держались особняком. Иногда можно было слышать их заунывные песни с неожиданными выкриками, как будто железо вонзалось в породу. Это были рудокопы.
Ребенок видел темные отверстия шахт, слышал рассказы о погибших от обвалов под землей людях, о подземных духах — гномах, подстерегающих обреченного рудокопа и, может быть, здесь родилось его суеверие, от которого он потом не мог отрешиться всю жизнь.
Современник его, Лютер, с отвращением вспоминает начальную школу, «где мы ничему, ешительно ничему не научились, несмотря на все эти бесчисленные побои, угрозы, на этот страх и слезы».
А Эразм из Роттердама рассказывает следующий случай, рисующий бессмысленные и жестокие «педагогические» приемы того времени.
Один учитель во время обеда, который он ел вместе с учениками, имел обыкновение вытаскивать одного из них из-за стола и передавать для наказания грубому экзекутору; последний, исполняя однажды свои обязанности, только тогда отпустил слабого мальчика, когда сам стал обливаться потом, а мальчик, полумертвый, лежал у его ног. Учитель спокойно сказал, обращаясь к ученикам: «Он, положим, ничего не сделал, но его следовало осадить».
Парацельс обучался у монахов в школе лавантальского монастыря св. Андрея, горькая чаша школьного воспитания не миновала его. О школе он предпочитал не вспоминать. Первым настоящим учителем Теофраста, как говорил он, был его отец:
«С детства я овладел наукой и учился у хороших учителей, которые были наиболее пытливыми среди адептов философии. Первым моим преподавателем был Вильгельм фон-Гогенгейм — мой отец, который никогда меня не оставлял».
В доме отца к услугам Теофраста была библиотека с большим числом рукописей и книг старых и новых мастеров. Парацельс позднее перечислял произведения многих алхимиков, с которыми он познакомился в отцовской библиотеке.
Этим не ограничивалось его учение. Гораздо больше расширяли его кругозор и пробуждали природную любознательность посещения вместе с отцом горных промыслов и прогулки в леса, поля и горы, где он учился находить и распознавать минералы и растения.
Молодой Гогенгейм горячо полюбил Каринтию, которую звал он своей второй родиной, — столь богатую подземными сокровищами.
В «Хронике Каринтийской земли» Парацельс писал: «В Влейберге есть удивительная свинцовая руда, которая снабжает свинцом не только одну Германию, но также Паннонию, Турцию и Италию; в Гутенберге залегают железные руды… также квасцы, мышьяковые руды с высоким содержанием мышьяка; в Санкт-Петершюне чудесно найдено золото, там же цинковая руда, больше нигде в Европе не встречающаяся, и многие другие вещества, которые все нельзя и перечислить. Так горы Каринтии подобны ящику: отомкнув его ключом, можно найти в нем величайшие богатства».
Бывая с отцом на рудниках, Теофраст видел, как изобретательный и настойчивый человек извлекает из тайников земли подземные богатства, и постигал тайну превращения руд в металлы и изготовления из них полезных предметов. Перед его глазами проходили, несложные еще в то время, но все же удивительные металлургические процессы, и Вильгельм объяснял их ему.
С тем большим правом Парацельс говорил, что тем, чему он научился и чем стал, «он обязан не школе, в которой был, не каким-либо людям, кроме только одного, породившего его и в молодости его воспитавшего». И в Виллахе так же, как в Швейцарии, рассказы об окружающем мире и его событиях были наполнены ужасами войн, пожаров и убийств. В 1478 году под стенами города появились турецкие полчища и после их ухода город лежал грудой дымящихся развалин. Через четырнадцать лет после этого снова турки пришли в цветущую долину Дравы. На этот раз турки были разбиты в окрестностях Виллаха, и город был спасен от вторичного разграбления.
Страшен был мир, наполнен насилием, произволом и страданием, но вместе с тем потрясающе заманчив и интересен для молодого и энергичного человека.
Наконец, наступили юношеские годы, и Теофрасту предстоял выбор профессии — решительный шаг, искалечивший многие жизни.
Вильгельм сам обучался в Феррарском университете и вышел из него лиценциатом в 1480 году, сына он также послал в Феррару. Кем же быть молодому Гогенгейму: богословом, философом, юристом, врачом? Предпочтение он отдал медицине. И этот выбор нельзя объяснять только влиянием отца — несомненно здесь играла роль склонность и самого Теофраста к практическим знаниям.
Философские и религиозные вопросы всю жизнь привлекали внимание Парацельса, им посвящено не менее половины его литературных трудов, но истинно гениален он был только в естественно-научной области. Избрание профессии было сделано верно.
Медицинский факультет Феррарского университета не может быть причислен к списку великих медицинских школ средневековья. Первенство принадлежит Салернской школе, школе в Монпелье и Парижскому университету. Больше того, к студенческим годам молодого Гогенгейма Феррара потеряла многие из тех преимуществ, которые она имела в дни его отца.
В XV веке влияние гуманизма на жизнь университетов было очень велико. Гуманизм, как мировоззрение эпохи Возрождения объединял идейное движение, направленное на борьбу за освобождение человеческой личности от оков феодализма и средневековой церковности. Он воскресил памятники классической древности, очистил их от вымыслов и извращений, внесенных средневековьем, и использовал как оружие для целей социальной и идейной борьбы. Гуманизм был выразителем мыслей и стремлений молодой буржуазии, шедшей на штурм отживших феодальных отношений. Феррарский университет имел свою гуманистическую группировку, одним из вождей которой был Николо Леоничено — естествоиспытатель и медик, в течение 60 лет занимавший профессорскую кафедру в этом университете. Им была выпущена обширная работа «Об ошибках Плиния и других», в которой с большим знанием древних авто ров он вскрывает многочисленные ошибки у таких средневековых авторитетов, как Авиценна, Серапион, Симон из Генуи, Матеус Сильватикус и другие, и даже у самого Полиция. Особенно важно то, что Леоничело опирался и на собственные наблюдения природы, являясь, таким образом, одним из провозвестников той реформы, борцом за которую стал впоследствии Парацельс. В эпоху расцвета творческих сил Леоничено учился в Ферраре Вильгельм Гогенгейм. Но когда Теофраст стал феррарским студентом, Леоничено был уже глубоким стариком. Среди его учеников и последователей не было выдающихся людей. Некоторую известность приобрел только Джованни Манарди своими трудами в области ботаники и, главным образом, лекарственных растений, но он далеко не обладал той свободой мысли и глубиной эрудиции которые отличали его учителя. Кроме того уже в 1513 году Манарди оставил Феррару и переселился ко двору венгерского короля Владислава, став его лейб-медиком.
Не только университет, но и вся жизнь Феррары сильно изменились за те тридцать лет, которые отделяли пребывание в ней Гогенгейма-отца от приезда студента-сына.
Вильгельм помнил еще герцога Эрколе д’Эсте — властного тирана, перед которым трепетали граждане. При его правлении благосостояние города возросло, торговля и ремесла поднялись, но народные низы жили в тяжком угнетении и бесправии; от них герцог получил прозвище «дьявола».
Он достиг престола силой, переступив через казни и кровь, и многими кровавыми жертвами отмечен его дальнейший путь. В городе шопотом передавали, чтобы не услышали герцогские шпионы, что жена его, Леонора Арагонская, умерла не своей смертью: ее отравили по приказанию Эрколе. Но граждане оправдывали его, это был простой акт самозащиты, ибо накануне она сама пыталась отравить мужа. В воспоминаниях Вильгельма герцог остался блестящим вельможей, едущим верхом на коне во главе торжественной процессии в праздничный день своего воцарения, который он ежегодно справлял с великий пышностью.
Альфонсо, сын умершего в 1505 году старого герцога д’Эсте, ничем не замечателен; это был средний человек, которым правили обстоятельства. Двор этого маленького итальянского владыки и сам его глава не могли особенно поразить молодого Гогенгейма, разве вселить легкую зависть к веселой и праздной жизни, до которой герцог Альфонсо был великим охотником. Один только раз Альфонсо привлек к себе всеобщее внимание, когда еще при жизни своего отца он среди белого дня прогулялся голым по улицам родного города. Дальше этого герцогская фантазия не пошла.
Зато жена его была незаурядным человеком, о ней даже сложились легенды. Альфонсо женился по политическим соображениям и против своей воли на знаменитой Лукреции Борджиа. Дочь святейшего папы — Лукреция пользовалась мрачной и соблазнительной славой. Говорили, что она была любовницей своего отца и брата Цезаря, что из-за нее в семье Борджиа произошло братоубийство и что первый ее муж погиб, если не от ее руки, то с ее ведома. Все это не мешало феррарским поэтам воспевать ее добродетель так же горячо, как и красоту.
В дни учебы Теофраста первое место среди феррарских поэтов бесспорно принадлежало Ариосто, который и споем «Неистовом Роланде» также принес поэтическую день к ногам прекрасной герцогини. Сын крупного государственного деятеля Феррары, он начал свою поэтическую карьеру стихотворением на смерть Леоноры, жены герцога Эрколе, и потом, подобно многим другим поэтам того времени, отдал свое перо герцогскому дому. Одно время, недовольный вниманием и подарками д’Эсте, он примкнул было к враждовавшему с Эсте флорентийскому герцогу Медичи, но, получив от Альфонсо должность губернатора провинции Гарфальяна, смирился, работал позднее в качестве управляющего в феррарском театре и здесь в родном городе закончил после многолетнего труда свою знаменитую поэму, которая дала ему бессмертие.
Феррарские уроки не прошли даром и, подобно итальянским поэтам, Парацельс каждое свое научное произведение неизменно посвящал одному из великих мира сего, пытаясь снискать этим подарки и покровительство.
Но от Ариосто он мог получить и пример того, как поэты бунтуют против покровителей, чрезмерно требовательных и, может быть, недостаточно щедрых. Известно, что Ариосто, поссорившись с кардиналом Ипполито д’Эсте, писал:
Не хочет ли кардинал дарами
Меня в рабы к себе закабалить?
Я их отдам ему обеими руками,
Чтобы опять вполне свободным быть.
И надо сказать, что Парацельс всю свою жизнь был более свободным человеком, чем это удалось феррарскому поэту.
Пребывание в Ферраре, независимо от занятий в университете, оказало несомненно большое влияние на формирование мировоззрения и характера Теофраста. Он здесь провел юношеские годы, когда особенно обострен интерес к окружающим общественным явлениям, а социальные и научные идеи воспринимаются как откровение.
Внешность города, вся городская жизнь намного превосходили богатством, разнообразием и занимательностью все то, что видел он в детстве в провинциальных Эйнзидельне и Виллахе.
В Ферраре юноша мог познакомиться с великолепными произведениями искусства, с гуманистическими тенденциями в науке и литературе и получить первые уроки свободного отношения к авторитетам, которым схоластическая наука придавала ореол непогрешимости. Здесь были более обнажены противоречия между различными слоями городского населения, между дворянством и буржуазией, внутри цехов, между городским плебсом и богатеями.
Обучаясь в Ферраре, Теофраст посещал соседние университеты Падуи и Болоньи и принимал деятельное участие в академической жизни. Позднее он писал о себе без ложной скромности, что в университетские годы был он не последним украшением тех садов, где рос.
Нет достоверных сведений о том, когда молодой Гонгейм начал слушание курса. В те времена поступали в университет в различном возрасте: тут были и мальчики 12–15 лет и юноши, а многие уже
