Басманов насильно уводит Дмитрия; немцы загораживают собою дверь, запирают ее и заваливают мебелью.
Дмитрий
(с отчаянием)
Не вор! Не вор! О! wszyscy djabli![19] Знали
И прежде вы… Зачем же я на троне!
Зачем меня вы прежде не убили.
Пока я был ничтожен, как и вы!
Зачем меня на царство допустили
И дали мне изведать сладость власти,
Начать дела геройские и славу
Побед своих заране предвкушать!
И накануне подвигов всемирных
Пришли в глаза мне бросить слово — «Вор!»
Вы дали мне забыться на престоле.
Вы опьянили раболепством вашим,
Ласкательством и лестью и земными
Поклонами! Вы дали львиной силе
Уснуть у ног небесной красоты!
Голоса
(за дверями)
Ломайте дверь! — Рубите топорами!
Басманов
Беги! Беги!
Дмитрий
Марина! Ах, Марина!
(Убегает.)
Разламывают двери. Немцы отбиваются. За дверями видны бояре: Василий и Дмитрий Шуйские, Голицын, Куракин, Татищев и другие, все в кольчугах. Калачник предводительствует толпой.
Басманов
Опомнитесь, бояре! Что вам нужно?
(Немцам.)
Держитесь,
Друзья мои!
(Боярам.)
Просите государя,
Он вас простит и все, чего хотите,
Пожалует, лишь чернь остановите!
Толпа опрокидывает немцев. Бояре входят в комнату.
Голоса
Показывай, где царь твой самозванный! —
Давай его! — Веди его к народу!
Татищев
Сначала пса убьем сторожевого,
К хозяину тогда добраться легче!
(Ударяет Басманова ножом, тот падает.)
Бросай его с крыльца долой, на копья
Стрелецкие!
Басманова уносят. Толпа бросается в царские покои.
Василий Шуйский
Проворнее, робята!
Не забывать, зачем пришли! Пограбить
Успеете. Ищите нам расстригу!
Уйти нельзя. Тащите к нам живого
Иль мертвого! Обезоружьте немцев!
Не трогать их, они вперед годятся.
Спасайте баб! Возьми, Татищев, стражу.
Поставь при них; царицыны покои
Оберегай! Не с бабами воюем!
Куракин
Побережет!.. Пусти козла в капусту.
Татищев
Ин сам бы шел!
(Уходит.)
Калачник
(вбегая)
Еретика!
Василий Шуйский
Ищите, как иголку.
Уйдет от нас, тогда не ждать пощады,
Огнем спалит, живых зароет в землю.
Голоса
(на — галерее)
Он там, внизу, на Житном. — Обступили
Его стрельцы московские; народу
Пищалями грозятся. — Чу! Стреляют!
Народ бежит.
Василий Шуйский
(хватаясь за Голицына)
Земля заколебалась
Под нашими ногами. Ну, Голицын,
Пропали мы! Давно живу на свете,
А в первый раз колена задрожали…
Народ, за мной! Робята, выручайте!
Калачник
Пусти меня вперед! За мной, робята!
До нас дошло; пришла к рукам работа.
Не страшны нам пищальные орехи:
За ними шли!
Шуйский и калачник с толпой народа уходят.
Куракин
(у окна)
Народу прибывает!
Как вкопаны стрельцы — не подаются,
Стеной стоят. Вот наши подоспели
С калачником и Шуйским, пошатнули,
Попятили стрельцов, к крыльцу прижали.
На лестницу их гонят. Отбиваясь,
Стрельцы царька несут с собой в покои.
Входят стрельцы: одни вносят Дмитрия, другие удерживают народ.
Дмитрий
(подает руку немцам обезоруженным)
Благодарю, друзья!.. В очах темнеет!
(В обмороке; его кладут на скамью.)
Стрельцы
(окружающие Дмитрия)
Осаживай!
Другие стрельцы
Не подходите близко!
Стрелять начнем, не разбирая. — Право,
Хорошего немного: брат на брата!..
Крещеные! Заставите неволей,
Так на себя пеняйте! — Отойдите!
Начнем стрелять: пожалуй, и боярам
Достанется.
Калачник
Ну, выстрели! живому
Не быть тебе! Положим всех на месте.
Сотник стрелецкий
Грозить еще задумал! Целовали
Мы крест ему, не побоимся смерти.
На то стрельцы; такая наша служба,
Что умирать.
Василий Шуйский
Да было б за кого!
Чего же вам! С царицей говорили;
Голицын к ней ходил Иван Васильич;
Не признает своим, сказать велела:
«Не сын он мне»! Пожалуй, умирайте;
И мы не прочь! А что угодней Богу:
За веру умереть иль за расстригу,
Еретика? Москвы не удержать мне!
На чьей душе кроворазлитье будет?
Да как-то все, боярин… Нет, ты лучше
Посторонись!
Стрельцы
Убьем, не лезьте близко!
Калачник
Да что ж вы, псы!.. Вались гурьбой, робята,
В стрелецкую! Душите их отродье!
(Стрельцам.)
Вы стойте здесь, расстригу берегите!
А мы детей и жен изгубим ваших
И на ветер подымем ваши домы!
Постой, постой! Боярин, мы поверим
Словам твоим; а на душу возьмешь ли
Ты грех за нас?
Василий Шуйский
Возьму.
Теперь в ответе
Пред господом не мы. За мной, робята!
Уходят.
Дмитрий
(очнувшись)
Зачем я здесь! Ах, ногу! грудь!.. Бояре,
Крамольники!
Дмитрий Шуйский
Очнулся? Говори же,
Ты кто таков?
Дмитрий
Я сын царя Ивана
Василича, твой царь и повелитель.
Ты не узнал меня, холоп!
(Василию Шуйскому.)
Ты, Шуйский,
Мятежников собрал! Пойдем к народу,
На лобное, к мятежникам твоим!..
Я не боюсь, я прав; пускай рассудят
Меня с тобой! Я отдаюсь на волю
Народную… Боишься ты, не смеешь
Своей души народу обнажить?
Я все скажу! И пусть народ узнает,
Что я честней тебя, неблагодарный
Клятвопреступник!
Василий Шуйский
Ты осужден!.. Кончайте с ним, робята!
(Нагибаясь к Дмитрию самозванцу.)
У нас народ для зверя ямы роет
И в яме бьет, а выпусти — уйдет!
(Дмитрию Шуйскому.)
Ты, Дмитрий, здесь побудь и пригляди.
(Уходит.)
Один из мятежников замахивается на Дмитрия.
Дмитрий
Остановись! Ты видишь, безоружен
И ранен я…
(В бреду.)
Подайте меч!.. Шварцгоф!
Мой меч, Шварцгоф!.. За мной, за мной, казаки!..
Вы видите, вдали белеют стены!
Возьмемте их.
Все окружают его и смотрят с изумлением. Входит Татищев и ведет за собой дворян Валуева и Воейкова.
Татищев
(народу)
Чего же вы стоите!
Народу тьма сошлась, невесть отколе,
Спасать царя бегут. Сболтнул им кто-то,
Что бьют его поляки.
Дмитрий Шуйский
(в окно народу)
Эй! Винится!
Во всем, во всем расстрига повинился.
Голицын
(отворачиваясь)
Дмитрий
(в бреду)
Несись быстрей! До цели недалеко.
Труба гремит…
Татищев
(Валуеву и Воейкову)
Вы что ж остановились?
Зачем пришли? Кончай его скорее!
Дмитрий
(в бреду)
Смелей, в пролом! К стенам давайте лестниц!
Валуев
Благословить уж разве
По-своему тебя, свистун!
Дмитрий
Ворота!..
Олегов щит!.. Ворота Цареграда…
Валуев стреляет. Дмитрий падает ниц.
Дмитрий Шуйский
(в окно)
Покончили!
(окружает Дмитрия)
Тащи его, робята,
К народу вниз!
Голицын
Несколько голосов
(за сценой)
Храни тебя господь на многи лета!
Великий князь и государь Василий
Иванович!
Голос калачника
Кричите: многи лета
Великому царю и государю!
Голицын
Не рано ли?
Куракин
Пораньше-то вернее,
Пока с умом собраться не успели.
Голицын
Крамольник он от головы до пяток!
Боярином ему б и оставаться,
Крамольнику не след короноваться.
Крамолой сел Борис, а Дмитрий силой:
Обоим трон московский был могилой.
Для Шуйского примеров не довольно;
Он хочет сесть на царство самовольно —
Не царствовать ему! На трон свободный
Садится лишь избранник всенародный.
Комментарии
Воевода (Сон на Волге). 1-я редакция*
Впервые комедия была напечатана в «Современнике», 1865, N 1.
Замысел пьесы возник под влиянием поездки драматурга по Волге в качестве участника «литературной экспедиции». Осенью 1857 года Островский сообщал Н. А. Некрасову о своем намерении написать «целый ряд пьес под общим заглавием „Ночи на Волге“» (Полн. собр. соч., т. XIV, Гослитиздат, 1953, стр. 66). Одним из произведений этого цикла и должна была явиться комедия «Воевода (Сон на Волге)». Этнограф С. В. Максимов, близко знавший Островского, в статье, посвященной «литературной экспедиции», писал: «Волга дала Островскому обильную пищу, указала ему новые темы для драм и комедий…» По словам Максимова, здесь драматургу «приснился поэтический „Сон на Волге“, и восстали из гроба живыми и действующими „воевода“ Нечай Григорьевич Шалыгин с противником своим — вольным человеком, беглым удальцом, посадским Романом Дубровиным, во всей той правдивой обстановке старой Руси, которую может представить одна лишь Волга, в одно и то же время и богомольная и разбойная, сытая и малохлебная» («Русская мысль», 1890, № 2, стр. 40).
Первое упоминание о пьесе «Воевода» содержится в письме Островского к И. И. Панаеву от 28 августа 1860 года. В этот момент драматургу казалось, что ему удастся написать эту пьесу сравнительно быстро. «„Сон на Волге“ постараюсь окончить поскорее», — сообщал он (т. XIV, стр. 86). Прошло, однако, много времени, прежде чем этот замысел был доведен до конца. В декабре 1864 года драматург сообщал Н. А. Некрасову: «Я окончил для Вас „Сон на Волге“ и занимаюсь теперь только отделкой перепиской» (там же, стр. 121).
Процесс работы Островского над «Воеводой» можно проследить, знакомясь с черновой рукописью пьесы, хранящейся в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Здесь имеется следующий набросок плана «Воеводы»:
Акт 1-й
1 Сад = Дочери.
2 Комната в доме боярина. (Скоморохи) =
Акт 2-й
Палаты воеводы. Ворожба. Охота. Сцена молчания при матери (Шут.) Женщина. Приказ ей. (Разбойники.) 2.
Акт 3-й
1 Терем: сцена с вдовой. Сцена со служанкой, опять со вдовой. Сон.
Акт 4-й
Изба. — Во сне разные виды — поют Лодку.
Акт 5-й
Двор. Переходы.
Работая над пьесой, Островский производил в черновой рукописи перестановку отдельных сцен, явлений, монологов. Например, слова Бастрюкова «Душа горит, на части сердце рвется» и т. д. драматург перенес из 1-й сцены 1-го действия по 2-ю сцену, сделан пометку: «В след. сцену». Действие 2-е начиналось разговором девушек с Недвигой (в печатном тексте явление 2-е). Позднее Островский написал явление 1-е — разговор Степана Бастрюкова с Резвым.
Некоторые сцены «Воеводы», набросанные прозой, были написаны заново, в стихотворной форме. Таков, например, разговор посадских в прологе. Излагая его стихами, Островский сохранил почти все мысли и подробности, содержавшиеся в прозаическом варианте, одновременно придавая речи действующих лиц бСльшую живость и энергию.
Рукопись «Воеводы» отразила также колебания Островского при выборе имен действующих лиц. Степана Бастрюкова драматург упорно называл в начале пьесы (вплоть до 9-го явления) Борисом Темрюковым. Воеводу Шалыгина Островский в одном месте называет не Нечаем, а Бакаем. Выбирая имя для отца своей героини, драматург перебрал ряд фамилий: Добрынин, Кунаев, Кауров, Ковригин, Пыляев. Всем им была предпочтена более выразительная фамилия — Дюжой.
Работая над пьесой, Островский добился рельефности образов и удивительной полноты и правдивости воспроизведения старорусской жизни. В «Сне на Волге» все без исключения детали и самый язык пьесы ярко свидетельствуют о том, что действие приурочено к определенному месту и времени. Оно происходит в одном из верхневолжских городов, в районе распространения окающих говоров, получивших отражение в языке персонажей этой пьесы. С. Н. Дурылин полагает, что Островский в «Воеводе» «рисует тот же Нижний Новгород», который является местом в «Минине» (С. Дурылин, А. Н. Островский, очерк жизни и творчества, изд-во «Искусство», М.-Л. 1949, стр. 83). Вернее, однако, предположить, что действие «Воеводы» развертывается в Костроме. В пьесе фигурируют бортники, идущие гужом в обозе «из Нижнего» «до Ярославля». Находящаяся между этими двумя городами Кострома и была, очевидно, городом, куда приехал «на кормление» воевода Шалыгин и где он через некоторое время был заменен вновь прибывшим воеводой Поджарым. Недаром в пьесе говорится, что смещенный с должности воевода обязан по приезде в Москву «явиться в костромском приказе». По свидетельству Гр. Котошихина, в ведении костромского приказа находились «городы Ростов, Ярославль, Кострома и иные» (Гр. Котошихин, О России в царствование Алексея Михайловича, изд. 2-е, СПб. 1859, стр. 89). В пользу высказанного выше предположения свидетельствует и такая подробность. Во второй редакции пьесы Щербак велит крестьянам сказать стрельцам, что разбойники ушли «по Волге к верху, в город». Нижний Новгород не мог находиться выше того места (по течению Волги), куда отправился на богомолье воевода и где он заночевал в крестьянской избе, так как в эту же избу явились бортники, идущие обозом из Нижнего до Ярославля. В драме упоминаются в определенном контексте Галич, Белое Озеро, Унжа, что тоже служит подтверждением того, что действие пьесы происходит не в Нижнем Новгороде, а в Костроме.
Не менее точно зафиксировано и время действия «Воеводы». Оно отнесено к началу 70-х годов XVII века. Изображенные в пьесе разбойники собираются плыть «на низ» «к казакам», полагая, что там они будут «целее»: «там что-то заварилось». Речь идет о восстании под предводительством Степана Разина.
Весьма типичной фигурой для изображаемого Островским времени является беглый посадский Дубровин, сделавшийся своеобразным борцом за попранную справедливость. Как видно из черновой рукописи «Воеводы», Островский стремился с наибольшей силой и художественной яркостью передать вольнолюбивое настроение и протест Дубровина. Набрасывая монолог своего героя, начинающийся словами «Сердце ретивое» и т. д., драматург отчеркнул
