то нас, не из пищалей, правда,
А палками по чем попало лупят.
Мстиславский
Ученье — свет, а неученье — тьма.
Голицын
Бока болят от этого ученья,
А толку нет. Не на кулачки драться,
Не лезть на башню прямо под обух;
Приказывать боярское есть дело.
Воротынский
Бока болят! Ну, поболят немного,
Да заживут; бесчестье не велико.
А вот бесчестье: Юрий Мнишек пишет
Высоко больно, к умаленью чести
Боярской нашей.
Мстиславский
Так ли, князь Иван
Михайлович?
Воротынский
Чего ж еще! Он пишет:
«Я вам царя поставил, я-де начал
И кончил все, и как-де я приеду,
Перед царем о вас стараться буду,
О умноженье ваших прав боярских».
Каких еще нам прав?
Голицын
Оно б не худо
Шляхетские нам вольности иметь;
Да вот беда — пан Юрий Мнишек сядет
На нас на всех, между царем и нами.
Мстиславский
Оставим лучше эти разговоры.
Не нам судить! Что будет, то и будет.
Голицын
Ну пусть бы Мнишек, а гляди — наедет
Родня его и сядет в думе царской
С боярами. Гоняет, как мальчишек.
Нас царь теперь, а уж тогда и вовсе
Молчать придется да глазами хлопать.
Как дуракам.
Мстиславский
Ты хмелен, князь Василий.
Голицын
И хмелен, да умен, — так два угодья.
Воротынский
А что писать нам Юрию? Вот Шуйский
И нужен бы!
Мстиславский
Без Шуйского напишем,
Подумавши. Подумай, князь Василий,
И нам скажи!
Голицын
Пишите вот что:
«Пан Юрий! Грамотку твою читали,
А пишешь ты про службу государю,
Что в дохожденье прирожденных панств
Служил ему и промышлял с раденьем,
И хочешь впредь добра ему хотеть,
И мы тебя теперь за это хвалим».
Вот и конец!
Мстиславский
Разумно! Так и надо!
Пускай его читает.
Входит Куракин.
Куракин
Шуйский едет
В Москву опять.
Мстиславский
Ну, радость не велика.
Голицын
Не всё на волка, ты скажи — по волку!
Ну, хочешь ли побиться, князь Феодор
Иванович, а вот князья разнимут:
Я бьюсь с тобою о велик заклад,
Что не пройдет недели, князь Василий
И в думе первый, и в совете будет,
И самый ближний друг царю. Ну, хочешь?
Мстиславский
Завидовать не стану, не завистлив —
Его при нем! Прощай!
(Уходит.)
Голицын
Прощай, князь Федор
Иванович.
Воротынский
И я за шапку.
Голицын
Что же!
Ты, князь Иван Михайлыч, посидел бы.
Ну, посиди.
Воротынский
До дому, князь Василий
Васильевич, пора. Прощенья просим,
Женишка ждет.
Голицын
Ну, как, князья, хотите!
Я не держу: насильно мил не будешь.
Уходят. Голицын скоро возвращается; наливает два кубка: один Куракину, другой себе.
За весть спасибо!
Куракин
Было бы за что!
Голицын
Не торопись. Недолго ждать, увидишь,
Я во хмелю, язык поразвязался,
Душа горит. Ты — друг; перед тобою
Могу я смело душу распахнуть.
Куракин
Еще бы нет! Одна душа, два тела!
Умрет со мной.
Голицын
Дай Шуйскому приехать
Да осмотреться; он сейчас увидит,
Куда ведут советники слепые
Царька слепого…
Куракин
Ну!
Голицын
Он им поможет.
С Басмановым он больше не заспорит:
Поддакивать и поблажать им будет;
И царик наш напрыгает недолго.
Куракин
А после что? На трон Мстиславский сядет.
Голицын
Мстиславский? Нет! Его на то не хватит;
Ума не нажил, смелости подавно;
А сесть на царство — мудрена наука.
Куракин
Ну, Шуйский.
Голицын
Верно. Только с уговором:
Пусть грамоту напишет он боярству
И поцелует крест — без нашей думы
Не делать шагу: смертью не казнить,
Поместий, отчин и дворов не трогать
Без нашего суда; а кто по сыску
Дойдет до казни — жен, детей не грабить;
Доводчиков не слушать! Да не токмо
На нас, бояр, не класть своей опалы,
Не осудя, — гостей, людей торговых
И волосом не трогать без суда!
Когда язык ему и руки свяжем,
Пусть царствует.
Куракин
Такое дело ново,
И Шуйскому какая же неволя
Приказчиком боярским быть на троне?
Голицын
Без записи такой не сесть на царство
Ни одному из нас: друг друга знаем;
Переплелись обидой да бесчестьем
Боярские роды; одной семьи нет,
Чтоб на другую зубы не точила.
Свои друзья, свои враги у всех;
Кто ни взойди теперь на трон московский,
Родня, друзья сейчас его облепят —
Врагам не жить.
Куракин
Мудреная задача!
Не думаю, чтоб Шуйский поддался:
Он травленый.
Голицын
Ну, мы не будем плакать;
Тогда пошлем к Жигмонту Владислава
Просить на царство: ешь меня собака
Неведомая, только не своя…
Пора к царю, телят нарядных кушать.
Уходят.
Сцена седьмая
ЛИЦА:
Василий Шуйский.
Князь Масальский с боярами и дворянами.
Калачник.
Черная изба у Шуйского.
Входят Василий Шуйский в крестьянском кафтане и дворецкий.
Василий Шуйский
Пускай не всех, а только самых близких,
И то простых людей; из думы только
Татищева; а прочим говори,
Что скорбен, мол: не только человека,
И свету Божьего не хочет видеть.
Калачник Ваня раз десяток мимо
Ворот прошел, за тыном притулился,
Войти не смеет.
Василий Шуйский
Ну, пусти его,
Введи его тихонько задним ходом.
Дворецкий уходит.
Калачники, разносчики, торговцы,
Попы без мест, да странный, да убогий,
Да голь кабацкая — меня жалеют
И помнят обо мне, а наша братья
Советчики, да судьи, да думцы
Великие — что борода, то дума,
Что лоб, то разум — те меня забыли:
Поклона ждут… Да не дождутся: с ними
Заигрывать, как с девками, не стану.
Придет пора, поклонятся и сами.
Я не брезглив, мне всякий друг, кто нужен.
И сволочь хороша. Не плюй в колодезь!
Калачник входит.
Что скажешь, друг Иван?
Калачник
Тебя, боярин,
Отец ты наш, в живых не чаял видеть;
Вот, Бог привел! Ну, как ты воротился?
Здорово ли? Об нас не позабыл ли?
Не бросишь ли сирот своих?
Василий Шуйский
Не брошу.
Калачник
Ну, дай тебе Господь! А мы всё те же,
Мы все твои. Я бьюсь теперь, боярин,
Из пустяков; повесили б уж, что ли,
Меня скорей иль голову срубили!
Василий Шуйский
С чего бы так?
Калачник
Рассказывать аль нет? Коль будешь слушать,
Я все скажу, а то вели отправить
К Басманову меня: я ворог царский.
Василий Шуйский
И то, пошлю.
Калачник
Так посылай скорее!
Я голова отпетая. Довольно
Погуляно, пора костям на место.
Василий Шуйский
Куда спешить! Басманов подождет.
А ты покуда говори, что знаешь!
Что нового?
Калачник
Все новое, боярин!
Палаты новы у царя; у немцев
Кафтаны новы — бархат фиолетов;
У русских вера новая — латинцы
В самом Кремле поставили костел
И целый день гнусят свои обедни,
Своим душам на вечную погибель
И на соблазн крещеному народу.
Теперь обедать с музыкой садятся,
Не молятся, ни рук не умывают.
Поляки бьют народ, секут и рубят
И встречного, и поперечных; бродят
По улицам, по лавкам, по базарам,
Берут добро без денег и без спросу.
Василий Шуйский
И все молчат?
Калачник
Защиты нет. В застенок да на плаху!
Петр Федорыч лютее волка стал:
Живого съест. Казнит немилосердо;
Монахов чудовских поразослали;
Тургенева казнили на Пожаре.
Чай, брата знал меньшого, Федьку?
Василий Шуйский
Как же,
Ну как не знать!
Калачник
Горячий был, как я же;
Доводчики его оговорили.
Короток суд: свели его на плаху.
Без брата жизнь постыла мне, боярин;
Я жив брожу, а он в сырой земле;
И мне туда ж. Да лишь бы поскорее!
Задешево я голову бы продал!
Нужна тебе?
Василий Шуйский
Повремени до срока,
Ты голову сложить всегда поспеешь;
Не торопись: быть может, пригодится
На что-нибудь. Бери лоток на плечи,
Торгуй опять. Помалчивай о брате,
Повеселей гляди, на прибаутки
Не поскупись, да не болтай пустого!
А я тебя за прежние заслуги,
Уж так и быть, помилую: Петрушке
Басманову речей твоих не выдам.
Смеются оба.
В нужде иль горе, приходи ко мне,
И выручу, и денег дам на нужду.
Убогий где?
Калачник
В Москве. Да мелет что-то
Нескладное.
Василий Шуйский
А где живет?
Калачник
В поварне
У патриарха, только кормят плохо.
Василий Шуйский
Пришли его. Да заходите чаще.
Входит дворецкий.
Масальский князь с боярами наехал
От самого царя.
Калачник уходит.
Василий Шуйский
Я растворил.
Василий Шуйский
И двери настежь живо!
Дворецкий отворяет дверь. Входят Масальский, бояре и дворяне.
Масальский
Великий царь и государь Димитрий
Иванович велел тебе сказать,
Боярин князь Василий, княж Иваныч,
Что он вины не помнит, и опалу
Твою с тебя снимает, сан боярский,
И вотчины, и все добро твое
Он жалует тебе, и дозволяет
Пресветлые, и жалует кафтаном,
И шубою, и шапкою боярской.
Василий Шуйский
Великие бояре; вы, царевы
Советчики, краса земли Московской!
Скажите мне, последнему холопу,
Каким путем-дорогой иль тропами
Звериными вы ехали ко мне?
Да разве есть ко мне дорога, лесом
Не заросла, не завилась травою?
Каких людей попутных вы встречали?
Кто вас провел, кто показал домишко
Убогий мой? Да разве есть на свете
Василий Шуйский? Разве люди помнят
В Москве о нем? Великие бояре!
Не вы нашли, не люди вам казали
Пути-дороги — царь вам приказал
Найти меня, и лесы преклонились,
И развился, как скатерть, путь широкий
И поднялся и светел стал мой дом,
Как царские высокие палаты:
И жив опять, и радостен хозяин;
Вчерашний смерд — опять боярин царский.
Скажите вы царю и государю,
Что дней моих остаток и дыханье
Последнее, душевный каждый помысл
Я отдаю ему; что стар и хил я,
Но сил еще у Шуйского достанет,
Чтоб доползти до ног его, коснуться
Его стопам холопскими устами
И верным псом на страже стать у трона…
Седлать коней! Боярскую одежду!
Лохмотья прочь! Я еду к государю;
А завтра вас прошу к себе, бояре,
На званый стол, на разливанный пир —
Отпраздновать со мной цареву милость!
Уходят.
II
Сцена первая
ЛИЦА:
Дмитрий.
Василий Шуйский.
Мстиславский.
Голицын.
Татищев.
Басманов.
Бельский.
Масальский.
Бучинский.
У каждой двери по двое немцев с бердышами.
Передняя комната в новом дворце у самозванца; за ней широкая галерея с цветными стеклами.
(23 апреля 1606 года)
Выходят Татищев, за ним Василий Шуйский.
Василий Шуйский
Куда бежишь? Аль речи не по мысли?
Татищев
Ишь неучи! Уж это мы слыхали!
Обучимся и мы, не торопясь.
Пусть вызовут из Греции монахов!
Так нет, такой науки он не хочет…
Отдай робят в ученье езовитам…
Меня мороз по коже подирает,
Готова брань сорваться с языка.
На драку я пойду, на нож полезу,
Когда шутя о вере говорят.
Какой он царь! Какой защитник церкви,
Когда латинской, езовитской веры
От греческой не может отличить!
Ему одно, что наше православье,
Что ересь их. Кабы одно-то было,
Анафеме бы их не предавали.
А коль одно, так и пускай бы в нашу
Латинцы шли. Вот, значит, не одно.
Татарин, жид, латинец, православный —
Всяк бережет свою; а у царя-то
Какая же?
Василий Шуйский
Ну, значит, никакой.
Татищев
А ты
