очень хорошо понимаю. Дурачусь, а коли вам угодно, так хоть сейчас — ни капли, абсолюман.[12]
Мурзавецкая. Не верю.
Мурзавецкий. Пароль донёр[13], — честное слово благородного человека.
Мурзавецкая. Давно это слово-то я слышала.
Мурзавецкий (встает). Ну, хотите пари, пари, ма тант, какое вам угодно?
Мурзавецкая. Нет, уж я лучше без пари, я вот не пущу тебя никуда из дому да выдержу хорошенько.
Мурзавецкий (глядя в окно). Все, что вам угодно, ма тант…
Мурзавецкая. Выезжать ты будешь только со мной, и вот сегодня же.
Мурзавецкий (в окно, ударяя ладонью себя по груди). Тамерлан, сотé, сотé![14]
Мурзавецкая. Полоумный! Что ты, опомнись! С грязными-то лапами в окно!
Мурзавецкий. Пардон! (В окно.) Куш, куш, анафема!
Мурзавецкая. Опомнись, опомнись! Сядь, сию минуту сядь!
Мурзавецкий. Ах, ма тант, вы не понимаете: собаке строгость нужна, а то бросить ее, удавить придется.
Мурзавецкая (стуча палкой). Шалопай! Кому я говорю?
Мурзавецкий. Сейчас, ма тант, к вашим услугам. (В окно.) Куш, говорят тебе! Где арапник? (Громко.) Человек, подай арапник!
Мурзавецкая (берет его за руку и сажает). Арапник-то нужен для тебя. Об чем я тебе говорила, ты слышал, слышал?
Мурзавецкий. Ах, ма тант, как меня этот пес расстроил!
Мурзавецкая. Ну, вот тебе мой приказ: поди выспись, а вечером к невесте поедем! Оденься хорошенько, к Евлампии Николаевне поедем!
Мурзавецкий. Боже мой, как я влюблен-то в нее! Уж это… уж это… тут, ма тант, слов нет. Мерси, мерси! Вот за это мерси! (Целует у нее руку.)
Мурзавецкая. Поди спать!
Мурзавецкий (идет к двери, потом возвращается). Доне муа де ляржан![15]
Мурзавецкая. Не считаю нужным.
Мурзавецкий. Так прикажите принести!
Мурзавецкая. Чего еще?
Мурзавецкий. Енпё[16], маленький флакончик и закусить. Вообразите, вчера до ночи по болотам; страсть, ма тант, куска во рту не было.
Мурзавецкая. А кто пари предлагал?
Мурзавецкий. Ах, я оставлю; уж сказал, так и оставлю. Только не вдруг, сразу нельзя: знаете, бывают какие случаи, ма тант? Трагические случаи бывают. Вот один вдруг оборвал и, как сидел, так… без всяких прелюдий, просто даже без покаяния, ма тант. Вот оно что!
Мурзавецкая. Бог не без милости, может быть, и не умрешь.
Мурзавецкий (громко вскрикивает). Ах! (Хватается за грудь.) Ай, ай, ай! Вот оно!
Мурзавецкая. Что случилось?
Мурзавецкий (хватаясь за грудь). Насквозь, ма тант, от сердца да под лопатку.
Мураавецкая. Пройдет, ничего.
Мурзавецкий (вскрикивает громче). Ой!.. Ох, ох! Точно кинжалом.
Мурзавецкая. Ну, ступай! Я прикажу, только уж в последний раз, слышишь?
Мурзавецкий. Уж не знаю, дойду ли до комнаты. Долго ль, в самом деле, умереть! Мне жизнь копейка, да ведь без покаяния, ма тант… (Уходит.)
Мурзавецкая звонит, входит Павлин.
Явление восьмое
Мурзавецкая, Павлин.
Мурзавецкая. Смотреть за Аполлоном Викторычем, чтоб ни шагу из дому! Вели людям сидеть в передней безвыходно! Тебе я приказываю, с тебя и спрошу.
Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они в окно даже иногда…
Мурзавецкая. Убери все платье! Вели взять, будто почистить, да и не давай! В халате не уйдет.
Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они и в халате, ежели к вечеру…
Мурзавецкая. Где он деньги берет?
Павлин. Заимствуются-с.
Мурзавецкая. У кого?
Павлин. У разных господ-с, которые знакомые, вот у господина Лыняева и у прочих. Осмелюсь вам доложить, сударыня, ни одного гостя не пропущают, чтоб не попросить.
Мурзавецкая. Нет, уж терпенья моего не хватает!.. Женю я его… Уж суди меня Бог, а я его женю.
Мурзавецкая. Что это за народ был у крыльца и здесь?
Павлин. За получением-с; давно ждут, сударыня-с.
Мурзавецкая. Ну, пусть еще подождут.
Павлин. Одолеют, сударыня, беспокойство для вас.
Мурзавецкая. А что мне беспокоиться-то? У меня нужды не бывает, — мне на нужду посылается, сколько нужно. Что ты смотришь? Да, сколько нужно, столько и пошлется: понадобится мне тысяча, будет тысяча, понадобится пятьдесят тысяч, будет и пятьдесят. А сказывал ли ты им, что кому я должна, я тех помню, я за тех молюсь; а кому заплатила, тех из головы вон?
Павлин. Сказывал, да понимать не хотят, — деньги требуют-с. Необразование, а при всем том и закоренелость.
Мурзавецкая. А ведь бывали примеры, Павлин, что за мои молитвы-то счастье посылается, барыши большие… Ну, что ж, коли им деньги нужны, так заплатим.
Павлин. Срок бы им какой назначить-с.
Мурзавецкая. Зачем срок? Что мне себя связывать! Отдам, вот и все тут. Я еще не знаю, сколько у меня денег и есть ли деньги, — да и копаться-то в них за грех считаю. Когда понадобятся… да не то что когда понадобятся, а когда захочу отдать, так деньги найдутся, стоит только пошарить кругом себя. И найдется ровно столько, сколько нужно. Вот какие со мной чудеса бывают. Да ты веришь аль нет?
Павлин. Как же я смею не верить-с?
Мурзавецкая. Так об чем и разговаривать? Беспокоиться о долгах я не желаю. Куда торопиться-то? Почем мы знаем, может быть, так и нужно, чтоб они ждали, — может быть, им через меня испытание посылается?
Павлин. Это действительно-с.
Мурзавецкая. Позови ко мне Чугунова.
Павлин (у двери). Вукол Наумыч, пожалуйте к барышне. (Мурзавецкой.) Идут-с. (Уходит в переднюю.)
Входит Чугунов.
Явление девятое
Мурзавецкая, Чугунов.
Чугунов. С праздником, Меропа Давыдовна.
Мурзавецкая. Здравствуй, Вукол Наумыч! Садись.
Чугунов. Ручку позвольте, благодетельница! (Целует руку и садится.) Присылать изволили?
Мурзавецкая. Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.
Чугунов. Да разве у меня совесть подымется против благодетельницы…
Мурзавецкая. У тебя совести нет.
Чугунов. Нельзя совсем не быть, матушка-благодетельница. Все уж сколько-нибудь да есть.
Мурзавецкая (стучит костылем.) У тебя совести нет.
Чугунов. Ну, как вам угодно, как вам угодно, спорить не смею. Я только одно скажу: вы у меня после Бога…
Мурзавецкая. Лжешь.
Чугунов. И не знаю я за собой греха против вас.
Мурзавецкая. Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, — проказ-то немало за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я как раз.
Чугунов (встает и целует у ней руку). Нет уж, благодетельница, не лишайте ваших милостей!
Мурзавецкая. Садись!
Чугунов садится.
Дело вот какое: брат мой, Виктор Давыдыч, отец Аполлона, имел дела с Купавиным, с мужем Евлампии.
Чугунов. Деньги занимали у Купавина, а больше никаких дел не имели-с.
Мурзавецкая. Да, занимал, и Купавин ему давал. А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить, и не хватило у него денег; Купавин обещал дать, да и не дал.
Чугунов. Так точно-с.
Мурзавецкая. А если б Купавин не отказал?
Чугунов. Тогда ваш братец выстроили бы завод. Отчего ж на чужие деньги не выстроить?
Мурзавецкая. Да, выстроил бы и, по его расчету, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч. Значит, виноват Купавин, что Аполлон нищий остался. Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила; так вот я теперь, может, и себя обижаю, а считаю за Купавиной только двадцать пять тысяч, а не пятьдесят.
Мурзавецкая. Да и говорю везде, по всему городу славлю, что Купавины должны Аполлону, что они ограбили у меня племянника.
Мурзавецкая. «Можно» да «можно»! А чего нельзя-то, по-твоему?
Чугунов. Нельзя этих денег получить-с. Никто не обязан взаймы деньги давать-с, на это есть добрая воля. Хоть Купавин и не дал взаймы вашему братцу, а все-таки по закону взыскать с него за это ничего нельзя, потому что строят-то на свои…
Мурзавецкая. Ах ты, ворона! Да разве я глупей тебя? Разве я не понимаю, что по законам, по тем, что у вас в книгах-то написаны, тут долга нет. Так у вас свои законы, а у меня свои; я вот знать ничего не хочу, кричу везде, что ограбили племянника.
Чугунов. Ваша воля, вам запретить никто не может.
Мурзавецкая. Так ведь не сдуру же я. Как ты думаешь, а? Сдуру я, или у меня есть в голове что-нибудь?
Мурзавецкая. На совесть я на людскую надеюсь, все еще в совести людской не изверилась… Думаю: Евлампия женщина добрая, деликатная, не потерпит, чтоб про нее такой разговор был.
Чугунов. Полагаете, заплатит?
Мурзавецкая. Нет, не полагаю. Велики деньги, где ж заплатить! А мы мировую сделаем.
Чугунов. Сколько ж вы по мировой получить надеетесь?
Мурзавецкая. Ничего не хочу я получать; а женим Аполлона на ней, вот и квит. Из того только я и бьюсь, из того и сыр-бор загорелся, и разговор об долге пошел.
Чугунов (с испугом встает). Матушка, матушка!
Мурзавецкая. Чего ты испугался?
Чугунов. Ведь уж тогда вы, благодетельница, все управление в свои ручки возьмете?
Мурзавецкая. Разумеется, возьму.
Чугунов. А я-то куда же, благодетельница?
Мурзавецкая. А куда хочешь. Вот, очень мне нужно! Будет с тебя, нагрел руки-то.
Чугунов. Нет, матушка-благодетельница, нет, разве малость самую. Мне вот к усадьбишке пустошь прикупить хочется, рядом продается, три тысячи просят.
Мурзавецкая. Не жирно ли, Вукол?
Чугунов. И ни за чем бы я больше не погнался, на всю жизнь кусок хлеба, и кляузы брошу.
Мурзавецкая. Коли дело сделается, я тебе тысячу рублей дам, а остальные сам промышляй покуда, сколачивай как-нибудь, я тебе не судья. Только не больше; а две тысячи хоть и у Купавиной своруешь, так не бойся, ее не разоришь.
Чугунов. Только вы-то, благодетельница, не осудите, вы-то не осудите; а то никого мне не страшно, уж я себя не обижу.
Мурзавецкая. Ну, об тебе-то довольно толковать, ты меня-то послушай!
Чугунов. Слушаю, благодетельница.
Мурзавецкая. По-моему, всякая баба — дрянь, хоть ты ее золотом осыпь, все ей самой-то цена — грош. А Евлампия теперь с деньгами-то, пожалуй, очень высоко думает о себе: тот ей не пара, другой не жених.
Чугунов. Насчет этого я в их мысли проникнуть не могу-с.
Мурзавецкая. Я ведь девица старая, я мужчин разбирать не умею; может быть, Аполлон и в самом деле плохой жених; да, понимаешь ты, что я этого и знать не хочу; я своему родному добра желаю, а до нее мне и горя мало… так вот, если она заупрямится, надо нам с тобой, Вукол, придумать, чем пугнуть ее.
Чугунов. Будем придумывать, благодетельница.
Мурзавецкая. Ну, и думай! Как по-твоему, кому ты должен служить: мне или ей?
Чугунов. Никому, кроме вас, благодетельница.
Мурзавецкая. Вот и сослужи своей благодетельнице службу великую, избавь ее от заботы! Ведь иссушил меня племянничек-то.
Чугунов. Ничего-с, можно-с, не извольте беспокоиться. Я имею полную доверенность от Евлампии Николаевны, могу все дела вести и миром кончать.
Мурзавецкая. Ну, так что же?
Чугунов. Надо бы какой-нибудь счетец старый найти, или в книгах конторских нет ли каких расчетов, на чем вам претензию основать… да я поищу-с. Потом мы с Аполлоном Викторычем дело и кончим миром у мирового. Я какой вам угодно долг признаю, хоть во сто тысяч. Выдадут Аполлону Викторычу исполнительный лист, вот уж тогда дело будет крепко, таким документом пугнуть можно-с! Выходи замуж, а то, мол, разорю.
Мурзавецкая. Да, да, да…
