равно, рассказывайте!
Баклушин. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Баклушин…
Настя (оглядываясь). Хорошо, отлично.
Баклушин. Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего ростовщика.
Настя (оглядываясь). Да, да. Как это смешно! Чем же это кончилось?
Баклушин. В том-то и дело, что это не кончилось и конца этому не будет. Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло…
Настя. Что же вышло?
Баклушин. Что за сто рублей переплатил Баклушин в три года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же пропорции увеличиваться до бесконечности.
Настя. А, так вот для чего Баклушин ищет богатую невесту!
Баклушин. Именно для этого.
Настя. А невест не находится?
Баклушин. А невест не находится, а долг растет.
Настя. Да ведь говорят, что коли кто очень много должен, так все равно, что ничего не должен.
Анна Тихоновна, Епишкин, Петрович, Елеся проходят из сада в квартиру Крутицкого.
Баклушин. Вот я и жду, когда буду должен миллион; может быть, тогда тамому ростовщику смешно станет. А если б не этот долг, Баклушин женился бы на девушке, которую он любит.
Настя. Верю, верю; но вот что, Модест Григорьич! Тетенька прошла домой, теперь мне нужно переезжать на новую квартиру, которую мне добрые люди наняли. Нам время проститься.
Баклушин. Как, сейчас?
Настя. Да, сейчас и уж навсегда.
Баклушин. Как мне жаль, что я теряю вас!
Настя. Ну, что делать, голубчик! Прощайте! (Горячо обнимает Баклушина.) Прощайте, мой милый, хороший, красавец мой!
Баклушин (сквозь слезы). Прощайте!
Настя. Постой! Как я любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы я для тебя не сделала.
Баклушин. Что я теряю, что я теряю! Боже мой!
Настя. Да, много, много. Мне очень жаль тебя.
Баклушин (берет ее за руку). Настенька!
Настя. Прощай! Нет… больше нельзя! Идите!
Баклушин отходит до угла лавки. Настя издали кланяется ему и посылает поцелуи. Из дома выходят Анна, Епишкин, Петрович, Елеся; из саду — Фетинья, Мигачева, Лариса.
Явление восьмое
Настя, Анна, Епишкин, Петрович, Елеся, Фетинья, Мигачева, Лариса, вдали Баклушин.
Анна (тихо плача). Что он сделал! Что он сделал!
Настя. Тетенька, идти мне?
Анна (утирая слезы). Нет, мой друг, уж ты не покидай меня. Михей Михеич… Господи, прости ему! Погубил он свою душу…
Настя. Ах, какое горе!
Анна. Да, горе; и с ним было горе, и умер — горе. До нас ли ему было, прости ему господи, коли он души своей не пожалел! За деньги, за проклятые деньги… Ведь всем умереть; да зачем же так!..
Настя. А разве дядя любил деньги?
Анна. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За что только он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у него за подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы ее, помимо божьей воли, терпели. Как богу-то не разгневаться!
Настя. Вы теперь богаты, тетенька!
Анна. Тяжелы мне эти деньги, душа моя; меня теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то, греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного, нет!
Настя. Тетенька, милая! (Громко.) Модест Григорьич! (Анне.) Не плачьте, божья воля, не плачьте! Ах! (Обнимает тетку.) Я живу, я живу! Не надо хоронить меня! Тетенька, милая!
Баклушин подходит и останавливается в молчании.
Елеся. Вот уж она теперь за благородного выскочит.
Епишкин. Похоже на то.
Фетинья. Ей хоть миллион дай, все-таки видом и амбицией она против моей Ларисы не выдет.
Лариса. Не только видом и амбицией, но и всем прочим супротив меня далеко.
Настя (Баклушину как бы с упреком). Вот вы тогда… А мы теперь богаты с тетенькой. Вот вы и знайте.
Баклушин. Откуда вам бог послал?
Настя. Мне вдруг наследство…
Епишкин. Дяденька их у меня в саду удавились. Ах! (Берется за голову.) А ведь говорили дураку, загороди забор.
Баклушин. А кто такой ваш дяденька?
Настя. Да он… я не знаю… как это?
Петрович. Отставной подьячий, Крутицкий.
Баклушин. Крутицкий? Да ему-то я и должен.
Настя. Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и непременно.
Баклушин. А много он вам оставил?
Настя. Я не знаю. Говорят, сколько-то тысяч.
Епишкин. Чего тут: «сколько-то»; побольше двухсот будет.
Настя. Ну, вот сколько.
Баклушин. Позвольте за вами снова поволочиться.
Настя. Позволяю.
Мигачева. Стыдно такие деньги и брать-то.
Фетинья. Да ведь уж, матушка, что ни говори, а впрок они не пойдут.
Настя (смеясь). Да, правда ваша, я знаю, что мы с Модестом Григорьичем промотаем их скоро.
Анна. Уж лучше промотайте, чем беречь так, как твой дядя берег.
Настя. Как страшна мне казалась жизнь вчера вечером, и как радостна мне она теперь!
Анна. А вот, душа моя, несчастные люди, чтоб не гневить бога, чтоб не совсем отчаиваться, утешают себя пословицею, что «утро вечера мудренее», — которая иногда и сбывается.
Комик XVII столетия*
Комедия в стихах, в трех действиях с эпилогом
Действие происходит в 1672 году.
Три действия — в воскресенье, в петровское заговенье, 2 июня; эпилог — 4 июня.
Действие первое
ЛИЦА:
Татьяна Макарьевна Перепечина, старая вдова из городового дворянства, золотная мастерица царицыной мастерской палаты.
Наталья, ее дочь, такая же мастерица.
Кирилл Панкратьич Кочетов, подьячий приказа Галицкой чети.
Анисья Патрикевна, жена его.
Яков, их сын, писец Посольского приказа.
Василий Фалалеич Клушин, подьячий приказа царицыной мастерской палаты.
Юрий Михайлов, режиссер в труппе Грегори, учитель Якова немецкому языку.
Небольшая, чистая брусяная светличка, без печи, в доме Перепечиной, на Кисловке. В глубине дверь в чистые сенцы полурастворена В левом (от зрителей) углу светлицы, в виде чулана, отгорожена тесовою филенчатою перегородкой спаленка Натальи; дверь в нее сбоку, близ входной двери. По обе стороны окна: с той стороны, где спальня, — одно, а с другой — два. Под окнами широкие лавки с полавочниками и изголовьем. С правой (от зрителей) стороны, близ авансцены, у конца лавки, стол на точеных ножках; у стола скамьи. У перегородки, с лица, сундучок.
Явление первое
Наталья накрывает стол браною скатертью и ставит, на оловянном блюде, пряники, коврижки и другие сласти того времени. Из сеней впопыхах вбегает Яков.
Наталья
Откуда ты? Не с цепи ли сорвался?
Яков
Наташа, спрячь меня!
Наталья
Да ты в уме ли,
Сердечный друг? Куда я спрячу? Яков
Кириллович, опомнись! Тотчас придут
Яков
Гляди,
Гляди в окно!
Наталья
Чего?
Яков
Погони нет ли?
Наталья
Придумывай еще! Кому-то нужно
Погоню гнать! Беда твоя известна:
Без времени сбежал с приказу — дело
На ум нейдет, сегодня праздник. Завтра
Придешь в приказ, присадят плотно, снимут
Кафтан с тебя; не бойся, не повесят.
(Отворяя дверь своей спальни.)
Смотри сюда! Нарядно, хорошо?
И пяльчики, и зеркальце, кроватка
Тесовая и шитый положок.
А лучше-то всего, что никому-то
В уютный мой покой чик ходу нет.
(Кладет руку на плечо Якова и смотрит ему в глаза.)
Да здравствуй, что ль! Ах, глупый, и не видишь
Со страха-то, что ты один с девицей!
Стоит как пень; другой бы не зевал.
Целуй, пока помехи нет! Эх, парень!
(Целует его, убегает за перегородку и запирает дверь.)
Яков
(отшатнувшись, переводя дух)
Огнем ожгла. Ну, девушка! Да что уж
О девушках и думать, до того ли!
Досталось мне одно на долю: выть.
(Заслышав шаги, становится у самой притолоки.)
Входят Кочетов, Анисья и Татьяна.
Явление второе
Кочетов, Анисья, Татьяна и Яков.
Татьяна
Пожалуйте, в светелочку войдите,
Прохладно в ней в полуденное время.
Кочетов
И Яков здесь.
Яков
(с низким поклоном)
Со службы отпустили!
Татьяна
Да ел ли ты? Чай, голоден?
Яков
(кланяясь)
Перехватил. Покорно благодарствуй!
Татьяна
Не полный стол, а что-нибудь найдется.
Яков
Сытехонек по горло.
Татьяна
Ну, как знаешь.
Неволи нет, отказу и подавно.
(Кочетову и Анисье.)
Не осудить прошу на угощенье!
Сиротское…
Анисья
Досыта угостила.
Чего еще!
Кочетов
И сыты мы и пьяны
Твоим добром сиротским.
Татьяна
Ну-ка, полно!
С чего тебе хмелеть-то? Угощала
Чем Бог послал.
Анисья
От твоего раденья захмелели.
Кочетов
Насилу встал от трапезы.
Татьяна
Присядь
На лавочку, а подремать захочешь,
Привалишься на изголовье.
Кочетов
Сяду,
(Садится.)
Не сглазить бы, счастливый ноне день.
С утра еще я весел; к Артемону
Сергеичу ходил я на поклон,
Поздравствовать. Для радости великой
Окольничим пожалован; Татьяна
Макарьевна, велика честь. Другой бы
С ума сошел, за облаки вознесся,
А он так нет. Подьячим, мелкой сошке,
По-прежнему благоволит; холопы
Не гонят нас с боярского двора,
И за порог к нему ступаешь смело.
Не знаю, чем воздам ему за ласку
И милости его. Суди сама,
Не кто-нибудь — окольничий Матвеев
Пожаловал, за службу похвалил
В глазах других приказных, к окладному
Пообещал придачу.
Татьяна
Ишь ты, право,
Какая честь тебе.
Кочетов
Не все; послушай!
Про Якова, пожаловал, спросил:
Мол, учится ль он грамоте немецкой?
И похвалил его, и молвил так:
«Учился бы; не все бродить в потемках;
Ученье свет. Робят разумных мало;
А нужда в них. Отдай-ка ты парнишка
В сынки ко мне!»
Татьяна
Да что ты?!
Кочетов
Право, так.
Татьяна
С руками б я…
Кочетов
А я не спохватился.
Душонка-то холопская давно
Радехонька, а лживый язычишко
Упрямится, нескладное бормочет.
Не справлюсь с ним никак.
Анисья
Грехи-то наши
Великие.
Кочетов
Боярин рассмеялся
На мой испуг: «Не бойся, говорит! —
Для Якова найдется дело лучше
Приказного письма. Дивиться будешь,
Своим глазам не верить».
Татьяна
Что ж за дело
Мудреное?
Кочетов
Не сказано про то,
А спрашивать не смел.
Татьяна
Оно вестимо,
Кочетов
Заикнися,
Замажут рот как раз.
Татьяна
Да и замажут.
Кочетов
Поклоны бью земные да молчу.
Махнул рукой боярин, значит: полно,
Не смей, дескать, боярских глаз мозолить
Поклонами холопскими; вставай!
Последний раз отвесил, да и с Богом
Бежать домой. От радости без шапки
До Гребенской, никак, бежал.
Татьяна
Да диво ль!
И думай вот, гадай по пальцам! Дал
Заботу нам боярин.
Кочетов
Он сказал бы,
Застал-то я накоротке; к царю
На званый пир родильный снаряжался.
Анисья
Уж эта мне немецкая наука!
Дождемся с ней беды. Живут же люди
Без грамоты немецкой.
Кочетов
(Якову)
Не слыхать ли,
Не молвят ли чего у нас в Посольском,
Какую вам, робятам, Артемон
Сергеевич служить укажет службу,
На диво всем?
Яков
Не знаю, государь
Родитель мой, не чуть в приказе.
Кочетов
Заводится порядков новых?
Яков
В своем дому окольничий Матвеев
Заводится музыкой сладкогласной.
И во дворце тому же быть, Фанстаден
По трубачей поехал к иноземцам.
Кочетов
А по что их?
Яков
У прочих потентатов
Ведется так давно, и не пригоже
Дворцу стоять без музыки. Забавы
Великие для матушки царицы
Готовятся.
Кочетов
А нам-то что за дело!
Анисья
Уж видно,
Доходчивы мои молитвы: будешь
В такой чести, чего не ожидаешь.
Яков
(кланяясь матери)
Молись еще! Молитвами твоими
Авось Господь избавит от напасти.
Кочетов
Чего же ты боишься?
Яков
Перед тобой, родитель. Не гневись
На глупое, робяческое слово!
Навяжут мне невесть какую службу:
По нраву ли придет тебе.
Кочетов
Не бойся.
Учись, служи и делай, что укажут
Одно блюди и помни: православным
Родился ты; обычай иноземский
Узнать не грех, перенимать грешно;
А паче их забавы, в них же прелесть
Бесовская сугубая.
Яков
Не гневайся! Мизинные мы люди,
Боярские приказы разбирать
Не смеем мы; велят плясать, запляшешь.
Кочетов
Еще б ты смел
