думаешь? К месту бы куда определился, что ли.
Константин. Что мне к месту, я сам человек богатый.
Вера Филипповна. Ну, полно шутить-то!
Константин. Наследства жду.
Вера Филипповна. Откудова?
Константин. Об этом разговор после. Вы бы, тетенька, покормили странных-то!..
Вера Филипповна. Я не знала, что ты голоден. Подите вниз, там внизу стол накрыт, покушайте!
Константин. Я сухояденья не люблю; прежде надо горло промочить.
Вера Филипповна. Негде взять, миленький, мы вина не держим.
Константин. Были б деньги, а вина достать можно.
Вера Филипповна. Так возьми денег и ступайте, куда вам нужно; а в моем доме пьянства я не позволю.
Константин. «В твоем доме»! Мой дом-то, а не не твой!
Вера Филипповна. Что же делать; на то была воля Потапа Потапыча!
Константин. Ну, дом, куда ни шло; ты хоть деньгами поделись.
Вера Филипповна. Я и поделилась, я за вас долги заплатила.
Константин. Этого мало, ты подай половину всего!
Вера Филипповна. Так не просят.
Константин. Да я и пришел к тебе не просить, а требовать; я за своим пришел, тут все мое. Вон на столе деньги, и те мои. Прибирай, Иннокентий, благо карманы широки.
Иннокентий берет деньги со стола.
Это раз! Теперь надо пощупать, что в шкапу лежит, это будет другой.
Вера Филипповна. Что вы делаете, побойтесь бога!
Константин. Иннокентий, с тобой разрыв-трава?
Иннокентий. Со мной, государь милостивый. (Вынимает небольшой лом.)
Константин. Так похлопочи около шкапа-то! Постой! Не придушить ли ее немного, чтоб не тараторила?
Иннокентий. Как прикажешь, милостивец. Только у меня рука тяжела, после моих рук не выхаживаются. Клещи у меня здоровые, прихвачу горло, пикнуть не успеешь, государыня милостивая.
Константин. Вот, слышишь! Ну, поняла ты теперь, что мы за люди? Ребята теплые! Ты кричать не вздумай! что хорошего! Пожалуй, дядю разбудишь, а он спит теперь; а Огуревну я вниз услал, не услышит. Значит, доставай ключ, отпирай шкап и дели деньги пополам.
Вера Филипповна. Это деньги не мои, это божьи деньги. Он мне их послал для бедных. Хоть убейте, я не отопру.
Константин. Да и убьем, тетенька, убьем, ты не сомневайся! Вон погляди, каков у меня товарищ, он из разбойников, только в отпуску, еще отставку не выслужил.
Вера Филипповна. Я его знаю; он божьим именем у меня милостыню просил; он не убьет меня.
Иннокентий. Убью, государыня милостивая.
Константин. Тетенька, разговоров нет, надо отпирать! Отпирай! Постой! Шкап-то с секретом, он и сам отопрется. Видишь пружины-то. (Показывает на пуговку звонка.) Подави-ка, Иннокентий, навались; а я другую пожму.
Нажимают пуговки звонков.
Вера Филипповна. Что вы! Что вы делаете?
Константин. Что делаем? Это ты сейчас увидишь.
Вера Филипповна. Как бог-то вас попутал. Это не пружина, это звонки на фабрику. Сейчас вся фабрика будет здесь.
Константин. Какая фабрика?
Вера Филипповна. Фабричные, ткачи, ну и всякие.
Иннокентий. Я еще поборюсь, государыня милостивая.
Вера Филипповна. Миленький, нельзя; человек семьдесят, а то и больше нахлынет.
Иннокентий. Да, это сила, против такой силы не пойду, ибо глупо. (Константину.) Милостивец, бросай что лишнее, да расправляй руки, лопатки крутить будут. Сопротивление бесполезно, я фабричных знаю; ребра беречь надо, милостивец.
Константин (с испугом). Батюшки, что делать-то?
Иннокентий. Слышу шум от множества шагов.
Константин (падая на колени). Тетенька, ведь мы только попугать вас хотели… Простите!
Вера Филипповна. Встаньте, Константин Лукич! Бог с вами!
Константин. Деньги-то, тетенька, которые мы взяли, отдать прикажете?
Вера Филипповна. Да, отдайте! Отнятое впрок не пойдет. Не ввели бы они вас в беду какую.
Константин. Отдавай, Иннокентий!
Иннокентий. Здоровые зубы свои извлекать клещами легче бы мне было, чем возвращать сии деньги. (Отдает деньги.)
Вера Филипповна. Прошу вас принять их от меня. (Отдает деньги обратно.) Разделите их пополам! И дай бог, чтобы они вам на пользу пошли.
Иннокентий. Благодарим, государыня милостивая.
Константин. Тетенька, отпустите нас?
Вера Филипповна. Погодите!
Входит фабричный.
Явление пятое
Те же и фабричный.
Фабричный. Что приказать изволите, матушка Вера Филипповна?
Вера Филипповна. Постой немножко… Дяденька ваш жалует вам пенсию, Константин Лукич, по пятидесяти рублей в месяц; каждое первое число приходите в контору получать.
Константин. А наверх уж ни ногой, тетенька?
Вера Филипповна. Да вам и незачем, уж я за вас поблагодарю Потапа Потапыча.
Иннокентий. Я, государыня милостивая, недолго погуляю на воле, к зиме-то на казенную квартиру попрошусь к Бутырской заставе; так не оставьте своей милостью, благодетельница.
Вера Филипповна. Хорошо, я попомню, навещу. Прощайте.
Константин и Иннокентий уходят.
Молодец, вы подите вниз, скажите, чтоб вам дали по стаканчику водки перед ужином. Я за тем вас и позвала.
Фабричный. Благодарим покорно! (Кланяется и уходит.)
Входит Аполлинария Панфиловна.
Явление шестое
Вера Филипповна, Аполлинария Панфиловна, потом Огуревна.
Аполлинария Панфиловна. Я опять к вам, с мужем приехала, он там прямо к Потапу Потапычу прошел.
Вера Филипповна. Очень рада гостям, милости прошу. Чем потчевать прикажете?
Аполлинария Панфиловна. Хоть оно и стыдно на угощение напрашиваться, а уж с вами по душе, велите-ка мне подать мадерки.
Вера Филипповна. Ах, что вы, помилуйте, какой стыд! Это моя глупость, что я не знаю, кого и когда чем потчевать.
Аполлинария Панфиловна. Да как узнать-то! В чужую душу не влезешь.
Вера Филипповна (у двери в переднюю). Огуревна, подай мадеры!
Аполлинария Панфиловна. Ну, как вы можете знать, зачем мне выпить нужно?
Огуревна (за сценой). Сейчас, матушка, несу.
Аполлинария Панфиловна. Я для куражу хочу выпить. Разговаривать с вами хочу, а смелости не хватает.
Входит Огуревна с бутылкой мадеры и стаканом.
И стаканчик принесла, мою препорцию знает. Ну-ка, налей, слуга Личарда.
Огуревна наливает и уходит.
Вера Филипповна. Кушайте!
Аполлинария Панфиловна, Выпью, много кланяться не заставлю. (Пьет.)
Вера Филипповна. Об чем же вам угодно было со мной разговаривать?
Аполлинария Панфиловна. Помните?.. Да нет, погодите, еще не подействовало, что-то не куражит. Не осудите вы меня?
Вера Филипповна. Ах, что вы, помилуйте!
Аполлинария Панфиловна. Так я еще стаканчик пропущу.
Вера Филипповна. Кушайте на здоровье. (Наливает стакан.)
Аполлинария Панфиловна (выпив). Ну, вот теперь, кажется, в самый раз. Отчего это мы с вами по-приятельски не сойдемся? Я ведь женщина недурная, я гораздо лучше того, что про себя рассказываю. Отчего ж это мы по-дружески не живем?
Вера Филипповна. Я не прочь, это как вам угодно.
Аполлинария Панфиловна. Ну, так поцелуемся! (Целуются.) Вот что, Верочка милая, ты над нами не очень возвышайся! Коли тебе дана душа хорошая, так ты не очень возносись; может быть, и у других не хуже твоей.
Вера Филипповна. Я и не возношусь. Я всегда и перед всяким смириться готова.
Аполлинария Панфиловна. Как думаешь, на что женщине дана душа-то хорошая?
Вера Филипповна. Чтоб ближних любить, бедным помогать.
Аполлинария Панфиловна. Только? Кабы это правда, так одной бы души с женщины-то и довольно. А то еще ей дано тело хорошее, больно красивое да складное… это для чего? Вот и понимай как знаешь!
Вера Филипповна. Не разберу я тебя, Аполлинария Панфиловна.
Аполлинария Панфиловна. Да что тут разбирать-то! Помнишь, я тебя просила об одном человеке, так он в передней дожидается.
Вера Филипповна. Кто же такой?
Явление седьмое
Вера Филипповна, потом Огуревна.
Вера Филипповна. (садится к столу и подпирает голову рукой). Что она сказала! что она сказала! Нет, не надо мне его… зачем он! А может… он нуждается? Ну, пусть через людей скажет, что ему нужно. А коль видеть хочет? Не всякую нужду-то людям поверишь. Словно как я боюсь его… Да нет, чего бояться!.. Обидел он меня, кровно обидел… Так как же это… неужто я до сих пор ему не простила? Ужели в самом деле не простила? А надо бы простить. Грех ведь — это грех… Разбойника, который хотел убить меня, я простила, а его не прощаю… Какой грех-то… какой грех-то! (Громко.) Огуревна!
Входит Огуревна.
Ераст в передней?
Огуревна. Там, матушка.
Вера Филипповна. Ну так… (Задумывается.)
Огуревна. Что, матушка?
Вера Филипповна. Пусть он… пусть он войдет сюда.
Огуревна уходит. Входит Ераст.
Явление восьмое
Вера Филипповна и Ераст.
Вера Филипповна. Здравствуй, Ераст!
Вера Филипповна. Как ты поживаешь?
Ераст. Лучше требовать нельзя; место имею отличное, две тысячи рублей жалованья получаю.
Вера Филипповна. Ну, слава богу! Очень рада за тебя. (Молчание.) Ты меня зачем-то хотел видеть?
Ераст. Точно так-с.
Вера Филипповна. Зачем же? Ведь уж ты теперь не нуждаешься.
Ераст. Я пришел затем-с… вот чтоб сказать вам, что я хорошо живу.
Вера Филипповна. Ну, спасибо тебе. Это радость для меня немалая.
Ераст. Да еще…
Вера Филипповна. Зачем еще-то?
Ераст. Пожалеть вас.
Вера Филипповна. Что ты, бог с тобой. Нашел кого жалеть! Я так счастлива, как в раю живу!
Ераст. Так ли-с?
Вера Филипповна. Чего мне еще? Я теперь полная хозяйка всему, у меня больше, чем надо — на добрые дела тратить могу, сколько хочу. Какого ж еще счастия?
Ераст. И, значит, вы живете в полном удовольствии?
Вера Филипповна. В полном удовольствии, Ераст.
Ераст. А я так понимаю, что вы только сами себя обманываете.
Вера Филипповна. Да что с тобой? Как ты знать можешь? Я сама-то себя лучше знаю.
Ераст. Не знаете. Вы очень любите людей-с и полагаете, что этого довольно?
Вера Филипповна. Да, конечно, довольно.
Ераст. Нет, мало-с. Ежели я кого люблю, а меня на ответ не любят, так какое же мне удовольствие!
Вера Филипповна. Ты про другое говоришь; ты про то говоришь, чего я знать не хочу.
Ераст. Нет, не про то самое. Вы теперь всех людей любите и добрые дела постоянно делаете, только одно у вас это занятие и есть, а себя любить не позволяете; но пройдет год или полтора, и вся эта ваша любовь… я не смею сказать, что она вам надоест, а только зачерствеет, и все ваши добрые дела будут вроде как обязанность или служба какая, а уж душевного ничего не будет. Вся эта ваша душевность иссякнет, а наместо того даже раздражительность после в вас окажется, и сердиться будете и на себя и на людей.
Вера Филипповна. Правда ли это?
Ераст. Зачем же я буду лгать. Я лгать пробовал, да ничего хорошего не вышло, так уж я зарок дал А если бы вы сами настоящую любовь и ласку от мужчины видели, совсем дело другое-с; душевность ваша не иссякнет, к людям вы не в пример мягче и добрей будете, всё вам на свете будет понятней и доступней, и все ваши благодеяния будут для всякого в десять раз дороже.
Вера Филипповна. Может быть, это и правда; да что ж делать-то, нельзя.
Ераст. Я так думаю, что можно. Отбросьте гордость; не гоните того человека, который вас полюбит, не обижайте его!
Вера Филипповна. Я замужняя женщина.
Ераст. Так что ж за беда! Потап Потапыч уж не жилец на свете, доктора говорят, что он больше месяца не проживет. Притом же если умный человек, так он поймет ваше теперешнее положение, будет себя вдали держать и сумеет благородным образом своего термину дождаться.
Вера Филипповна. Ты давно ли так умен-то стал?
Ераст. Давно-с. Я не то что другие из нашего брата, которые только и знают, что по трактирам шляться; я все больше к умным да к образованным людям в компанию приставал; хоть сам говорить с ними не могу,
