Даром я ничьих услуг принимать не желаю: чем же я заплачу вам за ваши заботы?
Флор Федулыч. Разве дети платят что-нибудь своим родителям?
Юлия. Платят, Флор Федулыч, и очень дорого: платят любовью.
Флор Федулыч. Так ведь и мне, кроме этого, ничего не нужно-с.
Юлия. Я вам очень благодарна за вашу доброту; но принять вашего предложения решительно не могу.
Флор Федулыч. Почему же-с?
Юлия. Я выхожу замуж.
Флор Федулыч. Это дело другого рода-с. Позвольте полюбопытствовать имя, отчество и звание вашего будущего супруга.
Юлия. Я теперь не могу сказать, еще дело не решено.
Флор Федулыч. Хоть и не решено, но зачем же скрывать-с? Тут дурного ничего нет-с. Я могу быть вам полезен, могу лучше вас разузнать о человеке и вовремя предупредить, если дело неподходящее. Не шутка-с, счастье и несчастье всей жизни зависит.
Юлия. Нет, Флор Федулыч, в таком деле я на людей полагаться не хочу, я сама желаю устроить свою жизнь.
Флор Федулыч (встает). Как вам будет угодно-с. Значит, мои услуги вам не нужны-с?
Юлия. Очень жалею, Флор Федулыч, что не могу принять их.
Флор Федулыч. Значит, вы всем довольны и счастливы? Это очень приятно видеть-с. Ну, хоть какой-нибудь нужды, хоть какой-нибудь надобности нет ли у вас? Доставьте мне удовольствие исполнить вашу просьбу!
Юлия. Мне решительно ничего не нужно.
Флор Федулыч. И дай бог, и дай бог, чтобы всегда так было-с. А ежели, чего сохрани бог…
Юлия. Какая б у меня ни была нужда, я к родным не пойду за милостыней.
Флор Федулыч. Не о милостыне речь-с.
Юлия. Ничего у родных и знакомых, Флор Федулыч, ничего, это мое правило.
Флор Федулыч. Но, во всяком случае, прошу не забывать-с! Милости прошу откушать как-нибудь. Я всякий день дома-с; от пяти до семи часов-с, больше времени свободного не имею-с.
Юлия. Благодарю вас. Постараюсь, Флор Федулыч.
Флор Федулыч. Честь имею кланяться. (Идет к двери). Росси изволили видеть?
Юлия. Нет, я ведь совершенно никуда.
Флор Федулыч. Хороший актер-с. Оно довольно для нас непонятно, а интересно посмотреть-с. До свидания-с. (Уходит.)
Из боковой двери выходит Дульчин.
Явление восьмое
Юлия, Дульчин.
Юлия (бросаясь к Дульчину). Ах, милый, ты уж здесь?
Дульчин. Здравствуй, Юлия, здравствуй!
Юлия (вглядываясь). Ты чем-то расстроен?
Дульчин. Отвратительное положение.
Юлия. Что такое? Говори скорей!
Дульчин. Ох, уж мне совестно и говорить-то тебе.
Юлия. Да что, скажи, не мучь меня!
Дульчин. Денег нужно.
Юлия. Много?
Дульчин. Много.
Юлия. Ах, милый мой, да давно ли…
Дульчин (хватаясь за голову). А, черт возьми! Уж я не знаю, давно ли, — теперь нужно, платить по векселю нужно, — завтра срок.
Юлия. Что ты прежде не подумал, отчего не предупредил меня?
Дульчин. Совсем из головы вон. Да я надеялся, что он отсрочит, он столько пользовался от меня. А вчера вдруг ни с того ни с сего: «Нет, говорит, тебе больше кредиту, плати».
Юлия. Да кто он-то?
Дульчин. Салай Салтаныч. А кто он такой, кто же его знает. Обалдуй-Оглы Тараканов, турецкий жид, армянский грек, туркмен, бухарец, восточный человек… разве в них жалость есть, он зарежет равнодушно.
Юлия. Как же быть-то?
Дульчин. Как быть? Надо платить.
Юлия. Где же взять-то?
Дульчин. Где-нибудь надо. Мне не дадут, конечно, и толковать нечего.
Юлия. Отчего же, мой друг?
Дульчин. В Москве и всегда было мало кредиту, потому он и дорог; а теперь и совсем нет. Капиталисты — какие-то скептики. Далеко еще нам до Европы; разве у нас понимают, что кредит — великий двигатель? Ну, что мы, крупные землевладельцы, без кредиту, все равно что без рук. Подумай хорошенько, Юлия, поищи, попроси у кого-нибудь!
Юлия. Где же мне искать, у кого просить? Решительно не у кого.
Дульчин. Ах, отчаяние! Вот урок, вот урок! Ведь меня арестуют!
Юлия (испугавшись). Как арестуют?
Дульчин. Так; посадят в знаменитую московскую яму. Ведь это конец всякой репутации, всякого кредита.
Юлия. Ах, мой милый, так надо искать денег, непременно надо.
Дульчин. «Надо, надо!» Разумеется, надо. А как найдешь? (Махнув рукой.) Э, да что тут! Лучше не искать.
Юлия. Что же? как же?
Дульчин. Так. Сесть в яму попробовать.
Юлия. Ах, срам! что ты, что ты!
Дульчин. Может быть, это образумит меня несколько, исправит. Ведь ты все-таки меня будешь любить, не разлюбишь за это?
Юлия. Какие глупости!
Дульчин. Одного только боюсь: потеряешь уважение к себе, потеряешь самолюбие. А без самолюбия легко сделаться грязным трактирным героем или шутом у богатых людей. Нет, уж лучше пулю в лоб.
Юлия. Ах, перестань! Какие страшные вещи ты говоришь.
Дульчин. Нисколько не страшно. А коли, на твой взгляд, это уж очень страшно кажется, так ищи денег.
Юлия. Погоди, дай подумать. Вот сейчас у меня был богатый человек, он обещал и предлагал мне все, что я пожелаю.
Дульчин. Вот и прекрасно! Что же ты ему сказала?
Юлия. Я ему сказала, что ни в чем не нуждаюсь, что у меня свой капитал; да если бы и нуждалась, так от него ничего и никогда не приму.
Дульчин. Зачем же это, Юлия, зачем? Это просто возмутительно! Эх вы, женщины! Человек набивается с деньгами, а ты его гонишь прочь. Такие люди нужны в жизни, очень нужны, пойми ты это!
Юлия. Да ведь эти люди даром ничего не дают. Он действительно осыплет деньгами, только надо идти к нему на содержание.
Дульчин. Да… вот что… Ну, конечно… а впрочем…
Юлия. Как «впрочем»? Ты с ума сошел?
Дульчин. Нет, я не то… Все-таки с ним нужно поласковее. А так, по знакомству, он не даст тебе? Взаймы не даст?
Юлия. Не знаю, едва ли. Но как просить у него? Сказать ему, что я солгала, что у меня капиталу уж нет? Так ведь надо объяснить, куда он делся. Придется выслушивать разные упреки и сожаления, а может быть, и неучтивый, презрительный отказ. Сколько стыда, унижения перенесешь. Ведь это пытка!
Дульчин (целуя руки Юлии). Юлия, голубушка, попроси, спаси меня!
Юлия. Надо спасать, нечего делать. Тяжело будет и стыдно, ох как стыдно.
Дульчин. Это уж последняя твоя жертва, клянусь тебе!
Юлия (задумавшись). Я думаю, что выпрошу. У женщин есть средство хорошее: слезы. Да коли они от души, так должны подействовать.
Дульчин. Нет, зачем, нет, зачем! Юленька, ангел мой, он тебе и так не откажет. Ты пококетничай с ним, я позволяю.
Юлия. Ты позволяешь, да я-то себе не позволю. (Со слезами.) А лгу, ведь, может быть, и позволю. Что не сделает женщина для любимого человека! (Подумав.) Много ли тебе нужно?
Дульчин. Я должен около пяти тысяч, а ты проси уж больше, проси шесть. Нужно заплатить за квартиру.
Юлия. За квартиру заплачено.
Дульчин. Я и не знал. Надо расчесться с извозчиком за коляску за два месяца.
Юлия. Я заплатила.
Дульчин. Ах, какая я дрянь! Зачем ты платишь за меня, зачем?
Юлия. Э, мой друг, я не жалею денег, был бы только ты счастлив.
Дульчин. Да ведь я жгу деньги, просто жгу, бросаю их без толку, без смысла.
Юлия. И жги, коли это доставляет тебе удовольствие.
Дульчин. В том-то и дело, что не доставляет никакого; а, напротив, остается после только одно раскаяние, отчаянное, каторжное, которое грызет мне душу. Одно еще только утешает, спасает меня.
Юлия. Что, скажи!
Дульчин. То, что я могу еще исправиться: потому что я не злой, не совсем испорченный человек. Другие губят и свое, и чужое состояние хладнокровно, а я сокрушаюсь, на меня нападают минуты страшной тоски. А как бы мы могли жить с тобой, если бы не мое безумие, если бы не моя преступная распущенность!
Юлия. Мы и теперь можем жить хорошо. Нет чистых денег, так у меня еще два дома, заложенных, правда, да ведь они чего-нибудь стоят; у тебя большое имение. Ты займешься хозяйством, будешь служить, я буду экономничать.
Дульчин. Да, Юленька, пора мне переменить жизнь. Это я могу, я себя пробовал, стоит только отказаться от излишней роскоши. Я могу работать: я учился всему, я на все способен. Меня только баловать не нужно, баловать не нужно, Юлия… Уж это будет твоя последняя жертва для меня, последняя.
Юлия. Я на всякие жертвы готова для тебя, мой милый, только я должна признаться, мое положение становится очень тяжело для меня. Мои родные и знакомые откуда-то проведали о тебе и начинают меня мучить своим участием и советами.
Дульчин. Что твои родные? Стоит обращать на них внимание. Их успокоить легко. Только бы мне расплатиться с этим долгом, я переменяю жизнь, и кончено. А то, поверишь ли, у меня руки и ноги трясутся, я так боюсь позора.
Юлия. Да расплатимся, расплатимся, не беспокойся!
Дульчин. Верно, Юлия?
Юлия. Верно, мой милый, верно: чего бы мне ни стоило, я через час достану тебе денег.
Дульчин. Только ты помни, что это твоя последняя жертва. Теперь для меня настанет трудовая жизнь; труд, и труд постоянный, беспрерывный: я обязан примирить тебя с родными и знакомыми, обязан поправить твое состояние, это мой долг, моя святая обязанность. Успокой своих родных, пригласи их всех как-нибудь на днях, хоть в воскресенье. Я не только их не видывал, я даже по именам их не знаю, а надо же мне с ними познакомиться.
Дульчин. Вот мы их и удивим: явимся с тобой перед ними и объявим, что мы жених и невеста, и пригласим их через неделю на свадьбу.
Юлия. Что же значат все мои жертвы? Ты мне даришь счастие, ты мне даришь жизнь. Какое блаженство! Я никогда в жизни не была так счастлива. Я не нахожу слов благодарить тебя, милый, милый мой!
Дульчин. Юлия, ты мало себя ценишь; ты редкая женщина, я отдаю тебе только должное.
Юлия (положив руки на плечи Дульчина). Нет, я тебя не стою. Ты моя радость, моя гордость! Нет и не будет женщины счастливее меня. (Прилегает к нему на грудь.)
Действие второе
ЛИЦА:
Флор Федулыч Прибытков.
Глафира Фирсовна.
Лавр Мироныч Прибытков, племянник Флора Федулыча, полный красивый брюнет, с внушительной физиономией, большие банкенбарды, тщательно расчесанные, одет богато и с претензиями. Держит себя прямо, важно закидывает голову назад, но с дядей очень почтителен.
Ирина Лавровна, его дочь, девица 25 лет, с запоздалой и слишком смелой наивностью.
Юлия Павловна.
Василий, лакей Прибыткова.
Богатая гостиная, изящно меблированная, на стенах картины в массивных рамах, тяжелые драпировки и портьеры. В глубине дверь в залу, налево в кабинет.
Явление первое
Флор Федулыч сидит в креслах с газетою в руках. Входит Василий, потом Глафира Фирсовна.
Василий. Когда прикажете кушать подавать?
Флор Федулыч. Еще рано, погоди, может быть, подъедет кто-нибудь.
Входит Глафира Фирсовна.
Видишь, вот и гости. Через четверть часа закуску, через десять минут после закуски — обед.
Василий. Слушаю-с. (Уходит.)
Глафира Фирсовна. Здравствуйте, Флор Федулыч, вовремя ль я пришла-то?
Флор Федулыч. Момент самый благоприятный — к обеду-с.
Глафира Фирсовна. Я уж и позавтракала, и обедала раза два, и полдничала.
Флор Федулыч. Это ничего-с. У нас простые люди говорят: палка на палку нехорошо, а обед на обед нужды нет.
Глафира Фирсовна.