товарищ, трудящийся человек, не погнушался тобой, глупым лежебоком. Ты за честь должен считать, что я обращался с тобой, как с равным по образованию, что я попросил у тебя одолжения!
Потрохов. Что такое, что такое?
Корпелов. Да, конечно, за честь… потому что я человек, homo sapiens, а ты опóек, полувал, юфть!
Потрохов. Ты захмелел, любезный!
Корпелов. Нет, ты захмелел от глупости и от денег, которые тебе даром достались. Ты думаешь, что кто беден, тот и попрошайка, что всякому можно подавать милостыню. Ошибся, милый… Да я… я… я не хочу быть богатым, мне так лучше. Ты вот и с деньгами, да не умел сберечь благородства; а я мерз, зяб, голодал, а все-таки джентльмен перед тобой. Приди ко мне, я и приму тебя учтивее и угощу честней своим трудовым хлебом! А если тебе нужда будет, так последним поделюсь. Прощай. (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЛИЦА:
Корпелов.
Наташа .
Евгения.
Копров.
Грунцов.
Чепурин.
Маланья.
Декорация первого действия.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Наташа стоит у окна, закрыв глаза платком. Евгения подле нее, Корпелов спит на диване.
Евгения. Как ты страдаешь, бедная! Наташа, Наташа, голубушка, не плачь!
Наташа. Не утешай меня, Женечка, мое горе очень велико. Оставь, пусть я плачу; хуже, как слез не будет.
Евгения. Сядем работать.
Наташа. Да, я стану работать, я много… дни и ночи буду работать; за работой скорей… позабудешь… Мне бы только дня два перемаяться, потом мне легче будет… я себя знаю. Вот нынче мне очень уж трудно.
Евгения. Да ты не думай, Наташа, не думай!
Наташа. Ты оставь меня! Милая, я ничего, я одна лучше. (Взглянув в окно.) Что это такое? Не кажется ли мне! Посмотри!
Евгения. Это он.
Наташа. Остановился… кланяется. (Кланяется в окно.) С Маланьей разговаривает… опять кланяется… уехал. Уж не сон ли я вижу! Что она там? Что она не идет?
Маланья входит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Корпелов, Наташа, Евгения, Маланья.
Наташа (Маланье). Ну, что, что?
Маланья (таинственно). Проехал.
Наташа. Видели, видели. Что говорил?
Маланья. «Ты, говорит, здешняя?» – «Здешняя», – говорю. «Знаешь Наталью Петровну?» – «Как же, мол, в услужении у них». – «Скажи», – говорит… (Оглядывается по сторонам.)
Наташа. Да ну, ну!
Маланья. «Скажи, говорит, чрез полчаса места заеду».
Наташа. Еще что?
Маланья. Он бы и еще, может, поговорил, да этот косоглазый хозяин подошел, – так и уехал.
Наташа. Что это значит? Как понять? Пойдем, пойдем, надо мне хорошенько подумать.
Евгения. Теперь об чем думать?
Наташа. Нет, Женечка, надо обдумать хорошенько каждое слово; когда любишь, так долго ли ошибиться, увлечься. (Уходит.)
Маланья. Вот он, хозяин-то, уж здесь, должно, опять за деньгами.
Входит Чепурин.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Корпелов, Маланья, Чепурин, потом Грунцов.
Маланья. Асаф Наумыч, Асаф Наумыч, проснись! Хозяин пришел.
Чепурин. Не трожь! Я подожду.
Маланья. Что ж ему валяться-то! Он уж это второй раз ложится. Асаф Наумыч, вставай! Он вчера на пирушке был в хорошем доме. Ты не смотри, что он такой забвенный; а с ним хорошие люди знакомы. Должно быть, переложил лишнее, вот теперь сном и отходит. Нет-то ничего милее на свете, как этот сон. Асаф Наумыч!
Корпелов. А! Что? Аглая, пощади!
Маланья. Хозяин…
Корпелов. Хозяин? Ну, так я сплю, крепко сплю, – так и скажи ему.
Чепурин. Извольте почивать, я подожду.
Входит Грунцов.
Корпелов. А, он здесь? Ну, так скажи ему, что денег нет и я умер. (Закрывает глаза.) Видишь?
Маланья уходит.
Чепурин. Сохрани бог-с. Плакать заставите!
Корпелов. Деньги есть, так я ожил; не плачь, Чепурин.
Грунцов (вынув деньги). Лишнее украшение и с цепочкой у Мурина гостить оставил, целей будут. Принял часы в десяти рублях, а выдал только восемь с полтиной, полтора рубля за сбереженье вычел. Вот тебе, domine, семь с полтиной!
Корпелов. Получай, дому сему владыка!
Чепурин. В расчете-с.
Грунцов. Рубль остался и шевелится, не дает мне покоя. Была у меня мечта угостить тебя, domine, селянкой; а и конфеты еще за мной.
Входит Евгения.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Корпелов, Чепурин, Грунцов, Евгения.
Евгения. Принесли конфеты?
Грунцов. Конфеты будут. (Показывая рублевую бумажку.) Вот он, видите? Трепещет в моей руке, ждет своей участи.
Евгения. Насилу-то. Где это вам бог послал?
Грунцов. Часы еврейскому языку учиться отдал.
Корпелов. Юноша, а ты мечтал о селянке. Мне бы теперь сия снедь была зело полезна: я вчера хересом ошибся. Уж этот херес! Враг он мне: я еще в университете два раза за него в карцере сидел, да и память отшибает совсем.
Грунцов (трагически). Драма в душе моей!
Корпелов. Юноша! изобрази себе в мечтах блестящий чертог Гурина, музыки гром, бежит половой, несет графинчик листовочки, пар от селянки.
Грунцов. Два чувства борются во мне.
Евгения. Какие это?
Евгения. Как вы смеете говорить: любовь? Кто вам позволил любить меня?
Грунцов. Я сам себе позволил. Но когда человек обуреваем страстями, он должен призвать на помощь рассудок. Рассудок вот что говорит: у нас с вами есть еще пари на другой фунт конфет, что вы меня сегодня поцелуете; а так как я это пари непременно выиграю, то мы с вами поквитаемся.
Евгения. Как вы смеете! Ах, сил моих нет! Какая уверенность!
Грунцов. С вами мы поквитаемся.
Грунцов. А пока (берет ведро) не сбегать ли за водой для чаю?
Чепурин. И с меня гривенничек получите! (Вынимает портмоне.)
Евгения. Нет, господа, извините, мы теперь чай пить не будем, мы ждем гостя. (Корпелову.) Дяденька, Наташа просит вас, чтоб вы ушли куда-нибудь на полчасика. Она бы и сама вам сказала, да очень расстроена и конфузится.
Корпелов. Хорошо, хорошо, мы сейчас, мы мигом. Пойдем, юноша, селянку есть!
Евгения уходит.
Чепурин (Корпелову). Теперича я вас понял-с.
Корпелов. Ну, что ж я, по-твоему?
Чепурин. Самый ничтожный человек-с!
Корпелов. Что же ты, благодетель мой, ругаешься?
Чепурин. Я вас принимал за ученого человека и всякое уважение и снисхождение вам делал; а теперь вижу, что ни ума, ни образования в вас нет, одно балагурство и даже ко вреду себе и людям.
Корпелов. Ах ты, циклоп одноглазый!
Чепурин. Вас гонят из дому, а вы и рады. Да вы кто же? Хозяин в семействе или нахлебник? Коли вас из-за хлеба, ради шутовства, держат, так вам и цена такая от людей!
Корпелов. Засыпал он меня!
Чепурин. Какой такой гость приедет? Известны вы о нем или нет? Не складней ли будет его гнать, чем самому бежать?
Корпелов. Милый ты мой чухонец, как же я в чужое дело полезу?
Чепурин. Да нешто она вам чужая? Да если и чужой у меня перед глазами тонет, я все-таки за ним в воду полезу.
Корпелов. А коли он лучше нас с тобой?
Чепурин. Так узнайте про него все доподлинно! Я-то его хорошо знаю. Всю Москву обегайте! Да прохлажаться-то нечего, сейчас надо за это приняться. Если он точно хороший человек, так пущай ездит, только чтоб не украдкой, а при вас, – это гораздо пристойнее. А если он не стоящий внимания, так возьмите орясину…
Корпелов. Я-то орясину? Да ты погляди на меня!
Чепурин. На своем гнезде всякий силен. А если вы чувствуете себя, что так малодушны, так на то есть хозяин в доме; позовите меня, я из него отбивных котлет изготовлю.
Корпелов. Юноша! Обижают меня!
Грунцов. Нет, он прав; он скиф, но прав.
Чепурин. Чем по трактирам-то бражничать, пойдемте лучше со мной, я вам все пути укажу.
Грунцов. Domine, иди! А я в Сокольники сбегаю, мне богатое место обещали в отъезд.
Уходят. Входят Наташа и Евгения.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Наташа, Евгения, потом Маланья.
Наташа. Ушли?
Евгения. Ушли.
Наташа. Кажется, здесь все в порядке, все чисто. Бедненько немного, ну да что же делать, пусть в чем застанет, в том и судит.
Евгения. Ведро, самовар… конфузно как-то.
Наташа. Нет, зачем конфузиться! это глупо. Чисто, опрятно, чего ж еще! Мы живем по средствам, трудами; нам и жить лучше нельзя. Он поймет, если у него ум есть. Ну, на какие деньги, на какие доходы мы с тобой можем иметь квартиру хорошую и разодеться по моде? Странно от нас и требовать этого. Бедно, действительно, да откуда ж, Женечка, богатства-то нам взять! Кто посмеет от нас требовать, чтоб у нас богато было! Чисто, опрятно – и довольно. Ты не конфузься, не теряй своего достоинства! Наша бедность – гордость наша! Мы ею гордиться должны. Милая Женечка, мы с тобой хорошие, добрые девушки; что мы бедны – мы не виноваты; забудь эти стены и представь себе, что мы королевны во дворце.
Маланья (таинственно). Едет, едет!
Евгения. Ах, милушка! Наташа!
Наташа. Ну, ты уйди, сначала я с ним одна поговорю.
Евгения уходит. Входит Копров.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Наташа, Копров.
Наташа. Здравствуйте!
Копров (оглянув комнату). Здравствуйте!
Наташа. Садитесь, пожалуйста.
Копров садится.
Давно возвратились?
Копров. Нет, не очень, а впрочем, когда я… (Стараясь вспомнить.)
Наташа. Забыли? Да вы ездили ль куда?
Копров. Нет, не ездил.
Наташа. Разумеется, признаться лучше. Так вы меня обманули?
Копров. Обманул. Много я народу в это время обманул.
Наташа. Вы меня обманули… Что ж вас привело теперь ко мне, я не понимаю.
Копров. Да будет комедию-то играть, Наташа.
Наташа (привстав). Извините меня, я вам прежнего обращения позволить не могу. Вы меня раз обманули, так уж прежнее все кончено. Что же вам угодно?
Копров. Ничего не угодно. Захотел посмотреть на вас, вот и все.
Наташа. Захотели посмотреть? Это непонятно. Не знаю, как вам, а всем вообще порядочным людям обыкновенно бывает совестно смотреть на тех, кого они обманывают.
Копров. Вы бы лучше меня не принимали; а уж от упреков и наставлений увольте.
Наташа. Да это странно.
Копров. Ничего странного нет. Целый месяц я прятался от людей, от ближних, от вас, ну, даже от света божьего, был как в тюрьме; вот вырвался на волю, и рад-радехонек, что могу опять всех видеть. Все так естественно и просто.
Наташа. Зачем же вы прятались?
Наташа. А от меня зачем?
Копров. Чтоб вы не узнали правды. Объяснять вам, как я ошибся в расчетах, как запутались дела мои, как я влез по уши в долги, – это было бы и скучно и едва ли понятно для вас. Вы бы увидали только, что человек, который говорил вам о своем богатстве и обещал вам приятную жизнь, вдруг попался в чем-то, что нынче-завтра у него все опишут и самого посадят в долговое отделение: ну, значит, он виноват, он обманщик. Так обыкновенно судят у нас. Не лучше ль было решиться на разлуку с вами, а тем временем устраивать свои дела, платить долги. Так я и поступил; а уж вы судите меня как хотите.
Наташа. Вы все долги заплатили?
Копров. Нет, еще не все; но уж остались пустяки, которые меня не тяготят. Кроме того, у меня в виду выгодное дело. Ну, что ж, вы сердитесь на меня или нет?
Наташа. Сержусь. Сами согласитесь, нельзя не сердиться, когда обманывают. Я не ангел.
Копров. Да сердиться-то, пожалуй, сердитесь, только не переставайте любить!
Наташа. Любить? Любить можно и не уважая человека и не веря ему… да ведь такая любовь – обида.
Копров. Ну, так жалейте меня!
Наташа. Я
